30 сентября по православному календарю – всегда – именины Вер, Надь, Люб и Сонь. «Новый День» продолжает сериал об известных носительницах этих имен (синонимов самых светлых символов нашей жизни), который неизменно выливается в очередное узнавание (иногда с неожиданной стороны) отечественной истории.

Сонечка

Честно говоря, меня терзали сомнения: стоит ли в светлый православный День Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи раздражать «местных» истово верующих рассказом о женщине, что от православия, условно говоря, отреклась, перейдя в католичество… Но (великая сила знания!) тут же вспомнила, что отроковицы – сестры, носившие имена трех главных христианских добродетелей и их премудрая мать были римлянками – и пострадали за свою преданность христианству задолго до крещения Руси. Так что, нюансы – католицизм, православие тут не суть важны, точнее, вообще излишни.

Тем более, что дама, о которой пойдет речь, была и любящей, и надежной, и верующей, и мудрой просто в превосходных степенях любого религиозного и гуманитарного концепта. А еще – лукаво веселой и остроумной. Её история в высшей степени не заслуживает забвения, ибо фоном на котором мучилась, расцветала и угасала эта добродетельная и одарённая женщина стали знаковые события европейской истории первой половины (и немножко второй) бурного XIX века. Да и генеалогия, звеном коей она являлась – этакий всемирный набор: от крови крымского татарина до галльского графа…

О французской писательнице Софи де Сегюр я узнала из дневника Марины Цветаевой: в 1920-м она пишет о своей автобиографической «Повести о Сонечке»: «Вся моя «Сонечка» исключительно в духе госпожи де Сегюр». Госпожа де Сегюр? До этого благодаря приятелю-историку я читала лишь «Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II» господина де Сегюра – французского посланника в России в 1784- 89, путешествовавшего в 1787 с Екатериной Алексеевной по империи.

«Записки» прелюбопытные – их бы почитать нынешним обитателям и правителям Московии…

Да и личность этого графа – старшего сына известного фельдмаршала Франции тоже нестандартная. Этакий микс наших Карамзина со Львом Николаичем (Толстым) и квинтэссенция всех европейских авантюристов. Артиллерист, историк, дипломат, политик, путешественник, литератор, аристократ, поддержавший парочку революций… Судите сами, – отвлекусь от основной темы на пару абзацев, чтобы в определенной степени прояснить контекст взрослой (заморской) жизни главной героини.

Дедуля Луи

После того, как «зеленый» лейтенант Луи Филипп де Сегюр, отслужив 7 лет в армии, стал подполковником Орлеанского полка, этот ярый сторонник американский колонистов (выступил в защиту последних даже в суде) в 1877-м году попросил у короля (своего тезки, которому вскоре отрубили голову) разрешения добровольцем отправиться в Америку. Людовик ХVI отказал Людовику де Сегюру, но через четыре года уже полковник де Сегюр таки отплыл к американцам на фрегате «Слава». Через полтора года – после окончания войны и отзыва французских войск, полковник получил разрешение остаться на американском континенте, где он хотел (и успел) посмотреть Мексику и Перу. Изданные путевые журналы сделали графа знаменитым. К военной карьере Луи Филипп больше не вернулся – сосредоточился на дипломатической. До революции (Французской, разумеется) он успел послужить короне в России, при папском дворе и при дворе Фридриха Вильгельма II. Екатерине просвещенный и педантичный граф пришелся по сердцу, папе был несимпатичен – он даже не стал принимать от вельможи верительные грамоты, в Пруссии графа приняли еще хуже. Король Фридрих Вильгельм был явно не восторге от якобинского окружения посла и при первой же возможности (де Сегюр был одним из пассивных участников дуэли) избавился от сомнительного французского интеллектуала.

Французская Революция лишила графа почти всего состояния. Следующие 7 лет на жизнь он зарабатывал литературным трудом (хорошая страна – Франция, у нас и сейчас, как в какой-нибудь Греции – это утопия).

Но в 1801- м году благодаря симпатии Наполеона (артиллерист артиллериста видит издалека, к тому же сын графа – бригадный генерал Филипп Поль де Сегюр был сподвижником гениального корсиканца) граф стал депутатом Законодательного собрания. Спустя два года – членом Французской академии, а позднее – государственным советником, главным церемонимейстером.

Через девять лет «вместе с Наполеоном» Сегюр стал графом империи, а в апреле 1814 года – сенатором. В том же 1814-м году Людовик Филипп проголосовал за отречение Наполеона, и после реставрации Бурбонов в июне 1814 года был возведен в пэры Франции. По своим политическим убеждениям граф всегда примыкал к либеральным кругам. Людовик Филипп, как и многие члены его обаятельной семьи, был не очень принципиален и обладал легким нравом. Не отличался и собачьей преданностью – на все у него были свои, порой довольно оригинальные воззрения. Так, во время Ста дней де Сегюр поддержал Наполеона, за что лишился всех милостей после вторичной реставрации Бурбонов. Однако в 1819 году граф снова – «ко двору».

В 1830-м году граф поддержал очередную революцию, но вскоре умер. К этому моменту его старший внук Эжен – тоже граф де Сегюр (один из первых, так сказать, железнодорожных магнатов Франции) уже десять лет как был женат на русской богачке, чей fou papa в 1812-м сжёг Москву – назло ненавистному Наполеону (в штабе коего, напомню, служил сын Людовика Филиппа и дядя Эжена – Филипп Поль). Луи Филипп русскую невестку, что каждый год делала его в очередной раз прадедушкой, обожал. Её папашу, как ни парадоксально, уважал. Эх, жаль, не дожил граф до литературного триумфа Софи де Сегюр, что состоялся через четверть века. То-то бы порадовался старик…

Русская бабушка французской детворы

Марина Ивановна имела в виду именно этого автора – невестку – жену-мать влиятельных и ветреных графов и маркизов де Сегюр. Сказки де Сегюр из так называемой «Розовой серии» маленьким сестрам Цветаевым на излете 19-го века купили родители. Книжки были на французском – как их и написала госпожа де Сегюр. Они были популярны в России всю вторую половине 19-го века (издавались во Франции с 1858-го – 15 лет выходило по две новых книжки!) И в начале века 20-го. Та же Цветаева просила друзей купить в Париже «Новые сказки про фей» своей дочке Але, а потом уже эмигранткой покупала их в подарок детям знакомых: «Графиня де Сегюр – большая писательница, имевшая глупость вообразить себя бабушкой и писать только для детей. Прошу обратить внимание на ее сказки «Nouveaux contes de fees» (Розовая библиотека) – лучшее и наименее известное из всего ею написанного – сказки совершенно исключительные, потому что совершенно единоличные. Сказки, которым я верна уже четвертый десяток, сказки, которые я уже здесь, в Париже, четыре раза дарила и трижды сохранила, ибо увидеть их в витрине для меня – неизбежно купить».

