Сегодня мы продолжим рассматривать роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» с свето-цветной стороны. О роли ахроматической палитры можно прочитать здесь. Сейчас речь о цветах ярких, которые «своей конкретностью многое поясняют и описывают; раскрывают суть героя, определяют типаж, наполняют текст меняющимися смыслами».

Красный

Цвет энергии и жизни, крови и солнца, красоты и тепла впервые появляется в романе как "кровавый" при создании образа Пилата.

Далее, красный, в основном, полыхает множеством синонимов. Багровый. Бурый. Багряный. Алый. Опять кровавый. Огненный. Пунцовый. Темно-вишневый. Румяный. Рубиновый. И все эти оттенки соотносятся со словом «кровь».

Более того, красный в романе словно бы подчеркивает социально – политическую мятежность автора. Непрестанный разноликий красный в описании Пилата указывает не только на его миссию убийцы, но и на деспотию. Некий тоталитарный режим Ершалаима нарисован именно этой краской. Собственно, не только для Булгакова, для любого человека его времени, красный был символом абсолютной власти (серп и молот на фоне красного флага, красные знамена).

На протяжении всей литературной жизни Булгаков мучился и бесился из-за цензуры (сжег одну из редакций М и М после запрета его «Кабалы Святош») и изуверской системы запретов (в том числе, и на выезд из Отечества). Его отношение к безжалостному «родном» режиму вполне понятно и обоснованно. Потому и Берлиоза он заставил перед смертью узреть «совершенно белое от ужаса лицо женщины -вагоновожатой и ее алую повязку». Эти алые повязки (стянутые узлом на затылке платки – косынки) носили большевички и комсомолки. И если уж на то пошло, голову Берлиозу отрезала не советская женщина – комсомолка и точно не Воланд. По Булгакову, этот трамвай, что вела вагоновожатая – комсомолка – символ тоталитарной системы, погубившей Берлиоза. Аналогично этой метафоре, и Иешуа погубил не столько Пилат, сколько государственная машина Ершалаима.

Красный Булгакова – на протяжении всего повествования логично идеологичен. Когда Бездомный «припечатывает» Рюхина: «Типичный кулачок по своей психологии… и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария», тот реагирует «в тон»: «Рюхин тяжело дышал, был красен…» Не покраснел, не зарделся, а «красен»!

«Пострадали» от красного и Ваня с Мастером. Когда Бездомный оказался в лечебнице, на него надели «пижаму из пунцовой байки», Мастеру же «…на плечи наброшен бурый халат».

Еще один цветовой нюанс красного в романе – цвет иного состояния. В этом смысле, красный прокуратора – его высокое социальное положение. Инаковость красных одежд словесников – Мастера и Бездомного – то ли метки их святости, то ли особого пути…

Жёлтый и золотой

Желтый цвет МБ, прежде всего, – цвет тревоги и измены. Помните заурядные желтые цветы Маргариты при первом столкновении с Мастером, которые оба они за компанию с автором демонизируют в «отвратительные и тревожные»?!

А другая ипостась желтого – золотой – метафора власти и успеха: например, уже упомянутый золотой пудель, вышитый на подушке.

Другой смысл этого цвета – желчный – нечто вроде диагноза от доктора Булгакова. Про прокуратора: «…и на желтоватом его лице выразился ужас» или «Краска выступила на желтоватых щеках Пилата». Опять же буфетчик, коему Коровьев обещал смерть через девять месяцев от рака печени, «стал желт лицом», лишь услышав о грозящей ему перспективе.

В другой главе желтизна, напротив, уходит: «исчезли желтенькие тени у висков», когда Маргарита воспользовалась желтым кремом Азазелло, обнулив свои несчастья и недуги.

Психопатологический желтый описывает бал – вакханалию в Грибоедове: «…заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье». И – обожаю (!) автора: «…пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платье», а также: «Дубратский, сидящий на столе и от тоски болтающий ногами, обутыми в желтые туфли на резиновом ходу». Даже само здание кремового цвета (т.е. светло-желтого) намекает, что события разворачиваются в «желтом доме»: «И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно… О боги, боги мои, яду мне, яду!» и далее: «Словом, ад».

Безумие и абсурд окрашены желтым и в других эпизодах. Варенуха, обескураженный исчезновением Степана, «и по кабинету пробежался… и выпил целый стакан желтоватой воды из графина».

