Сегодня в России отмечается День семьи, любви и верности. Праздник новый – установлен в 2008 году, хоть и называется народно-православным, но учрежден Советом Федерации РФ. Противопоставляется западному Дню Святого Валентина. При этом сама история, предлагаемая, как образец для подражания, во многом заимствована из европейской мифологии, довольно оригинально трактует и любовь, и супружескую верность, плюс ко всему, имеет скрытый смысл. Об этом авторская колонка историка Макса Орловцева:

«Предполагаю, что любителей ромашковых веночков, открыточек и поздравлялок с днем любви и верности совершенно не волнует вопрос, почему в качестве символов этого праздника были выбраны Петр и Феврония и почему православная церковь в этом случае канонизировала, как уже давно выяснено исследователями, совершенно мифических персонажей, не имеющих, в отличие от других святых, хоть каких-нибудь реальных прототипов даже в отдалении, и «святость» коих не была зафиксирована ни в одном письменном памятнике предшествующего времени. Не особенно это волновало и инициаторов официального объявления 8 июля «народно-церковным» праздником. Но все же скажу несколько слов и по этому поводу.

В общем и целом, сюжет жития Петра и Февронии, созданного в середине XVIвека писателем-богословом Ермолаем-Еразмом – нет, не Роттердамским, а нашим, называющим себя «Прегрешным» – принадлежит к числу популярнейших в мировой литературе и объединяет в себе волшебную сказку о драконе/змее и предание о «мудрой деве». Пересказывать полностью православную версию, кою россиянам предлагается принять за описание образцового христианского брака и чуть ли не наставление в семейной жизни, нет никакой необходимости – текст как в «осовремененной», так и в старославянской версии широко доступен. Остановимся лишь на некоторых моментах, непосредственно касающихся, так сказать, супружеской жизни и истинных семейных ценностей – дабы понятнее было, с кого брать пример и в чем.

Откровения по поводу истинно христианских представлений об идеальном супружестве начинаются уже буквально с первых строк «Повести о Петре и Февронии», еще до вступления в действие главных героев.

«Змееоборческая» преамбула носит воистину сказочный характер, с многочисленными заимствованиями из скандинавской и иной европейской мифологии, на разные лады воспроизводящей историю о коварной рептилии особо крупного размера, делающей разные пакости, и о герое-победителе, сумевшем с помощью волшебного меча прикончить мерзкую тварь, но ставшем уязвимым, поскольку издыхающая гадина успела дунуть, плюнуть или брызнуть ядовитой кровью на победителя. Достаточно вспомнить, к примеру, историю Сигурда aka Зигфрида в «Нибелунгах» или «Тристана и Изольды».

В отечественной версии блудливый змей повадился являться в опочивальню к жене муромского князя Павла. Но, в отличие от кельтско-скандинавских героев, «наш» князь не бросается очертя голову в бой с ползучим гадом, а решает все хорошенько обмозговать. Ты, мол, дорогая супруга, в следующий раз, когда рептилоид прилетит к тебе поблудить в моем обличьи, уж постарайся у него узнать, в чем его погибель. «Аще ли увеси, нам поведавши, свободишися не токмо в нынешном веце злаго его дыхания и сипения и всего скаредия, еже смрадно есть глаголати, но и в будущии век нелицемернаго судию Христа милостива себе сотвориши!». Занятная постановка вопроса, но вполне объяснимая – постельные шуры-муры вовеки были одним из лучших способов выведывания нужной информации, посему любители православных сказок квалифицируют такую измену как «простительную» и более того, как образец достойного поведения по-настоящему верной жены.

Змей-прелюбодей, видимо, был существом не очень умным. Разомлевши от сексуальных игр, взял да и выболтал муромской красотке свой главный секрет – подохнуть ему суждено от «Петрова плеча и Агрикова меча». И вот тут-то в дело и вступает главный герой – молодой княжич (брат князя) Петр, неженатый вьюноша, решивший вступиться за честь снохи своей. Волшебным мечом, найденным, понятное дело, не в расщелине скалы или дерева, а, как подобает православному, в церковной алтарной стене, храбрый Петр приканчивает гадину – с этого момента, собственно, и начинается его история с Февронией.

Новости «Новый Регион – Челябинск» в Facebook*, Одноклассниках и в контакте

О «политической» символике змееборчества чуть позже – ведь речь о семейной жизни. Хотя, как утверждают православные комментаторы, в данном случае змееборчество княжича Петра выступает не как конкретный подвиг, а сохраняет абстрактное религиозное значение – как великая победа над дьяволом, покушающимся на чистоту и целомудрие светских правителей.

Однако подвиг сей не прошел для юного героя бесследно – как и следовало ожидать, ядовитое существо успело заразить его какой-то гадкой болезнью, от которой тело несчастного покрылось страшными язвами, и никакие лекари не могли с этой напастью справиться. В поисках исцеления Петр и знакомится с героиней, живущей в захолустной деревушке в рязанских лесах. Некая Феврония, дочка «древолазца» – сборщика меда, то есть, говоря научным языком, представительница низших классов древнерусского общества, берется излечить его от язв, но с одним условием – умная крестьянская девушка, по-видимому, сразу просекла возможности, открывшиеся с появлением высокого гостя. Взяв с него клятву жениться на ней по исцелении, она дает ему мазь для смазывания болячек и отравляет…в баню.