К слову, читали и обливались слезами над произведениями де Сегюр не только розовые девочки, но и розовые мальчики. Из «Других берегов» Набокова: «А вот еще помню. Мне лет восемь. Василий Иванович (дядя писателя – прим. В.В.) поднимает с кушетки в нашей классной книжку из серии Bibliotheque Rose. Вдруг, блаженно застонав, он находит в ней любимое им в детстве место: «Sophie n'etait pas jolie…», и через сорок лет я совершенно также застонал, когда в чужой детской случайно набрел на ту же книжку о мальчиках и девочках, которые сто лет тому назад жили во Франции тою стилизованной vie de chateau, на которую Mme de Segur, nee Rostopchine добросовестно перекладывала свое детство в России, – почему и налаживалась, несмотря на вульгарную сентиментальность всех этих «Les Malheurs de Sophie», «Les Petites Filles Modeles», «Les Vacances», тонкая связь с русским усадебным бытом. Но мое положение сложнее дядиного, ибо, когда читаю опять, как Софи остригла себе брови, или как ее мать в необыкновенном кринолине на приложенной картинке необыкновенно аппетитными манипуляциями вернула кукле зрение, и потом с криком утонула во время кораблекрушения по пути в Америку, а кузен Поль, под необитаемой пальмой высосал из ноги капитана яд змеи, когда я опять читаю всю эту чепуху, я не только переживаю щемящее упоение, которое переживал дядя, но еще ложится на душу мое воспоминание о том, как он это переживал. Вижу нашу деревенскую классную, бирюзовые розы обоев, угол изразцовой печки, отворенное окно: оно отражается вместе с частью наружной водосточной трубы в овальном зеркале над канапе, где сидит дядя Вася, чуть ли не рыдая над растрепанной розовой книжкой».

Занятно, но все мои знакомые французы, выросшие (как и поколения их предков) на добрых, нравоучительных рассказах Софи де Сегюр, никогда не обращали внимание на обязательную приписку издателей (на ней настаивала автор) – «nee Rostopchine». Никому и в голову не приходило, что сказки на французском рассказывает самая типическая русская бабушка. И вправду, кто бывал в Париже, – в курсе: на Левом берегу Сены к югу от Люксембургского дворца разбит громадный парк, точнее одноименный дворцу сад, где среди фонтанов и прочих ландшафтных красивостей и удобств бродят толпы французов и туристов. Некоторые рассматривают многочисленные статуи знаменитостей – политиков, художников, композиторов, литераторов. Тут собрался весь цвет, творивший историю и культуру Франции – Ги де Мопассан, Делакруа, Шопен, Жорж Санд, Верлен… Между Ватто и Сен-Бевом – бюст графини де Сегюр, чьи произведения до сих пор есть в любой школьной хрестоматии.

Возможно, сегодня юные французы больше знают произведения Софи де Сегюр по современным интерпретациям – комиксам, мультикам, фильмам, мюзиклам (есть даже музыкальная рок-группа « Софи» – по имени самой известной героини писательницы), но совершенно точно – что-то они непременно читали и отлично знают это литературное имя (в отличие от имени ее «соседа» Сен-Бева).

Еще четверть века назад (пока молодые окончательно не перестали читать) госпожа де Сегюр делила популярность с такими мэтрами как Жюль Верн, Альфонс Доде, Анатоль Франс, Мопассан, Оноре де Бальзак, Теофиль Готье и старший Дюма. Ну, кто бы мог подумать, что «своя» в этой абсолютно франкофонной компании – чистокровная русская?!

Софалетта и К

Впрочем, и русская – с изрядными оговорочками.

Графиня де Сегюр, урожденная Софья Ростопчина, родилась 19 июля (по новому стилю 1 августа) в 1799 году в Санкт-Петербурге. Как рассказывают нынешние прапрапрапраправнуки и такие же внучки графини, ее отец, Федор Васильевич Ростопчин (губернатор Москвы во время войны 1812 года, персонаж толстовской эпопеи «Война и мир») – прямой потомок сына легендарного Чингисхана, бежавшего от гнева отца и осевшего на Руси.

Но поскольку родословные аристократов в России можно проследить по документам, версия эта годится только как основа очередной сказки от де Сегюров. Согласно армориалам (гербовникам), основателем фамилии (в смысле семьи) Ростопчиных считается крымский татарин Давыд Рабчака. Его сын, Михаил (уже Ростопча) в XV веке отправился служить в Московию. Федор Ростопчин с десяти лет был записан в Преображенский полк и в двадцать семь лет (после участия в русско – турецкой войне и многих других военных кампаниях, в том числе шведской, в которой потерял единственного брата – морского офицера) в чине капитан-лейтенанта начал свою службу при дворе наследника, будущего императора Павла I. Этому одиозному монарху он верой и правдой служил и до, и после воцарения Павла Петровича на престол. Недоверчивый и подозрительный Павел I питал неограниченное доверие к Ростопчину, говаривая: «Ростопчин мне необходим как воздух», тогда как Екатерина Великая называла Ростопчина не иначе, как «сумасшедший Федька». Император назначил своего выдвиженца Министром иностранных дел и Генеральным директором Почт. Он же даровал ему графский титул. Павел I был и крестным отцом одной из дочерей своего сподвижника – нашей героини, Софьи Ростопчиной. Это, как ни крути, знак большого отличия, почти уважения для вассала.

Федор Васильевич Ростопчин во многих отношениях был продуктом своего, мягко говоря, не вегетарианского (в гуманитарном смысле) времени. Но у него была одна приятная изюминка, – он страстно любил чтение, поощрял литературные занятия детей и даже писал сам, когда – время от времени – выходил в отставку. Он был автором путевых заметок, стихов (в основном на французском) и сатирических комедий, которые собственноручно сжигал по прочтении в кругу близких

Его супруга Екатерина Петровна – еще более неудобоваримый продукт своего времени – происходила из печально известного рода Протасовых. Пожалуй, самым безобидным был отец ЕП – рано умерший генерал Петр Протасов.

