Возможно, вы тоже замечали: с течением жизни привычные категории иногда – как бы вдруг – меняются. Видимо, количество лет и накопленного опыта переходит в качество.

Может, это мое настроение в уходящем 2017-м, слегка приправленном юбилейным флёром русских революций столетней давности. А может, сказываются неблагоприятная экология и отсутствие Адвента в ЧЕ. Отсутствие формальное и уже привычное: без световых гирлянд, рождественских базаров и прочих искрящихся и вкусных признаков Нового Года, всех Рождеств и святок.

И даже литературные аналогии – вдруг – вспоминаешь или связываешь с Рождеством принципиально иные. На это Рождество меня неотвязно преследует образ андерсеновской девочки со спичками. Из так называемого святочного рассказа с аналогичным названием. Так называемого, потому что историю эту, происходящую у Ганса Христиана аккурат в новогоднюю ночь, святочной не назовешь. Не нашлось ни одного доброго человека, кто б помог замерзающему ребенку…

И все-таки, и все-таки именно эта сказка – рождественская. По своей главной – духовной сути, о которой мы забываем в суматохе – будничной, предпраздничной, такой по- человечески материальной.

Собственно, материальность – одна из нот праздника: домашний уют, по-детски праздничный в Рождество. Ведь в обычной жизни – мы странники, и только в Рождество нам требуется осязаемая укрытость, защищенность, доверие и, вероятно, та самая настоящая человечность.

Но подарки и близкие вокруг – лишь часть Рождества. Другая нота – тот самый хор ангелов, музыка иных сфер. Есть и третья, тревожная мелодия – опасности, угрозы всему невинному – вечной угрозы, тот самый стон Вифлеемских матерей, что обязательно вливается в ангельские песнопения… А если вдуматься – угроза-то не только невинным, угроза всем детям человеческим. Подрастающим, совсем взрослым, о которых продолжают тревожиться постаревшие матери… Другое дело, что исходит эта угроза (чаще, чем из других источников) от таких же, выросших и материально закоренелых детей человеческих.

Если уж у нас стали вводить в календарь не только светские праздники, но и религиозные (хотя, возможно, не ошибусь, если скажу что у православных все – таки «главенствует» Пасха, а не Рождество), то нужно учиться отмечать Рождество как величайшее духовное событие. Тогда даже самые маленькие человечки будут сердцем слышать суть рождественских, святочных рассказов: о чудесном исцелении больного в праздничную ночь, о бедняке, который в канун Рождества находит приют, о сиротках, что обретают семью. А взрослые будут отчетливо осознавать, что никакие самые чудесные хоралы и ритуалы не сравнятся в святости с плачем бесправного и голосом страдающего. Поскольку именно в этом культурный канон Рождества, фиксируемый литературой любого времени, особо настаивающей на возможности чудесного духовного преображения злодеев, которые в рождество словно рождаются заново и становятся добрыми.

Так, в XIX веке англичанин Диккенс и Дух Рождества превратили капиталистического брюзгу и скрягу Эбенезера Скруджа в жизнерадостного и щедрого дедушку.

В прошлом столетии русский писатель Юз Алешковский и все тот же неиссякаемый Дух Рождества сделали из социалистического специалиста по научному атеизму, аморального циника Гелия Револьверовича Серьёза верующего и светлого человека.

Может, в XXI веке какой-нибудь уральский автор Олег Николаев создаст при помощи вечного Духа Рождества некий психоделический апокриф об алчном олигархе Игоре, что пожалел задыхающихся больших и маленьких ЧЕловечков, и не построил в их грязном городке с отравленными воздухом и водой огромный ГОК, и даже потратил 0,02% своей империалистической прибыли на парк для канцер-клиники и покупку миллиона кислородных подушек – для каждого ЧЕловечка.

Вот, видать, почему меня преследует образ белокурого босоного ангелочка со спичками, которого мудрый христианин Андерсен заморозил в новогоднюю ночь в назидание равнодушному социуму. По аналогии со страданиями челябинцев, чьи страхи и несчастья не замечают «принимающие решения». Более того, челябинцев стыдят за истерию и непонимание крутого замеса геополитики и стяжательства. Обвиняют в завышенных требованиях и неблагодарности. И еще одна малюсенькая ремарка к свербящей меня «Девочке со спичками». Показателен нюанс. Это абсолютно датская сказка – она родилась из текстового сопровождения Андерсеном гравюры Иоганна Лундбю с изображением молоденькой продавщицы спичек. И экранизировалась, и издавалась всегда как датская аутентичность. Но десять лет назад студия Диснея сняла по мотивам произведения анимационную короткометражку, действие которой перенесли в Россию… Немного обидно, но не поспоришь. Как там у Андерсена: «Она хотела согреться…»

