На фоне дня рождения Александра Сергеевича, на родине, как всегда, «удачно» пропустили очередную дату, связанную с рождением 7 июня – за пятилетку до Пушкина – в 1794-м году – «литературной совести» (по выражению Герцена) России Петра Чаадаева.

В наше время, да в «литературный год» , это дополнительный «звоночек» в череде уже колокольного звона по инакомыслящим.

Ведь труды этого философа (а по собственной оценке – «христианского философа»), беспощадно критиковавшие российскую действительность и нравы, были не просто запрещены к изданию на родине – за свои воззрения и умозаключения, за литературные « Философические письма» Чаадаев был официально объявлен имперским правительством Николая I сумасшедшим (сам царь назвал его произведения «смесью дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного!»).

Конечно, только «сумасшедший» и мог написать, да еще и опубликовать: «Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать».

К счастью, так или иначе, само имя Чаадаева знают все российские читатели, благодаря, все тому же «солнцу поэзии»: в 1819-м году Пушкин сравнивает с ним Евгения Онегина, характеризуя своего героя как настоящего денди: «Второй Чадаев, мой Евгений…»

Александр Сергеевич Чаадаева почти боготворил – он искал знакомства с этим героем Отечественной войны 1812-го года, а дружбой с Петром Яковлевичем чрезвычайно гордился. Дело в том, что Чаадаев был весьма известной личностью в обществе и до публикации «Философических писем», ходивших позднее в среде просвещенных аристократов «в списках». Дочь Н. Н. Раевского-старшего Екатерина в 1817-м году писала, что ПЧ является «неоспоримо… и без всякого сравнения самым видным…и самым блистательным из всех молодых людей в Петербурге». Он был весьма образован, имел отличные манеры, и «возвел искусство одеваться… почти на степень исторического значения».

Николай Тургенев замечал: «От остальных людей Чаадаев отличался необыкновенной нравственно-духовной возбудительностью… Его разговор и даже одно его присутствие действовали на других, как действует шпора на благородную лошадь. При нем как-то нельзя, неловко было отдаваться ежедневной пошлости. При его появлении всякий как-то невольно нравственно и умственно осматривался, прибирался и охорашивался».

Начинавший свою карьеру в знаковом 1812 году как кадровый военный в Семеновском, а позже – в Ахтырском гусарском полку, Чаадаев прошел всю Отечественную войну. Вместе со своим университетским другом (будущим декабристом) Якушкиным участвовал в Бородинском сражении, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награждён русским орденом св. Анны и прусским Кульмским крестом. Участвовал в сражении под Тарутином, при Малоярославце, Люцене, Бауцене, под Лейпцигом, брал Париж.

Из характеристики первого биографа писателя: «Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства».

«Новый Регион – Челябинск» в контакте, Одноклассниках и Facebook*

Но, как это случилось ни с одним Чаадаевым, «покорение Европы» стало началом «захвата» просвещенных российских умов западной философской и исторической, политической и, в определенной степени, католической, мыслью. В 1822-м году Чаадаев, увлеченный немецкой философией, даже разделил с братом наследство, решив навсегда покинуть Россию и поселиться в Германии. Однако, в 1826-м году, посетив Италию, Англию, Францию, Швейцарию и Германию, вернулся на родину, словно бы ощутив, что без его интеллектуальных усилий «темному» Отечеству не обойтись.

Осип Мандельштам, бесконечно ценивший наследие философа и нравственную мощь его личности писал: «Когда Борис Годунов, предвосхищая мысль Петра, отправил за границу русских молодых людей, ни один из них не вернулся. Они не вернулись по той простой причине, что нет пути обратно от бытия к небытию, что в душной Москве задохнулись бы вкусившие бессмертной весны неумирающего Рима. Но ведь и первые голуби не вернулись обратно в ковчег. Чаадаев был первым русским, в самом деле идейно побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно. Современники это инстинктивно чувствовали и страшно ценили присутствие среди них Чаадаева. На него могли показывать с суеверным уважением, как некогда на Данта: «Этот был там, он видел – и вернулся».

«Философические письма» – главное произведение мыслителя (написанное, кстати, на французском) – были созданы в 1829 – 1831 годах. Опубликовано в 1836-м было лишь одно – первое (в 15-ой книге журнала «Телескоп»), полное горького негодования по поводу отлучённости России от «всемирного воспитания человеческого рода», духовного застоя, препятствующего исполнению предначертанной свыше исторической миссии. Однако Чаадаев был далёк от шовинизма и веры в исключительность России. Для него цивилизация едина, а все дальнейшие попытки поиска самобытности – суть «национальные предрассудки». Мыслитель полагал своей задачей «изъяснение моральной личности отдельных народов и всего человечества», но, по сути, он занимался не исследованием судеб различных наций, а толкованием человеческой истории как единого связного текста.

Естественно, журнал был закрыт, его издатель Надеждин сослан, а Чаадаев – помните Чацкого?! (Грибоедов словно предвосхитил в своей комедии за семь лет до этих событий судьбу мыслящих современников) – «зачислен» в сумасшедшие.

Следующие пять, казалось бы навечно потерянных писем философа , были опубликованы чрез столетие – в 1935-м году – в уже в другой империи – СССР.