Кто знает, не оставь он с женой довольно рано своих многочисленных дочек сиротами, может, те и выросли бы иными…

После смерти родителей Катенька Протасова со всеми сестрами жила в доме у тетки, Анна Петровны Протасовой – родной сестры отца, камер-фрейлины и личного друга Екатерины II. Соответственно при Екатерининском дворе и воспитывалась. Получила по меркам своего времени превосходное образование – латынь, греческий, немецкий, французский. В игнор попали русский язык, отечественная история и религия. По аналогичной системе также Екатерина Петровна воспитывала позднее и пятерых из восьми выживших своих детей. Шестого, младшего – Андрюшу – ей запретил воспитывать муж своими предсмертными распоряжениями. Но случилось это спустя 20 лет после блестящего выхода в свет записной красотки Екатерины Протасовой. По воспоминаниям современников, Катрин была высокой, с правильными чертами лица, огненными черными глазами. Впрочем, кавалеры почти тут же развернулись от воспитанницы влиятельной Анны Петровны к более нежным созданиям ( из-за необщительного характера и мрачноватого нрава свежеиспеченной фрейлины). Кроме одного. Потерявший голову Федор Растопчин в 1793 году писал: «Я питаю страсть, которая может только сделать меня несчастным: я люблю племянницу госпожи Протасовой. Не могу никак удостовериться, нравлюсь ли я ей, или нет. Брак со мной не представляет ей ничего блестящего и, щадя своё самолюбие, живу в мучительной неизвестности... Теряю голову и надежду обладать этим божественным созданием».

Обладал и даже был счастлив, пока супруга в 1805 году не перешла в католичество под влиянием сардинского посланника в России, а также философа, масона из строгих католиков, одного из идеологов консерватизма, графа Жозефа де Местра. Но и в последовавшее за этим событием десятилетие ревностный православный граф Ростопчин был ослеплен любовью к своей чокнувшейся на пропаганде католицизма жене, и только в 20-е годы 19-го века прекратил с супругой не только совместное проживание, но и какое – либо общение. Отчасти из-за того, что мать и всех дочек склонила принять католичество, да, в общем-то, в этой вере детей вместе с французскими учителями всегда и воспитывала. Как говаривал и писал Федор Васильевич: « «Ты совершила позорное деяние дважды».

Впрочем, есть мнение, что окончательно супруга отвратил от Екатерины Петровны даже не ее фанатичный католицизм, а превращение божественного создания в каргу. Современники писали о ЕП в возрасте не иначе, как о некрасивой, с грубыми чертами лица и неприятно выпуклыми глазами, вечно в черном старухе. Словно бы ее суровая и мрачная душа изменила некогда прелестную телесную оболочку.

Занятый на царской службе граф особенно не вникал, как супруга ведет их московский дом на Большой Лубянке или хозяйство в подмосковном Вороново – их главном имении (размером с хорошенькое европейское государство – 24 тысячи гектаров). Доверяя своей божественной Катеньке, он почти не интересовался, каким строгим, да что там – жестоким образом она воспитывает их детей.

Софи особенно страдала от такого обращения со стороны матери. Как написала позднее в мемуарах ее сестра Наталья, уже в пятилетнем возрасте пылкость и острота чувств заставляли Соню приходить в отчаяние от любого самого мелкого проступка, она непрестанно восклицала: ««Я не могу жить, я должна умереть и я умру!» А на замечание, что так говорить грешно, оправдывалась: «Бог мне простит, ведь я так несчастна!»

Воспитание в семье было спартанским. В три года Соня сама застилала свою кровать, сама вставала, умывалась холодной водой и одевалась без чьей либо помощи. Хотя прислуживать в доме было кому – сто слуг ежедневно натирали паркет, следили за вольерами и конюшнями в 300 лошадей; среди них были повара, садовники, портные и даже рассыльные, служившие лишь для передачи распоряжений хозяев слугам, находившимся в разных уголках огромного имения.

Графские дети постоянно страдали от холода, голода и жажды. Плюс нескончаемые порки, стояние на горохе и прочие проявления жестокости. Софья и ее старшая сестра Наталья, утоляя жажду в знойные летние дни, пили воду из собачьих мисок, поскольку мать строжайшим образом запрещала им есть и пить в перерывах между трапезами. В семейных преданиях сохранилась история: на Пасху, получив в подарок крашеные яйца, дети разыгрывали их, запуская по наклонной доске. Выигрывал тот, чье яйцо катилось дальше. Софья, выиграв девять яиц, быстренько забралась в свою комнату и, утоляя постоянный голод, проглотила их в один присест.

Но образование даже девочкам Екатерина Петровна старалась дать самое лучшее. Так наша героиня уже к четырем годам болтала на французском, немецком, итальянском, английском и почти не знала русского. Кроме того, уже с розового возраста у Софи (или Софалетты, как ее называл любящий отец) проявились буйная фантазия и любовь к сочинению разных историй. Способности эти веселили Федора Ростопчина, постоянно твердившего, что девочка талантлива.

Нужно упомянуть, что после смерти императора Павла граф Ростопчин вышел в отставку. Его – совершенно конченого монархиста – настораживали либеральные наклонности молодого Александра I. Но в год, когда его жена приняла католичество, граф – почти с горя – вновь вернулся к общественной жизни. Потому что он люто ненавидел кумира своего времени – триумфально победоносного Наполеона, рост могущества коего к 1805-му году не оспаривался даже оппонентами французского императора. Он стал писать страстные политические памфлеты. Самый известный – «Мысли вслух на Красном крыльце» (1807) – резкая критика русской французомании и прославление русских исконных доблестей. По форме – монолог старого дворянина Силы Андреевича Богатырёва, с характерными для стиля Ростопчина затейливыми словечками, как, например: «в французской всякой голове ветряная мельница, госпиталь и сумасшедший дом»; «революция – пожар, французы – головешки, а Бонапарте – кочерга. Вот от того-то и выкинуло из трубы».

В 1810 году царь Александр призывает графа ко двору в должности обер-камергера. А в конце марта 1812 года, когда полумиллионная армия Наполеона сосредоточилась на берегах Немана и война с Россией была, по сути дела, предрешена, граф Ростопчин назначен генерал-губернатором Москвы. И готовился, кроме всех прочих дел, к славной смерти. Во всяком случае, отправляя детей из древней русской столицы, он велел им брать пример с матери и в случае его смерти слушаться ее, как они слушались бы отца – католичество все еще уважаемой жены в тот момент не казалось ему самым страшным злом. А зря: именно в 1812-м Екатерина Петровна склонила к смене веры 13- летнюю Софи, оставшуюся на многие месяцы без присмотра отца.

Вообще-то выскочившая у меня в начале текста фраза, что Федор Васильевич спалил Москву не вполне справедлива. С точки зрения исторической истины это вопрос спорный. Искусно сформулированный Львом Толстым, почти презиравшим коллегу – графа: «Французы приписывали пожар Москвы au patriotism feroce de Rostopchine (дикому патриотизму Ростопчина)».

