Известный афоризм «Knowlege is power», автором которого считается английский философ Френсис Бэкон, имеет два варианта перевода. Один – общеизвестное «знание – сила», а другой никогда не используется. Потому что сила заключается именно в нём. Он переводится как «знание – власть».

Этот перевод старше. Ещё имам Али, арабский религиозный и общественно-политический деятель, живший в 6 – 7 веках, говорил: «Знание – это власть, и оно может заставить подчиняться. Человек знаниями может заставить людей повиноваться и следовать за ним, и его будут хвалить и почитать даже после его смерти. Помните, что знание – это правитель, а богатство – его предмет».

Во все времена правители и правительства стремились подчинить знание себе. Если прислушаться к словам имама Али, то причина этого очевидна: они хотели власти и богатства. Управлять другими можно только зная, как это делается. Стать богатым можно только, зная, как этого достичь. При условии, что этого знания нет у других. Поэтому они всегда с неодобрением относились к распространению знаний, и, когда могли, препятствовали этому.

Но полностью перекрыть распространение знаний невозможно. По крайней мере, это очень трудно, и последствия этого через некоторое время приводят к ослаблению самой власти – из-за неспособности общества к развитию. Как пример, можно привести ту же арабскую цивилизацию. В самом начале распространения ислама – в ходе создания арабского халифата – арабы быстро и успешно осваивали науку и искусство, с которыми познакомились в Индии и Средней Азии. Расширяя свои владения, они принесли научные знания в Европу, которая тогда была территорией, заселённой дикими варварскими племенами и народами. Однако в течение короткого времени науку у арабов победила религия. Возможности их развития были перекрыты и, в результате, сильный и имевший изначально преимущество, халифат ослаб и проиграл в конкуренции с Европой. Простое сравнение сегодняшнего уровня развития европейских и арабских стран это доказывает.

Знания создают не правители – они только пользуются им. Чтобы они могли ими пользоваться, знания должен создать кто-то другой. Поэтому правителям всегда были нужны люди, способные на это. Таких людей правители приближали к себе, обеспечивали, оказывали им знаки внимания – и за это получали в своё распоряжение чужой ум и опыт.

Одновременно с этим нередко проводилась политика ограничения или даже полного запрета распространения знаний в обществе. В качестве примера можно привести хотя бы тех же арабских правителей или китайского императора Цинь Ши Хуанди. Да и в Европе, как известно, в период «тёмных веков» было нечто подобное.

Тем не менее, умные люди растут не при дворе правителя, а там, где для этого есть условия. Чтобы они появились во дворце, сначала они должны появиться где-то снаружи. Для этого от правителя требовалось хотя бы не мешать распространению знаний, развитию наук. И где это требование выполнялось, там шёл прогресс.

Европа всегда было крайне раздробленной, там всегда было множество королей, принцев, герцогов, и т. п., и между правителями непрерывно шла борьба за власть, за обладание той или иной территорией. Соответственно, им всегда была нужна помощь умных людей – их идеи, изобретения, советы. Поэтому полностью закрыть путь науке в Европе не было никакой возможности. И количество учёных и изобретателей – не говоря уже о просто образованных людях – быстро увеличивалось.

Поскольку знание – власть, широкое распространение образования было в то же время и процессом выращивания силы, способной противостоять монополии государства на управление обществом.

Чем больше в стране образованных людей, тем сильней в них стремление к власти – поскольку они видят ошибки государства и стремятся их исправить, переустроить общественную жизнь по своим представлениям. Как умные люди, они понимают пользу консолидации своих сил и поэтому образуют политические сообщества – партии. Цель этих партий, естественно – приход к власти. Они добиваются этого политическими средствами – агитацией и пропагандой, митингами, демонстрациями, то есть увеличением количества своих сторонников и завоеванием голосов для победы на выборах (в условиях демократических стран).

Всё это довольно сложная работа, требующая большого количества участников и распределения обязанностей между ними. И в процессе этой деятельности происходит формирование работоспособной управленческой структуры – сначала партийной, а затем – в случае прихода к власти – общественной. Партия становится школой организаторской и управленческой работы. Успешная партия – это широкий слой общества, уже готовый к управлению страной для достижения своей цели.

Однако при этом возникает угроза того, что цели этой партии не совпадут с целями общества. И если это случится, то страна с такой партией получит высокоэффективный аппарат принуждения общества к достижению ненужных ему целей (или даже вредных).

Впервые на это обстоятельство обратил внимание известный анархист М. А. Бакунин, а следом за ним – малоизвестный сегодня теоретик-революционер Ян Вацлав Махайский (1866 – 1926). Бакунин указывал на такой ход событий как на возможность, а Махайский через несколько десятилетий обнаружил, что это так и есть.

