Как ни странно, кроме личного, семейного аспекта, 9 мая связано у меня с осмыслением такого неоднозначного явления, как «жизненный путь» поколения так называемых «шестидесятников». Точнее, некоторых из них. Еще конкретнее – одного из отечественных бардов третьей четверти ХХ-го века – советского литератора и исполнителя песен Булата Окуджавы, появившегося на свет в 1924 году именно 9 мая, что после 45-го года и он – участник ВОВ, и его апологеты успешно использовали для создания даже не имиджа, а некоего ореола вокруг его персоны и творчества, одной из главных тем которого стала война. И, поскольку, как «гений места» Окуджава вписан в уральский контекст – в середине 30-х он подростком вместе с мамой и папой(1-м секретарем Нижнетагильского горкома партии) жил в Свердловской области, пара соображений от местного автора «по поводу» вполне позволительна ...

Итак, всякий раз, как по зомбоящику в преддверии майского 9 числа начинают «крутить» шарманку с песнями в авторском исполнении БО, я пытаюсь осознать его мировоззренческие метаморфозы… Пока мои усилия тщетны.

Творчество этого художника меня не привлекало никогда и ни в одном из жанров – ни в прозе, ни в стихах. И бардами я ни Окуджаву, ни его последователей – представителей советской авторской песни никогда не считала: не воспринимались эти «товарищи» как продолжатели поэтической традиции кельтских друидов, ирландских бардов – высоклассных поэтов далеких веков…

Как и большинство представителей следующего за шестидесятниками поколения, я и мои друзья не «велись» на романтизацию Окуджавой Гражданской войны и героев этой, на мой взгляд, национальной трагедии – всевозможных «комсомольских богинь», «комиссаров в пыльных шлемах» и пр. Нам вся история и реальность советского государства представлялась сплошным абсурдом. Поэтому и читали мы Солженицына, Войновича, Довлатова, и слЫшали мы Гребенщикова, Шевчука, Макаревича, Наутилус… Окуджава же был неким белым шумом, даже со своими песнями о войне, превращенными госпропагандой в эстрадные шлягеры «тех лет»:

Горит и кружится планета, Над нашей Родиною дым, И значит, нам нужна одна победа, Одна на всех – мы за ценой не постоим.

Хотя поэзию «шестидесятника» Высоцкого – на ту же «тему», не говоря уж о других – мы чувствовали «всем сердцем», она не казалась нам выспренной:

Нам говорили: «Нужна высота!»

И «Не жалеть патроны!»…

Вон покатилась вторая звезда –

Вам на погоны.

Звезд этих в небе, как рыбы в прудах,

Хватит на всех с лихвою.

Если б не насмерть, ходил бы тогда

Тоже – Героем.

Я бы Звезду эту сыну отдал,

Просто – на память…

В небе висит, пропадает звезда:

Некуда падать.

Но, безусловно, «тихой» интонации рассказчика Окуджавы нужно отдать должное (об этом, кажется, как о влиянии Окуджавы как-то сказал Макаревич) – он хотя бы не орал о гражданственности, как весь советский агитпроп. Однако о поэзии в данном случае даже и говорить смешно.

Окуджава заинтересовал меня почти в антропологическом аспекте, когда я узнала – из ремарки одного из его сверстников в разговоре по поводу произведений поэта Вано Терьяна (дяди Булата Шалвовича) – о том, что первоначально папа-мама Окуджавы выбрали для сына имя Дориан – в честь самого чудовищного и сногсшибательно известного героя Оскара Уайльда Дориана Грея. А родители младенца Окуджавы были не типичными представителями всей этой, как написал один из ранних большевистских литературных критиков (прототипов булгаковского Латунского и К) – «банды антисоветчиков, пышно именующих себя «художниками серебряного века», на которых творчество Уайльда оказало несомненное влияние. Они были большевиками, приехавшими из Тбилиси в Москву на учебу. В Коммунистическую академию… Коммунисты-поклонники имморализма Уайльда – индивидуалиста и эстета, отважившегося «освободить» искусство от морали?! Согласитесь, это сильно. Даже невероятная «фактура» биографии самого Дориана-Булата: после развала СССР фронтовик, певец Гражданской и Отечественной войны, интернационалист, «шестидесятник» и коммунист более чем с 30-летним стажем, Окуджава вышел из КПСС и даже потребовал запрета на деятельность компартии в родной стране, в 90-х уехал на ПМЖ в Германию, а перед смертью стал «воцерковленно» православным, – ошеломляла много меньше.