Но бесспорно, что граф Ростопчин, вырвавшись с семнадцатилетним сыном из пылающей Москвы, отправился в Вороново и при приближении наполеоновской армии сжег свою усадьбу дотла, оставив в домашней церкви проклятие французам – на безупречном французском, разумеется: «…Здесь вы найдете только пепел!»

Другой несомненный факт: всем, что удалось вывезти из Москвы перед вступлением туда французов, соотечественники обязаны Ростопчину. Он заранее (без приказов «сверху) начал эвакуацию важнейших ведомств, архивов и ценностей. 
Как только стало известно, что Москву оставят, градоначальник приказал все имеющиеся подводы использовать для вывоза раненых. С ведома Кутузова, Ростопчин приказал поджечь продовольственные и оружейные склады, а также барки с запасами на Москва-реке, чтобы они не достались неприятелю. На беду, ураганный ветер разнес пламя по улицам. Вероятно, приложили руку к пожару Первопрестольной и поджигатели (возможно тоже под наркотическим воздействием «дикого патриотизма»).

После окончания войны Ростопчины поселились в Санкт-Петербурге ( Москва- то сгорела). Полагая себя героем, Ростопчин был поражен и оскорблен тем, что никто не признавал его таковым. О нем просто забыли (те, кто не презирал). Император же своей холодностью явно демонстрировал, что не нуждается больше в услугах вельможи, спалившего не только Москву, но и свою репутацию. Ростопчин в очередной (кажется, пятый) раз подаёт в отставку. Свои расшатавшиеся нервы он лечит в Польше, потом в Германии и Италии. Его жена, тайно принявшая католичество, тоже в немилости. Хотя всем в окружении русского царя ясно, почему веру сменили некоторые – из продвинутых – русских аристократов. В непростое для европейцев время, после французской революции 1789 года, отделившей церковь от государства, многие католические священники покинули Францию, найдя приют, как ни странно, в православной России, где аристократки типа Ростопчиной их не только приютили-обогрели, но и попали под обаяние проповедуемых ими идей и впечатляющую ритуальность католицизма… Короче от греха (точнее императорской немилости) подальше, ровно два века назад – в 1817-м вся семья графа выехала из России и поселилась в Париже! В доме наполеоновского маршала Нея (символичненько!) – Федор Ростопчин купил этот шикарный особняк на рю Габриэль.

Почему, предвидя неприятности от родной монархии, Ростопчины обосновались именно во Франции?

Отчасти потому, что русская аристократия 18-19 веков была пропитана французской культурой. Французский стал почти родным, русский язык оставили для крестьян. Конечно, события военной компании Наполеона в России еще свежи в памяти истории, но

Ростопчины – то приезжают во Францию без Наполеона, во Францию, где повержена Республика. Начался т.н. период Реставрации – к власти вернулись Бурбоны, для которых граф Ростопчин – один из героев, непосредственно способствовавших поражению «корсиканского чудовища». Так что в этой Франции «сумасшедший Федька» всюду оказывался желанным гостем и везде его чествовали как героя.

Король Франции Людовик XVIII во время первого визита графа Ростопчина во дворец сказал: «Если бы не Вы, мон ами, нас бы здесь не было!»

Comtesse de Ségur

Софи уже 18 лет. Завидная невеста. Не классическая красавица (копия отец), застенчива до тревожного невроза, зато – начитана, музыкальна, а главное – уже католичка и сказочно богата! Она полна радужных надежд и грезит о романтической любви. На одном из великосветских раутов вечно краснеющая младшая Ростопчина познакомилась с красавцем Эженом де Сегюром. Молодой граф очарован. Юная иностранка – не только прелестно танцует и музицирует, она – занимательная собеседница. Оценил ли он лишь ее славянский шарм, высокую культуру и размер приданого или разглядел в этой «Татьяне Лариной» (по парижским меркам) искренность и доброту – семейные предания умалчивают. Но на Рождество 1818 они с Софии обручены, а в июле 1819 поженились. Теперь Софалетта носит имя Comtesse de Ségur.

Софи по уши влюблена. Эжен красив, образован, учтив и чертовски обаятелен.

Казалось, она обрела мечту – любящего мужа, с которым можно свободно говорить обо всем и который ввел её в общество уже как графиню де Сегюр.

Родители все чаще говорят о своём возвращении в Россию, но она уверена, что после их отъезда такой муж станет для неё моральной опорой в пока ещё чужой стране. У неё вырисовывается идеальный образ спутника жизни.

На Рождество 1821-го года папа Ростопчин подарил дочери (оплакивавшей смерть сына Рено) сто билетов по тысяче франков, на которые Софи купила в Нормандии роскошное имение Нуэтт – издалека чуть похожее на родное Вороново.

Русско-французская графиня обрела в этом нормандском поместье вторую родину. Большой, но уютный замок, свободные крестьяне и любимец Софи – березовый лес. Молодая женщина счастлива – ах, в каком красивом месте они будут жить с милым другом! В какой красоте и тишине будут растить своих детей. Ведь при всём своем шумном очаровании, высший свет ей чужд…

Но не Эжену. Молодой граф не привык жить в провинции. Он посетил всех знакомых, проводивших лето поблизости, перезнакомился с соседями и все чаще и настойчивее начал говорить о возвращении в Париж. Софи не хочет: она вновь беременна и эта обстановка на лоне природы благоприятна для её положения. Граф уезжает один, благо есть предлог: служба. Де Сегюры совсем не так богаты, как Ростопчины, поэтому Эжен должен «крутиться». В течение следующих десяти лет графиня постепенно привыкает к его всё более длительным отлучкам и все более коротким визитам в Нуэтт: Анри Раймон Эжен де Сегюр не готов менять что-либо в своей жизни ради семьи. Его неприлично редкие приезды заканчиваются для Софии, как правило, очередной беременностью.

За шестнадцать лет графиня де Сегюр родила восьмерых детей и потеряла одного из них. Кроме того, графиня взяла на воспитание своего племянника – сына умершего брата Владимира.

Рождение последней дочери Ольги в 1835 году чуть не стоило Софи де Сегюр жизни и превратило цветущую молодую женщину в тяжелобольную, на долгое время прикованную к постели, что вынудило ее вести очень замкнутый образ жизни. Это привело к окончательному охлаждению между супругами. Эжен стал презрительно именовать жену «гусыней».

Однако тяжелая болезнь, сопровождающаяся изнурительными приступами жесточайшей мигрени с временным параличом конечностей, не отразилась ни на живом характере графини, ни на ее стремлении быть самым близким другом своих детей.

