В минувшую субботу, 26 августа, исполнилось 9 лет со дня признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии. Это событие, хотя и стало прямым и логическим продолжением пятидневной войны с Грузией, было ожидаемо еще с 2007-го года, когда его прогнозировали в качестве «ответки» на признание Косова, и, по сути, начало отчет новой истории противостояния России и Запада.

Характерной чертой стало то, что это была уже не игра в одни ворота: Москва начала давать сдачу впервые в новейшей истории. Правда, делала она это непоследовательно, что в итоге привело к тому, что сегодня вряд ли можно порадоваться тем результатам, на которые мы рассчитывали тогда под воздействием чувства эйфории. О том, на что мы надеялись, что сбылось, а что нет, и могло ли быть по-другому, пишет в авторской колонке для РИА «Новый День» российский политолог Дмитрий Родионов.

26 августа для меня стало и неожиданностью, и не стало ей одновременно. Гораздо более ошеломляющей неожиданностью стало 8 августа, когда Россия, вопреки моим личным ожиданиям, вмешалась в то, что в нынешней реальности вполне могло бы официально именоваться «гражданской войной в Грузии». В самом деле, ситуация была такова, что Россия тогда признавала Южную Осетию частью ее территории.

Отличие от нынешней ситуации на Украине в том, что там были российские граждане и миротворцы, которые погибли на посту в первые часы грузинской агрессии. Так или иначе, если все же абстрагироваться от терминологии, тогда Россия впервые, когда ее ударили по левой щеке, не подставила правую, а врезала в ответ.

Повторю, признание Абхазии и Южной Осетии было лишь логическим продолжением, хотя и тут я не до конца верил, что Кремль пойдет на это, рискуя вступить в острейшую конфронтацию с Западом. К тому же, признавая мятежные грузинские регионы независимыми, Москва лишалась рычага давления на Тбилиси. Впрочем, она лишилась его гораздо раньше – после прихода к власти Михаила Саакашвили, который сразу же взял курс на Запад. Я и сейчас уверен, поведи себя Мишико по-иному, откажись от НАТО, вступи в ОДКБ, сохрани на территории Грузии российские военные базы – вполне возможно, что Россия сама предложила бы ему «план Козака» по Абхазии и Южной Осетии. Но Саакашвили сразу начал конфронтацию, и сразу стало ясно, что предстоит что-то нехорошее. Ситуация вплоть до 2008 года только накалялась.

Одной из причин признания Абхазии и Южной Осетии называют «ответку» за Косово, но это, безусловно, не главная причина. Причин много – это как накопившийся снежный ком противоречий Москвы и Тбилиси, так и противоречий Москвы и Запада. Каждая в отдельности из этих причин вряд ли повлекла бы последствия, но вместе они привели к тому, к чему привели. 08.08.08. стало спусковым крючком, когда в Кремле стало отчетливо ясно: оставлять ситуацию в подвешенном состоянии просто недопустимо. К тому же Абхазия в качестве территории под наши военные объекты в Закавказье вполне себе компенсировала потерю Грузии. Так что в том, что произошло, виноват исключительно Саакашвили, который пять лет подталкивал Кремль к этому. Это даже грузинские политики признают. Правда, делают из этого не совсем правильные выводы, но это другая тема.

Признание Абхазии и Южной Осетии, как и ранее вступление России в войну, стало холодным душем не только для грузинских властей, но и для всего мира. В свое время Путин рассказал журналистам историю про крысу, которая начинает сопротивляться, будучи загнанной в угол, даже если у нее нет шансов. Сказано это было намного позже событий 2008-го. Не знаю, вспоминал ли российский президент о том, как тогда принималось решение о вводе войск в тот момент, но тогда произошло именно это: Запад руками Саакашвили реально перегнул палку и загнал российское руководство в угол. Неожиданно для Запада (но и для многих россиян, не скрою, приятно неожиданно) оказалось, что «крыса» готова драться за свою жизнь. К тому же «крыса» оказалась не «крысой» вовсе, а «медведем», который просто размазал не только планы «бесноватого грузинского фюрера», но и навязанные Западом правила игры.

Мне, как и многим, тогда показалось, что у России впервые появилась субъектность. Впрочем, уже скоро выяснилось, что субъектность эта избирательная, и проявляется она исключительно в минуту смертельной опасности, что случилось спустя шесть лет, когда Москва еще больше ошарашила весь мир, уже не признав независимость части территории другого государства, но и включив ее в свой состав, чего давно не позволяли себе даже американцы. То есть, Россия не просто нарушила правила, а попросту вышла из «игры».

Но вернемся в 2008-й. Да, тогда всем четко стало ясно: прежние правила игры сломаны, Запад теперь не является единственным, кто может их устанавливать. Впрочем, эйфория длилась недолго. Уже совсем скоро стало ясно, что большинство «мирового сообщества» по-прежнему на стороне Запада, и никто не спешит вслед за Россией признавать новые государства, как это было с Косово. Если в ситуации с Косово это сообщество раскололось, то в ситуации с Абхазией и Южной Осетией мы оказались в меньшинстве, вернее вообще практически одни. Вряд ли можно считать серьезной поддержкой признание со стороны Венесуэлы и Никарагуа, а тем более нескольких крошечных государств Океании, которые признали республики, будем говорить откровенно, «за бабки», а потом некоторые из них отозвали свое решение. Даже братская Белоруссия нас не поддержала.