Но для продолжения разговора давайте «определимся в терминах». Под «шестидесятниками» я имею в виду, разумеется, не всех рожденных в промежутке 1921 – 1945, а некую субкультуру (в основном, с московской «пропиской»), «вылупившуюся» из интеллигентской или партийной парадигмы, сформировавшейся в 1920-е годы. Ведь именно из этой номенклатурной – партийной или творческой, академической, технической – среды вышло большинство «шестидесятников». Их родители были ярыми большевиками, нередко – участниками Гражданской войны. Поэтому вера в коммунистические идеалы, борьбе за кои их родители, якобы, посвятили свою жизнь, была для «шестидесятников» почти безусловным рефлексом. У многих – до глубокой зрелости. По словам того же Окуджавы: «Большинство из нас («шестидесятников» – прим. авт.) не было революционерами, не собиралось коммунистический режим уничтожать. Я, например, даже подумать не мог, что это возможно. Задача была очеловечить его…

Взять наши споры с мамой, которая, несмотря на то, что девятнадцать лет провела в лагерях, оставалась убеждённой большевичкой-ленинкой. Что ж, и я сам какое-то время считал, что это Сталин всё испортил…»

Даже не буду уточнять, почему литератор, на тот момент (это цитаты из интервью 91-92гг.) уже экс-коммунист и убежденный демократ добавил к маминому сроку в Карлаге лишние 10 лет: секретарь одного из нижнетагильских райкомов партии Ашхен Окуджава провела в ссылке 9 лет – с 1938-го до 1947-го. Мало ли какие аберрации памяти могут быть у почти 70-летнего человека, а еще проще – по привычке – спишем все на некомпетентных журналистов, в данном случае, столичных – буквально, из издания « Столица». Настораживает другое. Историческим контекстом, «ковавшим» взгляды «шестидесятников» была эра сталинизма – индустриализации, раскулачивания, репрессий, Великой Отечественной и последовавшего за ней коротюсенького периода «оттепели». Но большинству из них, и Окуджаве, в том числе, в отроческом возрасте выпало пережить мировоззренческий кризис. Ведь именно номенклатурная среда в абсолютном выражении больше всего пострадала от сталинских «чисток». Шалва Окуджава – сначала парторг на строительстве Уралвагонзавода, а затем первый человек во власти Нижнего Тагила был арестован в мае и расстрелян в августе 37-го, после того, как измученный на допросах директор вагоностроительного завода, «признался», что « … в августе 1934 года он и Окуджава во время приезда наркома тяжёлой промышленности Орджоникидзе на Уралвагонстрой пытались организовать на него покушение»! Как после такого опыта – отца по дикому навету убили – да не стать радикалом, не изменить свои взгляды?! Или хотя бы не дрейфовать , рефлектируя, в сторону скрытой оппозиции режиму?! Окуджава ведь был уже смышленым пареньком – да и то же строительство вагонзавода в Нижнем Тагиле раскулаченными и репрессированными должен был заметить как ненормальный образ жизни, к которому «красные» герои Гражданской «приговорили» сотни тысяч людей…

А ведь потом еще и мать отправили по этапу, и жить юноше пришлось у тбилисской родни, также ходившей под дамокловым мечом НКВД – двух братьев отца Окуджавы репрессировали, как «сторонников Троцкого»…

Но, судя по всему, если рефлексия и присутствовала в интеллектуальной составляющей юноши, то на его отношение к режиму повлияла избирательно. Биография тоже складывалась вполне в духе времени – школьник, ученик токаря, призван в армию в августе 1942-го, и хоть в активных военных действиях минометчик, радист, гвардии рядовой Окуджава практически не участвовал – был ранен, весной 44-го уже демобилизован, война, по-видимому, и сформировала его достаточно уверенную в себе личность.

