Помню, как только стало известно, что к нам упал именно метеорит, один мой коллега, не задумываясь, процитировал Булгакова: мол, еще его дьявол безапелляционно уверял, что «кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится», и спросил, что бы это « падение» значило для Челябинска в космическом, так сказать, масштабе. Другой коллега- историк мгновенно парировал: да ничего не значит, в нашем социальном болоте метеорит не то что остынет – растворится…Ни денег толком не заработают, ни книги бессмертной не напишут, может, только американцы с прочими иностранцами за компанию снимут некий «Пятый элемент-2» , представив (как они это любят делать с русскими вообще) уральцев сумчатыми ариями с хоботками с горы Аркаим…

Последующие два года только подтвердили, что ни вялые коммерсы, ни некреативные властители, ни местные художники на теме не заработали и не прославились…

Хандру навеяло даже «родовое» именование нашего «небесного гостя» – хондрит.

Да и с международной арены мы со своим метеоритом умудрились сползти как-то удивительно быстро. Только вот японцы с маниакальной настойчивостью продолжают о нас писать, но больше в ключе сострадания, как люди опытные – у них ведь то цунами полстраны разрушит, а с неба такое в прошлом веке упало, что до сих пор не опомнятся..

И все же остается капелька надежды, что судьбу нашего региона падение метеорита когда-нибудь да изменит. Ибо не зря же такое количество умных голов уверены во взаимосвязи всех событий, происходящих во Вселенной: «если где-то крылом взмахнула бабочка…»!

Новости «Новый Регион – Челябинск» в Facebook*, Одноклассниках и в контакте

Что же касается литературы, то не могу не согласиться с коллегой: ну уж книгу, если бы у американов упал метеорит, они бы точно сотворили, и не одну – увлекательную и познавательную. И тут вспомнилось, что про все это – связь событий, падение с неба странного, правда вполне утилитарного по виду предмета и даже японцев сбоку-припёку – уже написано – 39 лет назад – одним из самых известных писателей того времени Ричардом Бротиганом – американским пролетарием из самого пекла нищеты по происхождению, дзэн- буддистом по мировоззрению, хиппи и битником по образу жизни и эквилибристом словотворчества с бурной фантазией. Ему, кстати, в этом «литературном» году отмечают (не у нас, разумеется) юбилей – 80 лет со дня рождения, а в минувшем 2014-м был другой «юбилей» – 30 лет, как писатель застрелился…

До нас творчество этого американца « дошло» только в 21 веке. Но известно плохо, а теперь, исходя из исторического контекста, и переиздаваться, видимо, будет нескоро. А в хиппозные, рок-н-ролльные 60-е и 70-е у писателя не только были деньги и признание, любовь литературных критиков зашла так далеко, что сами романы Ричарда получили собственное имя – «Бротиганы». На волне популярности бротиганства в конце 1968 года Ричард записал аудиокнигу «Слушая Ричарда Бротигана». А в 1972 году он попал в выпущенную издательством «Warner Books» серию «Писатели – семидесятым», оказавшись в одном строю с Куртом Воннегутом, Дж.Р.Р.Толкиеном и Германом Гессе (последний был единственным из этой группы, кто к тому моменту уже умер). Но его романы конца 70-х – начала 80-х уже не пользовались популярностью; в Японии умерла бывшая, но любимая жена; в США разладились отношения с дочерью; запои и всякие прочие «нехорошие излишества» способствовали развитию затяжной депрессии и, не прожив и полувека, Ричард Бротиган покончил собой… Забыт поэт был ненадолго. Теперь его опять нежно любят, восхищаются, издают и, главное, читают… В России переводы его произведений публиковали в литературных журналах еще в середине 90-х, книги – в мягких обложках – увидели свет в начале нулевых.

Читать Ричарда Бротигана я стала по не вполне нормальной причине: узнав, что его принудительно лечили от «параноидальной шизофрении» и «клинической депрессии» в той самой больнице штата Орегон, где впоследствии снимали фильм «Полет над гнездом кукушки». А попал туда 20-летний поэт, не вынеся « литературной критики» от girlfriend – возлюбленной не понравились его стихи. Взбешенный юноша пришел в полицейское отделение и потребовал немедленного ареста, а когда его выпроводили – перебил камнями стекла в участке, и таким образом обрел «желаемое»: 25 баксов штрафа и 12 сеансов электрошока…