Предлагаю, и нам «духовно взбодриться» и начать «умственно охорашиваться», вспомнив «непатриотические», полные любви и надежды на перемену национальной участи письма самого здравомыслящего отечественного «сумасшедшего»:

«Настоящее развитие человеческого существа в обществе еще не началось для народа, пока жизнь не стала в нем более упорядоченной, более легкой, более приятной, чем в неопределенности первой поры. Пока общества еще колеблются без убеждений и без правил даже и в повседневных делах и жизнь еще совершенно не упорядочена, как можно ожидать созревания в них зачатков добра?.. Мы до сих пор еще в таком положении…

Первые наши годы, протекшие в неподвижной дикости, не оставили никакого следа в нашем уме и нет в нас ничего лично нам присущего, на что могла бы опереться наша мысль; выделенные по странной воле судьбы из всеобщего движения человечества, не восприняли мы и традиционных идей человеческого рода. А между тем, именно на них основана жизнь народов; именно из этих идей вытекает их будущее и происходит их нравственное развитие. Если мы хотим подобно другим цивилизованным народам иметь свое лицо, необходимо как-то вновь повторить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого мы имеем историю народов и перед нами итоги движения веков…

Народы живут только сильными впечатлениями, сохранившимися в их умах от прошедших времен, и общением с другими народами. Этим путем каждая отдельная личность ощущает свою связь со всем человечеством.

В чем заключается жизнь человека, говорит Цицерон, если память о протекших временах не связывает настоящего с прошлым? Мы же, явившись на свет, как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из поучений, оставленных еще до нашего появления. Необходимо, чтобы каждый из нас сам пытался связать порванную нить родства. То, что у других народов является просто привычкой, инстинктом, то нам приходится вбивать в свои головы ударом молота.

Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда….

Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели. Мы подобны тем детям, которых не заставили самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего; все их знание поверхностно, вся их душа вне их. Таковы же и мы.

Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей воспитывают годы. Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру. Конечно, не пройдет без следа и то наставление, которое нам суждено дать, но кто знает день, когда мы вновь обретем себя среди человечества и сколько бед испытаем мы до свершения наших судеб?

Народы Европы имеют общее лицо, семейное сходство. Несмотря на их разделение на ветви латинскую и тевтонскую, на южан и северян, существует общая связь, соединяющая их всех в одно целое, явная для всякого, кто углубится в их общую историю. Вы знаете, что еще сравнительно недавно вся Европа носила название Христианского мира, и слово это значилось в публичном праве. Помимо общего всем характера, каждый из народов этих имеет свой особый характер, но все это только история и традиция. Они составляют идейное наследие этих народов. А каждый отдельный человек обладает своей долей общего наследства, без труда, без напряжения подбирает в жизни рассеянные в обществе знания и пользуется ими. Проведите параллель с тем, что делается у нас, и судите сами, какие элементарные идеи мы можем почерпнуть в повседневном обиходе, чтобы ими, так или иначе, воспользоваться для руководства в жизни?

И заметьте, что речь идет здесь не об учености, не о чтении, не о чем-то литературном или научном, а просто о соприкосновении сознаний, о мыслях, которые охватывают ребенка в колыбели, окружают его среди игр, которые нашептывает, лаская, его мать, о тех, которые в форме различных чувств проникают до мозга его костей вместе с воздухом, которым он дышит, и которые образуют его нравственную природу ранее выхода в свет и появления в обществе. Хотите знать, что это за мысли? Это мысли о долге, справедливости, праве, порядке. Они происходят от тех самых событий, которые создали там общество, они образуют составные элементы социального мира тех стран. Вот она, атмосфера Запада, это нечто большее, чем история или психология, это физиология европейского человека…

А что вы видите у нас?

... очевидно, что на душу каждой отдельной личности из народа должно сильно влиять столь странное положение, когда парод этот не в силах сосредоточить своей мысли на каком ряде идей, которые постепенно развертывались в обществе и понемногу вытекали одна из другой, когда все его участие и общем движении человеческого разума сводится к слепому, поверхностному, очень часто бестолковому подражанию другим народам. Вот почему, как Вы можете заметить, всем нам не хватает какой-то устойчивости, какой-то последовательности в уме, какой-то логики. Силлогизм Запада нам незнаком. В лучших головах наших есть нечто, еще худшее, чем легковесность. Лучшие идеи, лишенные связи и последовательности, как бесплодные заблуждения парализуются в нашем мозгу. В природе человека теряться, когда он не находит способа связаться с тем, что было до него и что будет после него; он тогда утрачивает всякую твердость, всякую уверенность; не руководимый ощущением непрерывной длительности, он чувствует себя заблудившимся в мире. Такие растерянные существа встречаются во всех странах;

у нас это общее свойство… тут беспечность жизни без опыта и предвидения, не имеющая отношения ни к чему, кроме призрачного существования личности, оторванной от своей среды, не считающейся ни с честью, ни с успехами какой-либо совокупности идей и интересов ….В наших головах нет решительно ничего общего, все там обособлено и все там шатко и неполно.

Я нахожу даже, что в нашем взгляде есть что-то до странности неопределенное, холодное, неуверенное, напоминающее отличие народов, стоящих на самых низших ступенях социальной лестницы. В чужих краях, особенно на Юге, где люди так одушевлены и выразительны, я столько раз сравнивал лица своих земляков с лицами местных жителей и бывал поражен этой немотой наших лиц…»

Москва – Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»