Перед сеансом черной магии «над Москвой ползет желтобрюхая грозовая туча», а «Маленький человек в дырявом жёлтом котелке» начинает шоу.

Мастер, «повинуясь этому жёлтому знаку…тоже свернул в переулок..», где тут же возникает фрагмент желтой стены: «…показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от жёлтой стены», словно предупреждение, что он непременно попадет в «желтый дом». Желтым клеймом становится та самая «Черная шапочка с жёлтой буквой «М».

«Новый День – Челябинск» в контакте, Одноклассниках и Facebook*

Золотой как цвет могущества, силы, избранности, символ вечной жизни (золотой век, золотые дни, золотая молодежь) в романе в разные эпохи и, соответственно, в разных главах фиксируют разнокалиберные знаки и регалии. Звание Пилата «Всадник Золотое копье»; золотая драконовая чешуя (аналог крыши) Ершалаимского храма; золотой венец императора Тиберия; шпага Воланда с золотой рукоятью, и, наконец, членский билет МАССОЛИТА «с золотой широкой каймой».

Во сне Никанора Ивановича, как и в случае с панегириком МАССОЛИТовскому билету, золотой – это бурлеск и гротеск: «Началось с того, что Никанору Ивановичу привиделось, будто бы какие-то люди с золотыми трубами в руках подводят его, к большим лакированным дверям» или «Он очутился в театральном зале, где под золоченым потолком сияли хрустальные люстры».

Золотой неизменно сопровождает Воланда и его свиту. Крем Азазелло – в золотой баночке. В апартаментах иностранного консультанта золота – как у царя Мидаса: «В этих семи золотых канделябрах горели толстые восковые свечи». «Был еще один стол с золотой чашей…».

На шее у Воланда Маргарита увидела «…из темного камня вырезанного жука на золотой цепочке…». Даже «усы кота были вызолочены»!

Правда, золотой в этой дьявольской компании возникает только перед балом, когда писатель оттеняет мощь Сатаны.

Кстати, и в туалете Маргариты лишь после того, как ее «короновали»: «туфли сами собой застегнулись золотыми пряжками», а пудель, что до этого дважды появлялся черным, тут уж был вышит золотом…

Золотой делает избранным и Иешуа, предстающего перед прокуратом в ореоле божественности: «голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец…».

Зеленый

Этот освежающий цвет надежды Михаил Афанасьевич задвинул на периферию. Зато единичные использования зеленушки в романе не забудешь. Ибо это смертельно опасные и волшебные моменты. Чтобы не сказать потусторонние…

Билеты на представление Воланда были напечатаны на зеленой бумаге, а «Зеленые огни с надписью «Выход» у двери погасли» перед последним антрактом этого же представления. Мастер перед роковой встречей с Маргаритой «…увидел сперва голые, а затем одевающиеся в зелень кусты сирени».

К слову, зеленый и зеленеющий = зеленоватый у МБ – разновеликие символы. Зеленый – однозначно дьявольский, как второй глаз у Черного Мага. А зеленеющий – лишь предчувствие беды…

В первой же главе: «Попав в тень зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро-раскрашенной будочке». Липы не случайно «зеленеющие» – это знамение, ожидание появления темной силы – Воланда и К.

Во время представления в цирке «возникли громадные зеркала, с боков освещенные зеленоватыми трубками» – то же предзнаменование.

«Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветки клена он [Римский] увидел луну…» – аккурат перед тем, как в его кабинет вошел посланник Воланда, а за ним и Гелла: «Рука ее стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконец зеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета…» И не забываем в этой же семантической категории « зеленеющие» глаза Маргариты, когда она переступает из светлой зоны во тьму. Тут уж, конечно, всеми растительными оттенками, а также красками плесени и разложения зеленеет глава «Полет»: «Земля шла к ней, и Маргариту обдавало запахом зеленеющих лесов».

«Прозрачные русалки [кто не знает: русалки – мертвые девы, утопленницы, их волосы – зеленые из-за обвивающих их водорослей] остановили свой хоровод над рекою и замахали Маргарите водорослями, и под пустынным зеленоватым берегом простонали далеко слышные их приветствия».

Я вам больше скажу: в романе вообще нет ни одного употребления зеленой краски, не имеющего связи с потусторонней силой или ее приближением.