Но читать его я чуть было не бросила, едва открыв первую книжку – « Аборт»…Фу, подумала, но дальше значилось – «исторический роман», и этот алогизм уже с первых страниц завоевал внимание мягко и непосредственно. Потом были «Ловля форели в Америке» и «В арбузном сахаре», а еще «готический вестерн» и « сыскной роман», которыми «Дики» окончательно завоевал мои читательское доверие и любовь. Не стал исключением и его «японский роман» – «Следствие сомбреро». Елки,– подумала я,– если японский, то почему не каса в виде традиционного головного убора?! Но, вспомнив, как обескуражил «Аборт», с интересом открыла « Следствие», и с удивлением поняла, что типажи в нем, хоть и американо- японские, но будто из « нашей» жизни «выписанные», да и часть романа – про «наш» метеорит и многие прочие современные, кстати, социально- политические реалии…

Это абсурдная история о том, что происходит с разорванными на мелкие кусочки рукописями, пока их автор рефлектирует по поводу ушедшей от него возлюбленной. А происходит там, в недосозданном мире, что-то ужасное и дикое: с неба падает черное ледяное сомбреро, а люди из-за этой никчёмной шляпы устраивают в маленьком городке настоящую резню. Гибнет 6 тысяч человек «ни за что» …

Итак, писатель, японка и сомбреро. Писатель страдает. Японка спит. Сомбреро лежит на пыльной дороге.

«Следствие сомбреро» – довольно своеобразный «роман в романе романа». Каково?!

Главный герой – писатель- юморист без чувства юмора, благодаря чему развивается три полноценных повествовательных линии: о самом писателе, о снах его девушки-японки и история в «пиндосском» захолустье, зарождающаяся из обрывков начала его романа в мусорной корзине…

В этом произведении – минимум средств, но вместе с тем в ней полно поэзии, сюра, юмора и печали. Сюжетные линии, выйдя из одной точки, навсегда становятся контрастными непересекающимися параллельными, живущими в трех разных плоскостях. В романе – хоть это обозначение, поверьте мне на слово, условность – каждая из линий сюжета обладает особенным ритмом и настроением. Первая линия – малоподвижная меланхолично-рефлективная: писатель, сидя в квартире, мучительно переживает разрыв со своей японской подругой. Пожалуй, на это можно было бы и не обращать внимания, если бы, не скользящая волна отчаянья: у каждого творческого человека есть муза, ради которой он творит и действует, но что делать, если музе надоело вдохновлять? Героя накрывают слёзы, навязчивые идеи, планы и философия. Болезненное состояние, когда даже яйцо, рыба и хлеб напоминают о любимой. А она, размышляя о прошлом, пытается спрятать свою боль во снах. Мечты и планы о любви, браке, детях оказались несбыточными. Вывод первый: за повседневными и абсурдными делами мы не замечаем, как иногда больно нашим близким. Мы разучились замечать чужие страдания, для нас мы сами – это всё, а другой человек – ничто. Вывод второй: мы слишком быстро опускаем руки и не боремся за своё счастье. Семьи распадаются уже не из-за измен, а просто потому, что характерами не сошлись, стало скучно жить вместе. Иногда хочется задать банальный вопрос: а вы пытались? Героиня прожила год с человеком, два, потом поняла, что ей 26 лет, и это была не любовь, тогда что это было?!

Вторая линия – жутко динамичная, сумасшедше-кровавая – разворачивается в едва начатой рукописи (пока ее автор страдает по внезапно бросившей его женщине).

В завязке этой неудавшейся книги значится: "

«Сомбреро упало с неба и приземлилось на Главную улицу городка перед мэром, его родичем и одним безработным человеком», а после этого – пошло-поехало.

Родич и безработный, желая услужить – они думали, что шляпа – мэрская, – едва не подрались, пытаясь поднять сомбреро и отдать его городскому голове. Мэр – « великий захолустный политик» и сам головной убор не поднял, и драку не остановил, а потом уже стало слишком поздно: набежавшая толпа, ничего не понимая, самоорганизовалась в дерущиеся группировки, а все полицейские города, уместившиеся в двух машинах, не успели доехать до места происшествия, потому что их авто столкнулись друг с другом. Не принесли пользы и полицейские штата, «случайно» проезжавшие мимо дерущихся: один из них «случайно» отстрелил ухо городской библиотекарше, чей муж был начальником «случайно» проходившего именно в это время поезда с оружием для фронта… Потом поссорились – кто главнее – губернатор и главный полицейский штата, и тут уже столкнулись два их вертолета… Национальная гвардия вошла в охваченный разборками городок только на 3-ий день