Графиня Софи воспитывала своих детей совсем не так строго, как ее муштровала мать – маленьким де Сегюрам позволяли есть сладости, они много играли.

По воспоминаниям её дочек и сыновей, а потом и внуков, в доме всегда царила атмосфера не просто любви, а взаимного обожания. По утрам дети собирались в комнате матери, они любили смотреть, как она причесывается и завивает волосы, старшие подавали ей щетки и туалетную воду, младшие скакали и кувыркались на ее кровати, «твердой, как мешок с орехами», по выражению ее сына. Воспитание и образование детей стало делом всей жизни этой милой, терпеливой и мудрой женщины.

Подчиняясь желаниям мужа, она вынуждена была отправлять мальчиков в пансион, но обучением девочек руководила сама, продумывая его и создавая, по большому счету, целую систему, которую впоследствии описала в качестве пособия для родителей. Система, в общем-то, проста и оригинальна – она учится и развлекается вместе со своими познающими мир детьми: со старшим берет уроки рисования, с младшими играет в прятки. Графиня учит детей читать и сама читает все новинки французской литературы. В её жизни нерушимы лишь две ценности: дети и книги. В 1830 году дядюшка Эжена (тот самый бригадный генерал Филипп) рассказал ей о некоем авторе по имени Анри Мари Бейль – военном комиссаре в эпоху Наполеона, недавно написавшем роман «Красное и черное» под псевдонимом Стендаль. Софи сразу же прочитала эту новинку.

Материнство радует молодую аристократку, но она страдает от предательства мужа – он возобновил свои холостяцкие связи. Её обида перерастает в презрение, презрение – в отчуждение. И навсегда отвращает от противоположного пола. Софи панически боится влюбиться – слишком сильна была ее привязанность к ветреному мужу, она больше не хочет ни любви, ни причиняемой этой любовью боли.

Ее мир – Нуэтт, переписка с родными, вернувшимися в Россию, и дети. Которым она – как когда-то братьям и сестрам начинает перед сном рассказывать увлекательные истории из своего русского детства или о путешествиях и сочинять сказки.

Так слились воедино литературный дар Софьи Фёдоровны и талант быть мамой.

Обучая своих детей, она вместе с ними учится жить в необычных для себя условиях: как будто замужем, но одна, как будто есть отец – но он не рядом с детьми. Она обладала редчайшим для женщины даром превращать рутину семейной жизни в радостный праздник. Не только для детей – для себя. Из воспоминаний старшего сына СС – католического епископа Луи-Гастона де Сегюра: « Лицо нашей матери не отличалось чистотой черт, но было прекрасно духовной чистотой и добротой …Она любила нас всем сердцем, и, видит Бог, мы отвечали ей на эту любовь взаимностью».

Дети росли и «вылетали» из родного Нуэтта, причем в разные стороны. Один сын стал епископом (и во время посещения Рима графиня де Сегюр неоднократно удостаивалась аудиенции Папы – на зависть своей маме), другой – послом Франции в Англии, третий – художником.

Мать жила то с одним, то с другим – с тем, кому больше была нужна в этот момент. Друзья детей становились ее друзьями. Так в доме появились литераторы, художники, дипломаты. Гостить у графини любил Шарль Гуно: в Нуэтт были созданы многие партии для «Фауста». Она дружила с популярным французским писателем и общественным деятелем Эженом Сю (хорошо известным и на родине графини: именно «Парижским тайнам» этого родоначальника литературных сенсаций криминальной тематики мы обязаны появлению «наших» «Петербургских трущоб» Крестовского). В 50-е годы 19-го века этот литератор-миллионер не мог жить в Париже: был выслан за протест против государственного переворота 1851- го года, – вот и навещал друзей в глуши. С графиней де Сегюр, к слову, Сю познакомился на занятной почве: кто-то из близких Софи хвастанул, что она – крестница Павла I, французы тут же отрекомендовали русским Эжена – крестника Жозефины и Эжена де Богарне. Но сблизила их именно литература.

Лучше поздно, чем никогда

Жизнь посылала Софии де Сегюр новые испытания (слепота сына, смерть одной из дочерей-близнецов) и новые радости – успехи сыновей, свадьбы дочерей и появление внуков. Она жила то в Париже, то в Бретани – в имении дочери виконтессы Френо, но самым любимым оставался дом в Нормандии, куда каждое лето съезжались многочисленные внуки Софи, обожавшие слушать рассказы бабушки. Да – да, теперь про фей, французских Иванушек-дурачков, мальчиков – горбунов, похожих на пантер мачех, эгоистичных принцесс слушали очередные Филиппы, Эжены, Камиллы, Людовики – у графини было 20 внуков.

Софи де Сегюр было за 50, когда две старшие внучки должны были уехать с родителями в Лондон. Девчонки страшно переживали, что не услышат бабушкиных историй. Чтобы их утешить, Софи пообещала записывать свои рассказы и отправлять их в Англию. Так были написаны «Новые сказки фей» (изданные впоследствии с симпатичным довеском – «для маленьких детей»).

Однажды в Нуэтте в присутствии своих хороших знакомых – клерикального публициста Луи Вельо (добросердечная графиня пригласила редактора «Univers» погостить у нее вместе с детьми – у того умерла жена) и писателя Эжена Сю – графиня разбирала почту. Посылка из Лондона вернула ее «фейные» манускрипты. Вельо – из любопытства попросил что-нибудь прочесть. Софья Федоровна, смеясь, начала читать: «Жил был король Бенин…» Когда она закончила, Вельо стал убеждать ее опубликовать «шедевр». Скромная аристократка сочла это несерьезным. Рассказывать перед сном своим детям, а затем и внукам поучительные истории – пожалуйста, вон и ребята Вельо слушают их с удовольствием. Но публиковаться? Что скажут в обществе? Непростое решение для дамы, вышедшей и живущей в аристократической среде, где женщины никогда не занимались ни физическим, ни интеллектуальным трудом. На дворе-то середина ХIХ века! Но потом графиня вспомнила восторженные отзывы о поэтических опытах Евдокии Ростопчиной – своей молодой невестки, жены брата Андрюши (изрядного грубияна, нужно заметить).

С другой стороны, осекла себя графиня, детские сказки – это не настоящая литература, связанная с именами Стендаля или Флобера, «Мадам Бовари» коего она недавно прочитала.

Затем ее растрогала и почти убедила фраза Вельо: «Подумайте о радости сотен детей, которые прочтут эти страницы!»

А еще через какое-то время произошло невероятное: «литературным агентом» Софи стал муж. Дело в том, что граф Эжен был не только светским львом, «красавцем-мужчиной», известным сердцеедом и прожигателем жизни. Он был прагматичным современным дельцом.