Вообще, Андерсен использует очень редкий поворот для рождественского сюжета: обычно маленький бедолага, в конце концов, оказывается в доброй семье, где его обогревают и кормят. А у датского сказочника трагичный финал: его девочка не попадает в богатый теплый дом, не садится за роскошный стол, а умирает на улице, голодная и замерзшая. Но! Чудо этой истории в том, как она умирает! К замерзающей девочке в чудесном видении приходит ее умершая бабушка, девочка радуется, просит забрать ее к себе – и бабушка «взяла девочку на руки, и, озаренные светом и радостью, обе они вознеслись высоко-высоко – туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, – они вознеслись к Богу». Более того, Андерсен обставляет вознесение по всем правилам духовного просветления личности и мира. Сначала – материалистические подробности: босая девочка (с ног соскользнули слишком большие туфли давно умершей матери) не смогла продать за день ни одной спички. Домой идти боится – отец прибьет, да и нет дома ни еды, ни тепла. Под вечер в пустом городе – без сил, несчастная садится у какой-то стены и в отчаянии зажигает спичку. От первой спички – видение теплого очага. От пламени второй – кулинарная галлюцинация: гусь на праздничном столе, который прямо с воткнутыми ножом и вилкой бежит к голодному ребенку. И только когда она в третий раз чиркнула всеми своими спичками, к ней пришло единственное любившее ее существо – бабушка…

Смекаете, какое жёсткое указание на новое начало нового года? Но правильное: с Рождеством действительно связано представление о новом начале: страница старой жизни переворачивается и открывается новая чистая страница, озаренная светом великого чуда. Все, что плохо, больно, мучительно и неправильно, должно остаться позади. Иногда, это вот такая невыносимая жизнь, как у белокурой босоножки Андерсена…

Эта традиция жива поныне: наступают предрождественские дни – и сердца замирают в ожидании чуда. Даже если это избавление от мук года уходящего.

А чудеса и вправду случаются. Позвонил же Путин Московцу. И, как потом оказалось, не ему одному (из страждущих справедливости на задрипанной нашей родине). А это чудо куда невероятнее падения, допустим, того же метеорита. Метеорит – что, природное явление. Все тут же поверили. А в звонок Путина долго не могли поверить: мол, пранк. Мы не верили, что президент нас услышит. Писали, подписи ставили, но не верили. А зря. Может, стоит начать с размахом – как в Европе – отмечать Рождество, чтобы хоть раз в году даже самые светские, самые скептически настроенные граждане узнали, о чем идет речь и поддались общему ожиданию чего-то светлого, чего-то чудесного?!

С другой стороны, мне, как атеистке, все-таки ближе вариант тяги не к религии, а к культуре и науке. Наука, химия, к примеру – все эти получения цветного из бесцветного и газообразного из жидкого – тоже чудеса, если угодно – Божьи. Как говорят ученые старых университетов Европы – познаём тайны Божьего мира…

Отчего-то мне кажется, что если люди потянутся к культуре и чистоте – это чудесно. Потому что в этом же случае они потянутся и к солидарности, эмпатии, к милосердию и благотворительности (не публичной!). А ведь это по-настоящему чудесные вещи, о которых мы чаще забываем, чем культивируем, и отсутствие коих слишком легко себе прощаем.

И все-таки – с Рождеством, даже если сейчас нам и кажется, как полстолетия назад главному увековечивателю этого праздника – поэту Бродскому, что волхвы забыли наш адрес и все звезды растворились в ядовитых фенолах и прочих безобразиях нашей атмосферы и жизни как таковой:

Волхвы забудут адрес твой.

Не будет звёзд над головой.

И только ветра сиплый вой

расслышишь ты, как встарь.

Ты сбросишь тень с усталых плеч,

задув свечу пред тем, как лечь,

поскольку больше дней, чем свеч

сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.

Напев знакомый наизусть.

Он повторяется. И пусть.

Пусть повторится впредь.

Пусть он звучит и в смертный час,

как благодарность уст и глаз

тому, что заставляет нас

порою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,

поскольку явно пуст чулок,

поймёшь, что скупость – лишь залог

того, что слишком стар.

Что поздно верить чудесам

и, взгляд подняв свой к небесам,

ты вдруг почувствуешь, что сам –

чистосердечный дар.

Челябинск, Вера Владимирова

© 2017, РИА «Новый День»