Тут стоит особенно отметить, что «сомбреро упало с неба нипочему» и было обжигающе холодным. По мере того, как страсти вокруг сомбреро накалялись, конфликт, причиной коего оно стало, в городке разрастался, а в целом ситуация подходила к самой крайней точке абсурдности, температура шляпы росла, и из черной она стала белой, но так и осталась лежать на дороге… Кровищи и пороха для описания резни в отдельно взятом американском литтл-сити автор не жалеет, равно как и колкостей, отпущенных в сторону американских стереотипов: непобедимой национальной гвардии, типичных американских «обыкновенных героев», политиков, делающих себе имя на чужом горе: президент США произнёс речь, что напечатали в учебниках, а городок объявили национальным памятником, etc.

… Третья линия – статичная иллюзорная – возлюбленная юмористом японка спит на пару со своей черной кошкой и видит, ясное дело, сны – до нельзя бредовые, но изящно рассказанные.

Бротиган, естественно, чередует эти линии, демонстрируя читателю то

«мексиканскую жару», то «влажные японские ночи», то «дождливое Чикаго», по принципу, понятному ему одному, но оторваться от его ладно сшитого произведения невозможно, хотя ощущение, что автор стебется не только над героями, но и над тобой, не покидает на протяжении всего чтения. Иногда кажется, что Бротиган просто издевается над читателями, рационально не объясняя решительно ничего из происходящего. Но сквозь вуаль иррациональности осторожно просачивается хрупкая идея: бессмысленности любых конфликтов (самый кровопролитный конфликт можно высосать из пальца, были бы желающие), изначальная бестолковость и беспричинность войны – беспощадного зла. Автор смеётся и над психологией толпы, и над психологией отдельного человека (главного героя – писателя), показывая, что толпа – благодатная почва для любого зерна, отдельно взятая личность – тоже штука любопытная в психологическом плане, и подчёркивая: плохо и когда действие опережает мысли, и когда мысли опережают действие.

«Не всё в жизни можно разглядеть», – пишет автор, имея в виду истоки всех случающихся событий: как часто мы не замечаем тех мелочей, которые позже погубят любовь, и как часто мы не обращаем внимания на лежащие посреди дороги сомбреро! Если ружьё висит на стене в начале спектакля – оно обязательно выстрелит в последнем акте, если на дороге лежит сомбреро – это тоже неспроста.

Мне близка мысль Бротигана о тотальной взаимосвязанности всех жизненных явлений, и я так же, как и он, переживаю из-за того, что чаще всего эту связь, ну, решительно невозможно обнаружить…

А еще, «вкушая» японское «Сомбреро», задумываешься над тем, что японцы и, в особенности, японки – загадочный и интересный народец.

Пока читаешь эти 200 страниц плотной прозы, все происходящее кажется дико смешным – даже снизошедшее на писателя вдохновение, когда, обнаружив в квартире длинный чёрный волос возлюбленной, он вместо романа о метеорите- сомбреро написал хит в стиле кантри о любви к прелестной японке – а в сухом остатке выглядит до боли серьезным. Все те же вечные жизненные ценности, о которых не просто не задумываешься до поры до времени, а вовсе не вспоминаешь… В итоге роман вызывает больше вопросов, чем дает ответов, и оставляет послевкусие наслаждения от словоплетения Бротигана – метафоры и эпитеты ажурны и неизбиты:

«...она сняла одежду, будто воздушный змей нежно слился с теплым апрельским ветром. Он сдирал одежду, как играют в футбол в ноябрьской слякоти».

«...его жизнь передержанным любительским кино скакала от сцены к сцене в гостиной его головы...»

«...она так загадочно улыбалась – Мона Лиза казалась клоуном, что нарочно хлопнулся на ковер» .

Ах, да, остался еще один вопрос: что за метафора это сомбреро? Да ни что иное, как книга. Это образ книги, написанной автором и проделавшей определенный путь: она попадает к читателю в руки, и писатель не знает, какой будет реакция. С одной стороны, всем любопытно, а с другой уже толпится народ, чтобы полить произведение грязью. При этом автор не может всё это предугадать, предсказать и остановить…

Повторюсь – японский роман американца о последствиях «падения» мексиканского национального головного убора – это красивая книга. Красивая всем: сочетанием слов, построением предложений, переплетением сюжетных линий, названиями глав, героями, описанием маловажных (на первый взгляд) событий, передачей ощущений во сне... Читайте! Вы этого, безусловно, достойны!

.

Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, «Новый Регион – Челябинск»

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».