Главным средством захвата и удержания власти в будущем Бакунин считал знание. Он указывал на опасность монополизации знания, превращения его в собственность, посредством которой правящий слой может сохранять своё привилегированное положение и эксплуатировать остальное население. «Понятно, что тот, кто больше знает, будет господствовать над тем, кто знает меньше».

Критикуя Маркса, он предполагал, каким станет будущее общество, если теория Маркса осуществится.

«Будет новый класс, новая иерархия подлинных или мнимых учёных, и мир будет разделен на господствующее меньшинство и громадное невежественное большинство». «Они сосредоточат бразды правления в сильной руке, потому что невежественный народ требует весьма сильного попечения; создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в своих руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и землепашественную под непосредственною командою государственных инженеров, которые составят новое привилегированное науко-политическое сословие».

Махайский, двигаясь за Бакуниным, проверил его рассуждения, исследовав развитие социал-демократической мысли. Изучив революционную литературу, начиная с Маркса и заканчивая Бернштейном и Плехановым, он обнаружил, что эти революционеры вовсе не стремятся к кардинальному переустройству общества, не ставят перед собой цели свершения пролетарской революции, а предполагают только захват власти – с сохранением прежнего строя и превращением себя в правящий слой.

Но из обнаруженного им стремления верхушки социал-демократии превратиться в правящий слой Махайский сделал ложный вывод, что оно присуще всему образованному обществу, интеллигенции. В результате, начав с нападок лишь на некоторых «привилегированных наемников капиталистического государства: политиков, журналистов, ученых и всех «благородных» профессий», Махайский быстро зачислил в эту группу вообще всех образованных людей, объявив их паразитами, живущими за счёт рабочего класса. Целью и смыслом деятельности этих «паразитов» он определил лишь улучшение их условий жизни и по этой причине приписал им враждебность пролетариату.

Так, по Махайскому, пролетарская революция не происходит потому, что в этом не заинтересован образованный слой. «Прибыль, взимаемая капиталистами, обеспечивает паразитное существование не только «горсти капиталистов и крупных земельных собственников». Она дает возможность всему образованному обществу обладать буржуазным уровнем жизни». Поэтому пролетариату следует признать интеллигенцию врагом, а не другом или союзником, каким она только лишь притворяется.

Опасаясь того, что знание будет узурпировано новыми правителями и станет инструментом подчинения населения, Махайский в то же время отверг единственный слой, который занимается распространением знания – интеллигенцию – и оказался на стороне противников просвещения. Как преодолеть это противоречие, он не придумал (что не удивительно). А то, что он предложил, выглядело откровенной утопией, в духе Томаса Мора.

«Пролетариат путем своей мировой конспирации и диктатуры достигнет господства над государственной машиной не для того, чтобы выводить из затруднения, из анархии и банкротства хозяйственный строй, который не может справиться с переросшими его тесные имущественные рамки производительными силами… Он будет стремиться к господству над властью для того, чтобы захватить имущество господствующего образованного общества, имущество ученого мира; для того, чтобы вырвать наследие человечества из рук владеющего им меньшинства. И, упраздняя наследственную семейную собственность и все частные фонды и средства воспитания, он принудит употребить конфискованное имущество на организацию общественного воспитания, на «обобществление знаний».

Эта его теория широкого распространения не получила, заинтересовав только российских анархистов начала ХХ века. Зато практика – в исполнении большевиков – намного превзошла как ожидания, так и опасения Махайского (и, вместе с ним, Бакунина). Новая власть, установив свою диктатуру, конфисковала имущество, установила монополию на знания, организовала «общественное воспитание» в коммунистическом духе и позаботилась о распространении своего учения по всему свету. И, наткнувшись в 30-е годы на книгу Махайского «Умственный рабочий», большевики поспешили откреститься от автора, обозвав его теорию «махаевщиной», поскольку его работа оказалась очень им не по душе: она прямо-таки разоблачала их, самым ясным и откровенным образом объясняя смысл всей их деятельности. Они предпочли забыть о нём и его книге.

Но от своей деятельности не отказались. Они уничтожили прежнюю интеллигенцию и вырастили свою, которая распространяла уже не знания, а преимущественно пропаганду. От этого большевики выигрывали тактически, но проигрывали стратегически: они создали свой коммунистический халифат, который, как и арабский, был обречён. Знание сильней невежества.

Челябинск, Сергей Ясинский

© 2017, РИА «Новый День»