«Новый Регион – Челябинск» в контакте, Одноклассниках и Facebook*

После демобилизации тоже всё «как у всех» – получил аттестат, закончил филфак Тбилисского универа, несколько лет работал учителем – в деревеньке под Калугой, потом в школе областного центра… Еще в армии начал писать стихи и тексты к песням – первые опыты опубликованы в гарнизонной газете Закавказского фронта «Боец РККА». В Калуге молодой учитель печатался в газете «Молодой ленинец» – ну, таковым ленинцем, видимо себя и ощущал, если верить более позднему признанию. А вот в 56-м «попёрло»: после 20 съезда мгновенно были реабилитированы родители Окуджавы (одно слово –номенклатура: раскулаченные и расказаченные, да и просто по доносу репрессированные этой номенклатурой рядовые советские и полусоветские граждане в огромном количестве не реабилитированы до сих пор – их потомки, уже правнуки, все собирают по бюрократическим инстанциям распавшегося СССР необходимые «бумажки»). И юный поэт- педагог тут же вступил в компартию – Сталин ведь, что «все испортил», умер, его культ развенчан, папа-мама в гражданских правах посмертно, после Карлага, но восстановлены.

И, разумеется, в этом же 56-м калужское издательство выпускает в свет первый сборник молодого коммуниста «Лирика», а в конце этого же судьбоносного 56-го Окуджава – уже москвич, набирающий популярность автор и исполнитель незатейливых, да и, пожалуй, самых популярных песенок, написанных до 67-го года: «На Тверском бульваре», «Песенка о Лёньке Королёве», «Песенка о голубом шарике», «Сентиментальный марш», «Песенка о полночном троллейбусе», «Не бродяги, не пропойцы», «Московский муравей», «Песенка о комсомольской богине» и пр. В этот период Окуджава принят в Союз писателей СССР. Он участвует в работе литературного объединения «Магистраль», становится редактором в издательстве «Молодая Гвардия», затем – заведующим отделом поэзии в «Литературной газете».

А в 1961 году – оттепель уже окончательно перешла в заморозки – в Харькове состоялся первый в СССР официальный вечер авторской песни Окуджавы. И с этого момента «по найму» отпрыск комиссаров уже никогда нигде не работает: занимает исключительно «творческой деятельностью». Мило, правда?! Это притом, что в 64-м в СССР судили как тунеядца и отправили в архангельскую ссылку поэта Иосифа Бродского… В 1962 году Окуджава впервые появился на экране в фильме «Цепная реакция», в котором исполнил песню «Полночный троллейбус». В 1967 году во время поездки в Париж он записал 20 песен на студии «Le Chant du Monde», и в 68-м в Париже вышла его первая пластинка под названием «Le Soldat en Papier». В том же году в Польше вышла пластинка с песнями Окуджавы в исполнении польских артистов, и одна песня – «Прощание с Польшей» – в нём была в исполнении автора. А уже в застойном 1970 году на экраны вышел фильм «Белорусский вокзал», в котором исполнялась песня Булата Окуджавы «Нам нужна одна Победа». Вообще, пик славы и заработков «шестидесятника» Окуджавы – это именно застой во всех его малосимпатичных стадиях, включая и махровую. Его песни звучат в 80 советских кинофильмах, в 8 или 10 их них появляется и сам автор, он же исполнитель своих произведений…

А Бродского уже выслали за пределы Союза. Эмигрировал так ни разу и неизданный на советской родине Довлатов. Уехал Войнович. Покинул СССР и диссидент Солженицын, чей «Один день Ивана Денисовича» произвел настоящую «культурную революцию» в сознании сотен тысяч соотечественников. Да, и в Нижний Новгород отправили физика Сахарова с его неугомонной свободолюбивой Еленой… Это пока Окуджава формировал «свое направление» в советской авторской песне: с середины 70-х его пластинки выходили ежегодно, а в 78-м вышел его первый диск-гигант, до наступления горбачевских времен их вышло еще два: «Песни и Стихи о Войне» и «Автор Исполняет Новые Песни».