Вообще в этой литературной истории над светлой головой графини Софи сошлись, образно говоря, все звезды: за несколько лет до того, как Вельо предложил себя в посредники между графиней и весьма известным издательством «Hachette» – «Ашетт» (основанным Луи Ашеттом), это издательство получило от государства монополию на продажу своих книг и журналов на вокзалах Франции. Предполагалось издать семь серий: кремовая обложка для французской литературы, жёлтая для иностранной, зеленая для рассказов о путешествиях, розовая для детей и т. д. В «Ашетт» за пару лет уже почти всё подготовили к продаже «Библиотечки Железных дорог». Изданы небольшие по формату, дешевые, удобные для железнодорожных путешественников книжки для взрослых: поэзия, детективы, любовные и исторические романы. Единственным пробелом, как докладывал Луи Ашетт Эжену де Сегюру, возглавлявшему компанию Восточных железных дорог, оставалась «Розовая библиотека» – для самых маленьких пассажиров. Нужно сказать, что тогда во Франции было очень мало авторов, пишущих специально для детей. Кроме того, амбициозный издатель хотел угодить и публике, и заказчику: Ашетт планировал печатать не только классику и бестселлеры, но и новинки. И вот, когда журналист Вельо принес коллеге Ашетту рукопись своей знакомой графини «Новые сказки фей» (Nouveaux contes de fees) – на столе издателя уже лежали переданные графом де Сегюром рассказы и сказки его жены «Новые сказки фей» (Nouveaux contes de fees): мол, выручу вас, интеллигенцию, если понравятся Сонины выдумки, откройте ими « Розовую серию», да небезвозмездно, мон амии (кстати, «спасибо» Ашетта включало в себя 50% от прибыли).

Луи Ашетт, открыв принесенные Вельо страницы, пару минут думал, что он спятил…

Так затворница-графиня положила начало до сих пор издаваемой «Bibliotheque Rose».

Книга «Новые сказки фей» была издана на рубеже 1857- 58 гг. Ее долго готовили к печати – все не могли найти удачного хода с иллюстрациями. Но Софи, видимо, стала талисманом для Ашетт – ее сказки взялся оформить пока еще не очень известный (разве что своим талантом в узких кругах) художник Гюстав Доре!

Успех превзошел все ожидания. Книги распродавались большими тиражами. Графиня де Сегюр, урожденная Ростопчина, как она неизменно подписывала все свои произведения, становится известной. Простота, возможно, и вправду, как заметил Набоков, «вульгарная сентиментальность», но в тоже время и юмор, и графичность её стиля пришлись по сердцу и маленьким читателям, и их родителям. Её сказки словно бы рассказаны самими детьми, не думающими об эпитетах, когда обсуждают с родителями свои радости или горести. Ей удалось зафиксировать на бумаге детскую непосредственность, утраченную взрослыми.

Мадам Бальзак

«Ашет» предложило графине издавать все книги, которые будут ею написаны. Эжен сторговался о потрясающе высокой цене: 15 сантимов за строчку. Для сравнения можно сказать, что в конце века один номер толстого ежемесячного журнала стоил 10-15 сантимов.

И графиня де Сегюр принялась за работу. И из-за денег в том числе. Сначала она шутила, что заработает на карманные расходы внукам и шпильки для внучек. Но позднее ее литературные гонорары выручали по очереди всех ее детей, попадавших – один за другим в стесненные финансовые обстоятельства. Не забывайте – графиня была « нашей», так что выкладывалась для своих детей – внуков до самого конца... Вызывая уважительное непонимание у французских знакомых, исповедовавших в отношениях со взрослыми детьми принцип «separatively»…

О чем же ей писать? Конечно о тех, кто вдохновил ее на литературные занятия, о ее любимых внучках Камилле и Мадлен (их имена носят главные героини нового романа).

И вот под умелым пером бабушки-фантазёрки Нуэтт превращается во Флервиль и она описывает жизнь своих « Примерных девочек» (так звучит название этого романа в русском переводе), невольно вспоминая собственное суровое детство. Прямой аналогии между мадам Фишини и графиней Екатериной Ростопчиной нет, но одним из прототипов этой француженки стала и мать графини. Некоторые сцены, например история с ежиками и прудом списаны с натуры: героинями этого трагикомического происшествия были дочь графини Ольга и дочь сторожа охотничьих угодий.

Удивительная штука: Софья Федоровна (так во Франции графиню называла одна единственная соотечественница – ее горничная, привезенная в 18 махровом году из России) пишет без плана, без продуманного заранее сюжета. Она интуитивно, эмпирическим путем изобретает свой жанр письма – полуроман, полупьеса. Ей кажется, и она права, что детям так интереснее. Ведь при чтении их ужасно раздражают многочисленные непонятные слова или обороты, требующие объяснения. В этом случае они вообще могут бросить читать книжку.

Детская психология для многодетной матери – открытая книга. И в этом тоже секрет ее успеха. Не зря позднее мадам де С критики удачно окрестили « Бальзаком для детей» – она создала «для младшего и школьного возраста» в течение следующих десяти лет адаптированный аналог бальзаковской «Человеческой комедии». Она вывела все детские иллюзии, пороки, разочарования, поступки и фазы узнавания мира (и взрослых, в том числе) в таком же исчерпывающем объеме, как и великий реалист, правда, больше в фантазийной форме, в нужных пропорциях подмешав в нравоучительные тексты фарс, трагедию, юмор и лирику.

Итак, роман «Примерные девочки» закончен и отослан в «Ашетт».

И тут же Софи торопится удержать на кончике пера ожившие воспоминания детства. Так появляется на свет самое автобиографичное произведение де Сегюр, не вполне точно переведенное на русский как «Проделки Софи» (вообще-то уместнее было бы назвать этот роман « Злоключения Софи»). И посвящает его внучке – Элизабет Фресно, обращением к Лизон повествование и начинается: «Моя дорогая девочка, как часто я слышу от тебя: «Бабуля, какая ты добрая, как я тебя люблю!» Заверяю тебя, моя крошка, что совсем не всегда твоя бабушка была хорошей. На свете очень много людей, которые в детстве были озорными, а порой даже скверными, как когда-то твоя бабушка, и которые исправились также, как она.

Вот правдивая история одной маленькой девочки. Твоя бабушка очень хорошо ее знала. Эта девочка была запальчивой – стала кроткой, была обжорой – стала воздержанной; ей случалось воровать, а выросла она очень честной; она была злюкой, а сейчас все считают ее доброй. И бабушка твоя пошла по ее стопам.