Тогда многие говорили о том, что трактовка статуса Абхазии и Южной Осетии может стать международным мерилом лояльности России. Оказалось, что это очень плохое мерило, и уже к середине осени 2008-го всякие иллюзии на этот счет рассеялись.

Почему? Мир оказался не готов, по сути, бросить вызов гегемону, а открытая поддержка России – это был очень серьезный вызов. Те, кто теоретически и мог это сделать, очень боялись создания прецедентов ломки «постялтинского мира», ибо либо имели собственные нерешенные территориальные конфликты, либо опасались их получить. Согласитесь, наивно было бы требовать признания Абхазии и Южной Осетии от какой-нибудь Армении, которая даже родственный ей Карабах не признала, и к тому же граничит с Грузией и находится в фактической блокаде.

Сегодня многие противники российской власти говорят, что противостояние с Западом (на их языке «отгораживание от всего мира») началось именно тогда, и что, не пойди мы на это признание, не было бы всего того, что мы имеем сейчас. Для меня ответ на этот вопрос очевиден: было бы. И было бы намного раньше и с гораздо более тяжелыми последствиями. Ведь если Запад, даже увидев, что Россия способна сопротивляться, пошел на еще большую подлость по отношению к Москве – попытку «оттяпать» Украину, что бы он делал, если бы Москва еще в 2008-м проявила слабость и продемонстрировала бы всему миру, что ее можно бить безнаказанно?

Так или иначе, конфликт с Западом был запрограммирован изначально, и первыми на «тропу войны» вышла не Москва. Говорить о том, что, не вмешайся тогда Россия в происходящее в Закавказье, и нам бы удалось и сегодня мирно сосуществовать с Западом – крайне наивно. Другой вопрос, что если бы Россия начала проявлять субъектность намного раньше и делала бы это последовательно, а не по принципу «шаг вперед – два шага назад», скорее всего не было бы ни расширения НАТО, ни «цветных революций» на постсоветском пространстве.

История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Получилось, как получилось. Но могло бы получиться лучше? Возможно, если бы процесс строительства реальной государственности в республиках шел нормально и привел бы к реальному наглядному результату. Это укрепило бы другие страны в доверии к Росси как к гаранту того, что иная жизнь, не под управлением Запада, возможна. Получилось, увы, не очень убедительно.

Не буду трогать Южную Осетию. По моему, и не только, глубочайшему мнению, ее независимость сама по себе это нонсенс, и рано или поздно она должна будет воссоединиться с Северной Осетией, в нынешнем же виде это абсолютно нежизнеспособное государственное образование.

Что касается Абхазии, которая прошла путь от желания присоединиться к России до порой панических страхов за собственный суверенитет, то эта республика, в отличие от Южной Осетии, состояться вполне могла бы, став той самой витриной, которую Москва предъявила бы своим реальным и потенциальным сторонникам.

Помнится, тогда, в конце августа – начале сентября 2008-го, информационное пространство было переполнено аналитическими статьями и докладами, общий смысл которых сводился к тому, что Абхазия могла бы стать «полигоном» для построения иной модели государства и экономики, которые по разным причинам нельзя было реализовать в России. Своего рода «другой Россией», одним из проектов будущего устройства для нашей страны. Экономисты вовсю соревновались в рассуждениях об инновационном потенциале и возможности стать грандиозным государственным оффшором для этого, по сути, подконтрольного России, но находящегося вне ее юрисдикции региона.

Наш институт инновационного развития тогда тоже предложил программу по Абхазии, с которой «десант» организации, в состав которого входил ваш покорный слуга, отправился в Сухум. Однако уже первые встречи с рядом местных чиновников, экономистов и политиков продемонстрировали бесперспективность нашей идеи превратить Абхазию в своего рода оффшорную «силиконовую долину». Если говорить кратко, то ответ был таким: «Какие-такие инновации-хреновации? У нас тут мандарины поспели, мы к туристическому сезону готовимся».

Увы, Абхазии, точнее, ее элитам это было не нужно. Они хотели вернуть то, что у них было в советское время: привлечь туристов и торговать мандаринами. Все. Никакой собственной экономики. Зачем? Впрочем, вернуть то, что было, тоже оказалось проблематично, ибо практически вся инфраструктура оказалась разрушена войной, что вкупе с неопределенным статусом ставило крест на перспективе создания тут туристического кластера – никто в республику не ехал, кроме любителей подобной экзотики из России, но это «погоды», как говорится, не делало.

Кроме того, Москва тоже была не очень заинтересована в создании развитой абхазской курортной зоны – ведь это создало бы конкуренцию Сочи. Говорят, что аэропорт в Сухуме до сих пор не открыли исключительно из-за позиции наших авиакомпаний, которые опасались конкуренции для сочинского направления.