Попарившись и намазавшись волшебным снадобьем, княжич выходит из баньки и, понятное дело, совершает попытку увильнуть от клятвы – не пристало знатной особе связываться узами официального брака с простолюдинкой! Клятва клятвой, а сословия сословиями, хоть клятвопреступление и грех. Но не тут-то было – юная знахарка приняла превентивные меры – ведь одна язвочка, то есть, фактически, «очаг заразы», по предложенному ею курсу лечения должна была остаться несмазанной… В итоге дело кончается тем, что пристыженный Петр, обманувший Февронию и вновь покрывшийся жуткими коростами, возвращается в деревушку и берет таки крестьянку в жены. Так сказать, со второй попытки. Никуда не денешься. Женишься – а там, может быть, и влюбишься.

Что общего у такого стиля действий с любовью и верностью, оставим на совести интерпретаторов, видящих в поступках деревенской знахарки исключительно мудрость, а не шантаж. Как тут не вспомнить знаменитое изречение «В любви и на войне все средства хороши»?

Однако и этот сюжетный поворот не является сугубо «нашим» – русский фольклор знает много случаев неравного брачных союзов, но сочетание мотивов брака крестьянки и знатного человека с исцелением жениха не характерно для известных исследователям русских сказок. Зато оно присуще западно-европейской ренессансной литературе – например, новелле Боккаччо о Джилетте из Нарбонны («Декамерон», 3-й день, новелла 9-я) и комедии Шекспира «Все хорошо, что хорошо кончается». Между делом, напомню, что Изольда тоже вылечила Тристана, заболевшего от поверженного им дракона, правда, они с любимым все же не были супругами и являлись сословной «ровней».

Вступив после смерти брата своего на муромский престол, Петр стал княжить полноправно. Живи, казалось бы, поживай, семейным счастием прирастай. Однако княжеский мезальянс с рязанской знахаркой, а может быть – кто знает? – и колдуньей не очень понравился муромским боярам, а особенно их женам. И вот замыслили коварные выдавить безродную Февронию из города. Приняв как следует на грудь, муромские олигархи вломились к ней в покои и потребовали удалиться из города, взяв с собой что пожелает. При этом сам Петр, будучи самовластным князем, отчего-то не вступился за жену и не поставил зарвавшихся аристократов на место, а заявил:«Да глаголита Февронии, и яко же речет, то да слышим» – то есть, попросту говоря, возложил бремя разруливания этой ситуации на свою премудрую жену. Как решит, так и будет. Видимо, так сильно любил и старался хранить верность – уйдет, так уйдет. Останется – и ладно.

Но дальновидная Феврония и тут не промахнулась – в качестве отступного она потребовала не злата и жемчугов, а мужа своего. Пришлось безвольному князю отречься от престола, собрать пожитки и отчалить из города вместе с благоверной. Сели они в лодки и поплыли прочь по Оке. Причем – как можно предположить из текста – почему-то в разных ладьях. Желая, очевидно, подчеркнуть целомудрие героини, автор упоминает, что в одной лодке с Февронией оказался некий похотливый тип, начавший выказывать по отношению к ней признаки сексуального «харрасмента». Но княгиня была не только стойка как скала, но и нравоучительна – заставив бесстыдника зачерпнуть воды с разных сторон лодки, они изрекла «Равна ли убо си вода есть, или едина слаждьши?...Сице едино естество женьское. Почто убо свою жену оставя, чюжия мыслиши?» Устыдившись своих грязных помыслов, охальник встает на путь истинный. Где был в это время царственный муж, в свое время сцепившийся со змеюкой поганой из-за снохи, и почему он, мягко говоря, не набил древнерусскую морду сопернику, осмелившемуся посягнуть на честь жены – уже не девочки из деревни, а самой что ни на есть княгини, хоть и в изгнании – история умалчивает. Такая уж вышла любовь, что верного-благоверного рядом не оказалось…

Пока изгнанники скитались по лесам, наблюдая за чудесами, между делом совершаемыми благой Февронией, муромчане вдруг прозрели и, поняв, что без князя Петра им жизни нет, стали просить его с супругой вернуться обратно. На этом, собственно, интрига и заканчивается: «Блаженный же князь Петр и блаженная княгини Феврония возвратишася во град свой. И бяху державъствующе во граде том, ходяще во всех заповедех и оправданиих господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всем людем под их властию сущым, аки чадолюбивый отець и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатьства тленнаго щадяще, но в бога богатеюще. Беста бо своему граду истинная пастыря, а не яко наемника. Град свой истинною и кротостию, а не яростию, правяще. Странныя приемлюще, алчным насыщающе, нагия одевающе, бедныя от напастей избавляюще».