Попробуйте и вы, дети! Вам это будет нетрудно – ведь в вас нет и половины недостатков маленькой Софи». Это прямо не преамбула, а Педагогическая поэма: плохи не вы дети, а эти противные пороки, которых вы сумеете изгнать из ваших милых душ.

В книге приведена дата рождения Софи, 19 июля – это день рождения самой писательницы. Истории с упомянутыми Набоковым выстриженными бровями, с известью, кормлением пони, прогулкой по лесу – происходили именно с Софьей Ростопчиной в далеком Воронове. Только нравы дома смягчены. Не то, чтобы они сгладились со временем, просто добрая христианка не имела желания рассказывать малышам обо всех «родных» варварских порядках, с ее точки зрения совершенно недопустимых. Однако в книге все равно немало жестоких и трагических эпизодов, что уже навевает аналогию не с творчеством «гениального созерцателя» Оноре де Б, а с работами маркиза де Сада.

Мадам де Сегюр яркими красками создает симпатичный образ незаурядной девочки – свой литературный автопортрет. Когда в середине книги читатель узнаёт, что Софи исполняется лишь четыре года, это кажется неправдоподобным, ведь во всех мыслях и выходках своевольной, упрямой, обаятельной крошки чувствуется вполне сложившаяся личность.

За «Софи» следует продолжение – «Каникулы». Книжка об ее внуках и внучках, книжка, в которой она описывает жизнь в любимой Нормандии, в имении Нуэтт. Имена, да и фамилии героев – это анаграммы имён и фамилий её внуков. Рюгес – Сегюр, Трэйпи – Питрэй. Казалось бы, этим произведением графиня заканчивает не только трилогию, начатую «Примерными девочками», но и свою литературную деятельность: «Каникулы кончились и наши герои будут расти, жить и умирать и мы больше ничего о них не услышим». Но невероятный успех книжек вдохновляет ее на новый проект, который близкие называют «маминой «Илиадой» – «Записки ослика».

Наследие

Графиня де Сегюр писала в течение 12 лет, почти по две книжки в год. Большая часть прозаических сочинений графини первоначально печаталась в журнальном варианте (на страницах еженедельника «La Semaine des Enfants»), в виде романа-фельетона. У де Сегюр двадцать романов для детей.

Три тома религиозных наставлений – «Бабушкино Евангелие», «Деяния апостолов» и «Бабушкина Библия», направленные на то, чтобы сделать библейские тексты адекватными для детей. Например, «Бабушкино Евангелие» написано в форме диалогов бабушки с ее тринадцатью внуками.

Как вы помните, Софья де Сегюр была практикующий католичкой, для которой религия была одним из центров жизни. По свидетельствам биографов, она высоко оценивала роль папы Римского в обществе, считая его важнее любой светской власти. Под влиянием сына-епископа она стала членом женского сообщества, которое собирало деньги для помощи рабочим-католикам, а в 1866 году вступила в Третий орден св. Франциска (объединяющий мирян) и приняла имя Мари-Франсуаза.

Кстати, сама писательница считала главными своими сочинениями вовсе не художественную прозу, а благочестивые книги, имевшие преимущественно катехизаторское назначение. Занятно, но уже в 20-м веке одна из названных в честь знаменитой прародительницы Софья де Сегюр, узнав, что имя София ее католическая прапрапрапрапра ( как бы не ошибиться в коленах!) бабушка получила при крещении в православной вере, заинтересовалась этой ветвью христианства. Этому же в определенной мере способствовал брак Софии с потомком русских эмигрантов « белой волны». И совершенно неожиданно (для семьи) эта атеистка с высшим техническим образованием (в антиклерикальной современной Франции атеисты – обычное дело) стала православной – круг религиозных обращений Софий, как говорится, замкнулся.

Но вернемся к литературному наследию «нашей» Софьи де Сегюр. Ею написана «Книга рецептов» (не хуже чем у Дюма-отца, а многие полагают, что гораздо лучше). И несколько брошюр- советов для молодых матерей. Думаю, ее «Здоровье детей» вас бы изрядно ошеломило: там, в качестве средства от коклюша автор рекомендует настойку белладонны, ох уже эти аристократы!

Последняя книга де Сегюр, «После грозы», написанная за четыре года до смерти, затрагивает тему женской эмансипации. В центре рассказа девушка по имени Женевьев. По закону она зависит от своего опекуна, принуждающего богатую невесту выйти замуж за его сына – человека непорядочного и неприятного. К счастью, девушке удается получить заступничество некой эмансипе – мисс Примроуз, женщины предприимчивой и знающей законы. Так Женевьев обретает самостоятельность. Эх, останься графиня в России, как бы не примкнули ее внучки к первомартовцам и прочим чайковцам с народовольцами!

Книги Софьи де Сегюр издавались и переводились бессчетное количество раз и издаются в наше время. К 1995 году только в издательстве «Ашетт» выпустили 30 миллионов экземпляров ее книг! Очень быстро (особенно для той нецифровой эпохи) популярность книг мадам де Сегюр стала повсеместной. Ее книги переводят на разные языки и издают во многих странах. Что же касается России, то и здесь она была достаточно известна и популярна уже с 60-х годов 19-го века, но практически не переводилась. Почему? Да потому, что почти в каждой дворянской семье были ее книги Розовой библиотечки (Bibliotheque Rose) на французском языке, и так как до 1917 в большинстве образованных семей дети свободно читали по-французски, в переводе не было, по всей видимости, особой необходимости. А после 1917-го года книжки французской графини как-то не комильфо было издавать, кроме того, часть редакторов сочла их (не читая) устаревшими, лишь взглянув на дату создания – третью четверть 19-го века.

Поучительно, что единственная книга де Сегюр, запрещенная в царское время в России как оскорбительный памфлет (унаследовала дочка папин талант сатирика!), – это ее дилогия «Генерал Дуракин» – единственное произведение графини, где главный герой из России.

Царская цензура особенно «в штыки» воспринимала сцену показательной порки в полицейском участке. Кстати, в оригинальной версии экзекуция происходит в присутствии детей, однако под давлением издателя автор эту подробность устранил, хотя Софья Федоровна хладнокровно и объяснила, что в краю её родных осин подобное – норма. Редактор вздрогнул, но настоял на своём.

А вот для маленьких французов роман «Генерал Дуракин», наряду с «Михаилом Строговым» Жюля Верна, долгое время оставался важнейшим источником знаний о России.

