В антропологическом измерении правовой нигилизм имеет контактный и, как следствие, коммуникативный характер, который сказывается в весьма скупых актах взаимодействия народа и органов власти. Из этого факта следует явление, которое носит экзистенциальную подоплеку немотивированного и зачастую стихийного поощрения правового нигилизма. его смысл состоит в том, что субъекты, добившиеся места в правовых структурах, усваивают несколько норм из регламентирующих правовое поведение документов.

Полностью уверенные в темноте контрсубъектов арбитражных или судебных процессов, т.е. людей находящихся в ситуации судебного разбирательства, они находят удовольствие и профессиональную идентичность в том, что скупыми средствами нескольких цитат из кодексов или уже готовых к данному делу конгломератов отдельных высказываний, способных заблокировать способность к конструктивным ответам по существу дела: рады обмануть, «облапошить» и достигнуть «успеха», особо не вникая в правовую ткань всех сложных переплетений сверстанной бытием ситуацией. Рождается агрессивный дилетантизм и ущербный интеллектуализм (точнее – антиинтеллектуализм), который попросту приносит удовольствие юристам современного формата от получаемых благ посредством очень ограниченного и не эвристического для России способа профессионального поведения. Есть несколько следствий из сложившегося социального статуса правового нигилизма:

• Уверенность в безнаказанности малограмотного кругозора

• Произвол, который ограничен только лишь личной трусостью и неуверенностью в себе (комплекс неполноценности)

• Общий характер разочарованности в метафизической и абсолютной стабильности права и правовой системы

• Поступательное вливание в общий характер несерьезности и заказной характер почти всех судебных и судебно-политических процессов

• Бессубъектное регулирование основных трендов правовых процессов, в которые включены агенты судебных решений.

Практикующие юристы насильственно акцентируют правосознание контрсубъектов на коррупционной суб'этике (телефонное право, приоритет первой или более крупной взятки, управление и контроль посредством разных видов маниакальных дефектов – наркотическая или алкогольная зависимость, гомосексуальный шантаж). Намеренное включение в процесс давления на контрсубъекта в совершенном деянии прямыми или косвенными указаниями, демонстративными контактами с другими уровнями властных органов – тоже редкостью не является. В итоге правовое подменяется этическим (в известном смысле), законное – характерным, нормативно предсказуемое – договорным, сострадательное – жестким и непреклонным. Элементарная юридическая грамотность контрсубъекта (ответчика) исключается из диалога простым игнорированием, «забалтыванием», коллективным шумом заинтересованных в «успехе» лиц и исключением человека из правовой ситуации. Доминанта категориальной рефлексии основополагающих правовых понятий и норм заштриховывается «гулом языка» (Р. Барт) или сбивающей с толку «молвой» (М. Хайдеггер), сфокусированной в каждом конкретном случае на очередном несчастном… Одним из распространенных видов правового нигилизма в котором совпадает психологический и онтологический компоненты является тот, кто успешней и более национально укоренен: агент правового нигилизма, который знает больше обходных путей, считают землю, на которой он живет лишенной любого правового конституирования, и качественно обусловленной только природными особенностями, осмыслить которые, тем не менее, у него не хватает ни навыка и ни воли.

Рождается эффект изолированности и герметичности земли (провинции) от основных дискурсов о праве и его объективации. Произвол и преступные действия индуктивно встроены в суждения «у нас всегда так было», «так делала мои предки, и я этим не гнушаюсь», «все так делают и я ни чем не хуже». Все перечисленные индуктивные аргументы обретают вид лингвистического сопровождения ненормированных действий уголовного содержания агентов правового нигилизма. Их трудно заподозрить в аутентичности, во включенности в природу и нравы родного края т.к. у людей, испытывающих необходимость и тягу к действиям подобного рода, как правило, неразвитая память и очень скромные, если не сказать, скудные, интеллектуальные режимы осмысления и вербализации поступков, лишенных рефлексии и слушателя (реципиента коммуникации). Бессознательная артикуляция своих собственных мыслей и форм деятельности просты и понятны. Они носят вид непригодного к жизни сборника нормативных актов, танатически ориентированы, не способствуют формированию личностной конституция человека. Правовой нигилизм создает основу, которая не способна вместить категорию права, ее функциональную нагрузку, приметы которой семиотически рас-креплены в логике материи, составляющей культуру городов и поселков.

Он имеет и другую сторону, способную огорчить теоретиков и метафизиков власти и права тем, что являет собой существенную часть сознания людей которые не вникают в перспективы развала государственности. Более чем реальная репрессивная составляющая принуждения к правосознанию сложна для их понимания и различных видов интерпретации своей судьбы в случае встречи с силами, гораздо более могущественными и жестокими. правовой нигилизм создает фрейм для такого типа правового регулирования правового воздаяния, которые к сожалению приходится признать обоснованными. Правовой нигилизм является обратной стороной феномена экзистенциальной успокоенности гражданина пределами собственной непросвещённости, которая смехотворно апеллирует к незнакомым и не своим предкам, ранее де-живущим на этой земле именно таким образом. Так было в Европе, подхватившей идею нигилизма, неотразимо выраженную языком великой русской литературы. Европа была очарована мягкостью (во многом по незнанию), воспитательной модальностью наказаний, преследовавших тех, кто вставал на путь политической критики, не переходя черту безумия терроризма. Они пришли к еще одному деривату правового нигилизма, кризиса и бесправия, нашедшего уютные концептуальные рамки в пустословии двойных стандартов.

Александр Усачев, доктор философских наук, профессор, ЕГУ им. И.А. Бунина, г. Елец, кафедра философии и социальных наук

Москва, Александр Усачев

© 2016, РИА «Новый День»