Но позвольте, сие все вельми предивно есть – однако ж где тут семья, верность да любовь и, извините, исполнение завета «плодитесь и размножайтесь»? Собственно, после того, как изгнанные было супруги вернулись в свой город, ничего хоть сколько-нибудь внятного об их с е м е й н о й жизни не говорится. Личная жизнь монархов любого калибра – история, конечно, темная и запутанная, но все же: где дом, очаг, детишек орава (не подданных, коих автор называет «чадами», а именно своих) и прочие, как ныне говорят, «семейные ценности»? Ответа на все эти вопросы не дает ни автор, ни его многочисленные комментаторы и переводчики со старославянского.

Оставив самый семейный смак за кадром, автор переходит к благочестивому окончанию, которое, честно говоря, тоже наводит на размышления. Почувствовав, что житие земное близится к закату, князь с княгиней стали молить бога, чтобы дал им умереть в один день и даже заранее заказали себе парный гроб с тонкой перегородкой, высеченный из одной глыбы камня. Затем неразлучные супруги, приняв иночество, отправляются в разные монастыри – то ли чтобы напоследок отдохнуть друг от друга перед предстоящей совместной вечностью, то ли кружку воды некому было подать, сказитель о сем не сообщает…

Итак, что же мы имеем в сухом остатке как образец семьи, любви, и верности? Брак, начавшийся с обмана со стороны «жениха» и фактического шантажа со стороны «невесты». Главу семьи, сумевшего в юности побить дракона, но в дальнейшем ведущего себя как безропотная рохля. Какое-то мифическое гиперцеломудрие обоих, по-видимому, оставившее сей наиидеальнейший брак без потомства. Уход «на доживание» в разные монастыри. В итоге, правда, как и просили, померли в один день: «...предаста вкупе святыя своя душа в руце божий месяца июня в 25 день» по старому стилю. И, наконец, апофеоз семейного счастья – финальное посмертное воссоединение в едином гробу, куда усопшие супруги загадочным образом перемещались по ночам, пока муромские горожане, видимо, смущенные неканоничностью двойного гроба с одной крышкой и несколько раз пытавшиеся похоронить супругов в разных могилах и разных местах, не оставили их бренные тела в покое.

Высокие отношения и веселенькая перспектива, что и говорить!

Канонизация Петра и Февронии как местночтимых святых была произведена в 1547 году. То был год коронации первого русского царя, Ивана IV aka Грозного и его первых шагов как правителя, сопровождавшихся бурным взлетом и оглушительным падением царских родственников, бояр Глинских, мятежами и пожарами в Первопрестольной. Фактически, начало новой эпохи – формирования в России абсолютной монархии или, как принято называть этот феномен в русской версии, самодержавия. А у тогдашних политтехнологов были свои фишки для воздействия на умы. Учитывая, что единственной универсальной формой идеологии, в том числе и государственной, в те времена была идеология религиозная, то более понятной становится и символика, которой нагружена «Повесть о Петре и Февронии».

Так, символ змееборчества – это символическое обозначение великого подвига во имя веры, прямая отсылка к популярному на Руси культу Георгия Победоносца, приобретшему в XV-XVIвеке особенное значение. Именно тогда изображение всадника, побивающего дракона – что символизировало битву за веру – окончательно утвердилось на великокняжеских печатях, а затем перешло и на царский герб. Другими словами, что царь-властитель есть змееборец, было известно всякому, а потому образ «блаженного» князя-змееборца Петра из «Повести о Петре и Февронии Муромских» можно рассматривать, как намек на важнейшую функцию русского царя – воителя со всяческим злом во имя сохранения чистоты правой веры.

Второй символ – это образ «мудрой жены», или Премудрости, с которой правитель вступает в союз. И если, как утверждают православные комментаторы, битва Петра со змием может рассматриваться как битва с ересью, в ходе которой борец, соприкоснувшийся с дьявольскими кознями и неверием, заражается им (не зря, ох не зря девушку-то обмануть поначалу пытался!), то женщина-Премудрость его исцеляет. Следовательно, образ Февронии – это отсылка ко второй составляющей власти православного государя, с помощью которой создается собственно царство-государство.

Получается, что «Повесть о Петре и Февронии» прославляет не столько двух святых заступников и их семейную жизнь, сколько два начала, на которых зиждется православный мир – защиту веры и Премудрость, олицетворяемые русским царем как представителем власти.

А что же все-таки празднуем мы, господа-товарищи, вознося во всероссийский День семьи Петра и Февронию как образчики семейного счастья, любви и верности, возжигая свечки у икон и неся цветы к их памятникам? Может, все же стоит хорошенько над этим подумать…»

Справка РИА «Новый День»:

Славяне считали день, выпадающий сейчас на 8 июля, Днем ведьм, оборотней, колдунов и проказ всякой нежити. В церковной традиции День Петра и Февронии приходится на Петров пост, заканчивающийся только 12 июля. В пост браки не венчаются.

Москва, Макс Орловцев

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»