Впервые Дуракин появляется в «Постоялом дворе ангела-Хранителя». Генерал – пленник во французской деревне после Крымской войны. Он глубоко вовлечен в жизнь постоялого двора, для обитателей которого он и злой дух, и добрая фея: настолько противоречив его характер. С одной стороны, он бывает крайне жадным и раздражительным, с другой – отличается щедростью и устраивает жизни окружающих. Де Сегюр описывает его слабости более благосклонно, чем слабости других своих персонажей, возможно потому, что Дуракин совершает поступки, частично искупающие его грехи.

В продолжении «Постоялого двора» – романе «Генерал Дуракин» главный герой приезжает в Россию со своей французской семьей, чтобы уладить дела поместья. Здесь Дуракину приходится пересмотреть свои привычки российского землевладельца – самодура: де Сегюр показывает тот же процесс морального роста и исправления взрослого дядьки, через который проходят многочисленные дети в ее книгах, и благодаря возрасту и тому положению, что занимает Дуракин, процесс это еще более впечатляет.

Вообще, в творчестве Софьи де Сегюр можно проследить определенную эволюцию. В ранних произведениях рассматривается жизнь и взросление внутри одной семьи. Следующий этап – изменения под воздействием ближнего круга. А поздние произведения де Сегюр посвящены месту человека в обществе в целом.

Каждая история де Сегюр связана с одним из внуков, с его конкретными проблемами и потребностями. Внуки Софьи де Сегюр росли, соответственно, менялись и темы ее книг, расширялась география.

Поздние книги писательницы адресованы уже не детям, а молодым людям. Например, «Счастье Гаспара» – история о юноше-крестьянине, который становится богатым магнатом. Но с точки зрения автора, счастье не в этом: в начале повествования герой подвержен чрезмерной амбициозности и алчности, но позже воспринимает христианские добродетели. Пользуясь своим богатством, Гаспар улучшает жизнь окружающих: дает рабочим своей фабрики выходной, избавляет от работы (дабы учились) детей своих подчиненных, поддерживает деревенские школу и церковь.

Графиня де Сегюр была одним из первых авторов, создававшим книги для детей именно как писатель, а не как учитель. В ее произведениях персонажи разговаривали настоящим живым языком, с использованием просторечий, и развлекательную роль книги она ценила ничуть не меньше, чем дидактическую. Кроме того, СС привнесла в книги сцены реального общения детей без взрослых. И жизненные уроки они получают, набивая собственные шишки, а не через наставления и поучения взрослых.

В ее книгах есть четкое и ясное разделение на добро и зло, и отрицательные персонажи всегда получают по заслугам. При этом графиня совсем не идеализировала ни детей, ни впоследствии взрослых: многие ее герои поддаются соблазнам окружающего мира. На первый план тут выходит воспитание, способное корректировать даже внутренние пороки.

На современный взгляд, в детских книгах де Сегюр есть лишь один дефект – влияние ее социального происхождения и положения (католическая вера портит ее истории своей дидактичностью куда меньше). Ее герои – это дети аристократов (хотя и им с точки зрения Сегюр полезно носить простую одежду, а развлекаться не дорогими игрушками, а прогулками, сбором фруктов, ягод и орехов, чтением и подвижными играми). Она высмеивает нуворишей (за это отдельное мерси и уважуха от нынешних соотечественников, ибо расслоение детей у нас уже на уровне роддома начинается).

Дети из простых сословий изображаются графиней примитивно и стереотипно: это или очень хорошие, добропорядочные ребята (как сын слуги в «Бедном Блезе»), или неисправимо плохие (как воровка Джанетт в «Примерных девочках»).

На русский язык произведения де Сегюр активно стали переводить уже после 1991-го года, но до сих пор переведены не все ее книги. Зато в Сети можно скачать и оригинал, и русскую версию вышедшего в прошлом году французского фильма о приключениях Софи.

Розовые Розы


Графиня Софи де Сегюр умерла почти в 75 лет в окружении любящих родных. В последние годы она раздала все свои деньги детям – продав Нуэтт, жила в небольшой – метров 200 – квартире в Париже. Когда она умерла, детям и внукам даже не пришлось думать, какой памятник поставить матери и бабуле на могиле – они, используя все возможные смыслы и их нюансы, вознесли над ней статую Девы Марии. А много лет спустя в Нормандии появился музей самой известной детской писательницы Франции, nee Rostopchine.

Но, пожалуй, самой живой и красивой памятью о необыкновенной и праведной жизни русской француженки стали выведенные в честь Софи цветы. Сплошь розовые, как первая серия ее книжек.

В разное время имя графини «Comtesse de Ségur» носили три великолепные розы: в 1848 году цветок вывел парижский садовод Виктор Вердье, в 1861-м – марсельский волшебник Луи Левек и в 1994-м – селекционер Жорж Дельбар. Две из них и поныне украшают сады Европы. В России сорт не разводят. А могли бы украсить пару клумб в честь знаменитой дочери приснопамятного губернатора столицы.

Как пишут в одном из лучших английских цветочных каталогов: «первый сорт имел признаки одновременно центифольных («столепестковых») и гибридов галльских роз. Цветы светло-розовой окраски, среднего размера, махровые. Сорт цветет однократно – весной. Роза сохранилась в Словакии, в историческом музее-розарии, в небольшом городке Зволен при Техническом Университете».

Вторая роза – уже «ремонтантный сорт, с повторным цветением». Цветы, как свидетельствуют старинные каталоги, имели темно-розовый, почти красный цвет. Сорт не сохранился.

Современный сорт «Comtesse de Ségur» «относится к группе чайно-гибридных роз. Диаметр цветка 8-11 см, он очень полный (41-100 лепестков), махровый, аромат с легким оттенком клубники. Высота куста 80-100 см, диаметр куста – 50-60 см. Листья крупные, блестящие». Дотошные англичане указали даже предков розовой «графини»», в числе коих есть Апельсиновая Сенсация и Робин Гуд: «Родителями сорта являются: семена от «Zambra» и «Orange Sensation», а пыльца использована от сортов «Robin Hood» и «Virgo». Занятно, прекрасным цветком, насколько я помню, мечтал стать лишь один литератор, к тому же мужчина. А вот поди ж ты, получилось у непретенциозной де Сегюр…

Ну что, тезки, не будем вычеркивать «нашу» Соню из именинниц сегодняшнего православного календаря?! Не будем. В конце концов, главная- то книга что у нее, что у вас – одна. Желаю всем Верам – Любви и Надежды, всем Любам – Надежды и Веры, а всем Надям – Любви и Веры. И всем нам – Мудрости, чтобы принимать этот мир и окружающих такими, какие они есть, исправляя их и себя по мере сил и возможностей.

И без фанатизма, пожалуйста.

Челябинск, Вера Владимирова

© 2017, РИА «Новый День»