И бог бы с ней – успешностью Окуджавы – ну, никакого когнитивного диссонанса, как констатировали бы социологи и психиатры: человек против Сталина, за Ленина, «очеловечивает коммунизм». Но…

С началом перестройки Булат Шалвович стал принимать активное участие в политической жизни страны, заняв активную демократическую позицию.

С 1989 года Окуджава член-учредитель русского ПЕН-центра. А в 1990-м году вышел из КПСС. С 1992 года член комиссии по помилованиям при президенте РФ, с 1994 член комиссии по Государственным премиям РФ, член Совета общества «Мемориал»… Дяденька всегда в тренде. Взгляды очень взрослого человека проделали головокружительны кульбит – и он опять задушевно «вещает», но уже «братцы, о другом»…

Мда, Один солдат на свете жил/ Красивый и отважный/ Но он игрушкой детской был/ Ведь был солдат бумажный… Дальше, как говорится, больше: в 1993 году Окуджава подписал «письмо 42-х» с требованием запрета «коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений», признания нелегитимным съезда народных депутатов и Верховного Совета, суда над организаторами и участниками событий октября 1993 года в Москве.

И опять же – никакого психологического и нравственного дискомфорта. Новый виток личного агитпропа в полном согласии с совестью. Только трудно верить и даже всерьез воспринимать художника и общественного деятеля с такими эластичными взглядами: вчера он коммунист и активно выражает такую гражданскую позицию, сегодня – демократ и пацифист, и опять – на разрешенных идеологических баррикадах, а завтра…

А завтра – и это было уже, как оказалось, на закате жизни мечтавшего полвека назад пасть «на той единственной Гражданской» сына большевиков – в Париже Окуджава принял крещение «с именем Иоанн (в память о святом мученике Иоанне Воине) по благословению одного из старцев Псково-Печерского монастыря». Дурдом!

Как написал Лермонтов:

Всё это было бы смешно/Когда бы не было так грустно...

Иоанн, Дориан…

Если исходить из околдовавшей меня теории синхронизмов Юнга и провести параллели между «жизнью и судьбой» Окуджавы и его неудавшегося «крестного» – создателя образа Дориана Грея (нестареющего красавца с демоническими пороками) Оскара Уайльда, то взгляды и личные жертвы, что ирландский писатель принес на алтарь идеалов, квинтэссенцию которых можно сформулировать приблизительно как несостоятельность эстетического отношения к жизни без опоры в этическом, окажутся куда более последовательными и заслуживающими уважения, чем невнятное желание «очеловечить коммунизм». Вот строки из трактата Уайльда «Душа человека при социализме» (в котором отвергается брак, семья и частная собственность), написанного лет за тридцать до рождения Окуджавы:

«…человек создан для лучшего назначения, чем копание в грязи… Я мечтаю о том времени, когда не станет более людей, живущих в зловонных притонах, одетых в вонючие рубища… Когда сотни тысяч безработных, доведенных до самой возмутительной нищеты, не будут топтаться по улицам, …когда каждый член общества будет участником общего довольства и благополучия»…

Может быть, мечта поэта-декадента, выразившая его социальную философию, – результат куда более эффективного (нежели при советских комиссарах) воспитания его папой-буржуйским доктором?! Ведущим, на минуточку, дублинским хирургом-офтальмологом и отоларингологом, который после того, как «чинил» глаза и уши богачей и аристократов, шел исцелять городских бедняков в медпункт, им самим же и учрежденный, и , как филантропом, финансируемый.

Что же касается Дориана Грея, то в одном из открытых писем в британские газеты Уайльд писал: «…те, кто не заметил морали в романе, полные лицемеры, поскольку мораль всего-то и состоит в том, что убивать совесть безнаказанно нельзя…»

Челябинск, Марина Краенко

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, «Новый Регион – Челябинск»

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».