Еще в Москве быстро смекнули, что в Абхазии можно устроить грандиозную «черную дыру» для отмыва денег. Суммы вкачивались колоссальные, причем, большая часть этих средств оседала в карманах российских чиновников. Абхазские тоже не отставали, в итоге до реальных дел доходили реальные копейки, которых не хватало даже на то, чтобы восстановить то, что было. Характерными памятниками этому являются здания Совмина и гостиницы «Абхазия» в Сухуме, чьи развалины как стали сразу после войны визитной карточкой столицы, так и остаются – впрочем, вокруг бывшей гостиницы несколько лет назад таки натянули строительные леса… и все.

Нет, я не говорю, что ничего не восстанавливается. Восстанавливается. И даже строится новое. Но не теми темпами и не в тех количествах, которые ожидались девять лет назад, и которые было бы реально обеспечить при грамотном управлении на те суммы, что уже вложены в Абхазию. Помнится, когда комиссия из Счетной палаты приехала в Сухум проследить за тем, как тратятся деньги, они были в шоке…

Проблема Абхазии в том, что она привыкла копировать у России все самое худшее и в кратном размере. Все это относится и к коррупции, и к отношению к собственному государству. Все это накладывается на доставшийся с советских времен «курортный менталитет», суть которого в том, что нет смысла работать, если у тебя есть море и мандарины, а также на клановость абхазского общества, которая с крушением социализма только усилилась, что напрямую влияет на уровень коррупции, уровень преступности и нежелание и неспособность государства бороться с ними.

На вопрос «почему у вас такая разруха?» в Абхазии часто можно услышать ответ: «У нас была война!» Если удивиться, мол, война закончилась почти четверть века назад, а у вас до сих пор все выглядит так, как будто она была вчера, обычно отвечают: «А это потому, что Россия дает мало денег»…

И еще один момент. Абхазы чрезвычайно остро переживают за свой суверенитет как в политике, так и в экономике. Потеряв цвет нации в войне (впрочем, они и до войны были меньшинством по сравнению с грузинами), они были вынужден взять курс на построение фактически этнократического государства. Я всегда подвергал критике такие вещи, как невозможность для неабхаза стать президентом, согласно Конституции, и постоянные споры на тему, давать ли возвращающимся грузинам паспорта и пускать ли их вообще. Это отдельная тема. Проблема для экономики тут в том, что абхазские власти, по сути, закрыли страну для инвестиций. И дело даже не в статусе, а в таких вещах, как, например, запрет для граждан других стран покупать недвижимость. Понятно, что Сухум имеет все основания опасаться, что москвичи скупят всю Абхазию за одни сутки. Но при таком подходе можно забыть о приходе бизнеса из России (а больше ему пока прийти неоткуда), а значит – и о приходе инвестиций. Кстати, после случаев закошмаривания и банального отжима бизнеса (самым громким случаем является ситуация с супермаркетом «Континент» в Гагре) вряд ли кто захочет сунуться сюда с деньгами.

Единственный, кто деньги дает – это российское государство. Но вот куда идут эти деньги – это другой вопрос. Российскому государству, судя по всему, это все равно. Ему главное – лояльность местных властей и военные базы, обеспечивающие безопасность нашего «подбрюшья» в Закавказье, а также дающие возможность «потроллить» Запад. Ну, и как я уже говорил, для отдельных чиновников это колоссальная возможность заработать. Как на Олимпиаде в Сочи или саммите АТЭС во Владивостоке. Только, в отличие от упомянутых схем распила, Абхазия – это проект долгоиграющий.

Помнится, в 2010-м, спустя два года после признания, я написал текст под названием: «Абхазия: полигон для модернизации или черная дыра российского бюджета». В нем я высказывал опасения относительно происходящего, но и надежду на то, что два года – это не показатель, и все еще может измениться. Увы, спустя 9 лет надежды уже не осталось.

И все же я остаюсь уверенным в том, что все, что было сделано в 2008-м – все было сделано правильно. Просто что-то потом пошло не так. Вернее, понятно что. Просто оказалось, что наша власть может группироваться и совершать ответственные поступки только в экстремальных ситуациях. В промежутке между ними мы, увы, продолжаем отступать, сводя на «нет» все предыдущие достижения. Ответить однозначно на вопрос, поставленный в начале текста: а могло бы получиться по-другому, мне трудно. Потому, что признание Абхазии и Южной Осетии, присоединение Крыма – это были исключения из правил. Просто наша страна пока оказалась не готова к серьезным радикальным изменениям как на международной арене, так и внутри себя. Дать сдачи мы уже можем. А вот исправлять последствия агрессивного поведения Запада, равно как и собственные промахи, мы пока, увы, не научились. И отсутствие очевидного прогресса в строительстве государственности бывших грузинских автономий – тому подтверждение. И это, увы, пока держит на расстояние тех, кто хотел бы бросить вызов Западу, но продолжает сомневаться в надежности России как покровителя и гаранта безопасности даже после августа 2008-го и марта 2014-го…

© 2017, РИА «Новый День»