И в большинстве случаев зеленый появляется в связи с глазами. Зелеными (кроме Маргариты и Частично Воланда) были они у Ивана Бездомного и у Геллы. Причем зеленоглазость этих рыжих персонажей инфернальна: ведь в средневековье рыжих и зеленоглазых считали посланниками дьявола и сжигали на кострах. Но об этом в следующем параграфе…

У Пилата с глазами тоже не все (в этом потустороннем аспекте) ладно: «Под веками у него вспыхнул зеленый огонь».

И даже у Лиходеева: «… между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зеленым ободком».

Рыжий

Он же желто-красный, или красно-желтый, в отдельных случаях – просто оранжевый.

Оранжевый в произведении встречается, к слову, пару раз, скорее в контексте:

огненно-желтый.

А вот рыжий Булгакова – цвет запоминающийся. Колдовской. О чем выше, упоминая Геллу («черт знает откуда взявшуюся рыжую девицу») и Бездомного («…плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек…»), мы говорили в связи с потусторонними зеленоглазыми.

Единственное, что не дает покоя: как соотнести, извините, с нечистью советского молодого поэта да еще по имени Иван?! Только если разглядеть его фольклорность по принципу: «Что ни делает дурак, все он делает не так». И вправду наш Ваня – атеист (по начальному формальному признаку) и Иисуса очень черными красками очертил; и за Воландом угнаться не сумел; ворвался отчего-то в 13-ю квартиру, скорее похожую на ад; в реке искупался, одежду у него украли, да еще и в психушку попал – чистой воды инициация юродивого, а ведь юродивый это и есть – «Христа ради дурак», волшебный солнечный клоун на цирковой арене жизни, где как угодно скрещиваются свет и тень…

Синий

У Булгакова есть синий, а есть голубой.

Синий – тоже магия, прежде всего, воды. Древние полагали воду обителью враждебных сил, стихией смерти и загробного мира. Краеугольный обряд христианства – крещение водой – не что иное, как символ смерти и воскресения в истинную веру. Крещение синим. К слову, одно из табуированных обозначений черта на русском: синец. Жуть! А ведь еще минуту назад это был мой любимый цвет.

Зато покопаешься в культурных реликтах и поймешь, отчего в романе синий так часто связан с Магом и его свитой: «Он [портсигар] был громадных размеров… на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем матовый треугольник».

Затопленный ведьмой Маргаритой потолок квартиры, этажом ниже жилья Латунского «менял свой белый цвет на какой-то мертвенно-синеватый».

«С синей каемочкой платок» был у Фриды.

Алоизий Могарыч «посинел», разоблаченный свитой Воланда.

И – таки да, при возвращении из Крыма на Степе Лиходееве были синие туфли.

А вот голубого на нечисти и прочих готах Булгакова днем с огнем не встретишь: у этого оттенка, как говорят ученые мужи и дамы, совсем иные коннотации. От незащищенности и небесной прозрачности до несбыточной мечты, впрочем, есть и отдельные элементы, свидетельствующие о волшебной силе голубого.

Например, образ: «Этот человек [Иисус] был одет в старенький и разорванный голубой хитон» показывает нам чистоту и божественность Иешуа, его небесное происхождение.

А вот: «Рукоплескания потрясли здание, голубой занавес пошел с двух сторон…» – колдовские чары, однозначно, но служащие щитом между светом и тьмой, и возникающие вторично во время разговора лже-Варенухи, все время «стремящегося не выходить из-под голубой тени настольной лампы» и Римского.

Тогда как «голубые» глаза Низы для Иуды и «голубая сорочка» Маргариты для Николая Ивановича – уже плотские иллюзии.

Голубая же мечта, как это ни удивительно, связана с непростой трактовкой образа прокуратора: «Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ».

Так что, как ни крути, а мистический писатель Булгаков сделал свой голубой символом света и надежды. Не случайно, по мере утраты этих концептов, человеческая эмоция в романе буквально сереет, то есть становится из положительной – давящей и непроницаемой для радости. Из описания Левия Матфея, потерявшего надежду на спасение Иешуа: «Он то вздыхал, открывая свой истасканный в скитаниях, из голубого превратившийся в грязно-серый таллиф».

Бледный, светлый, лунный, солнечный

И вот этот голубой – волшебный цвет высших сфер плавненько подводит нас к прилагательным и прочим частям речи, которыми Булгаков в рассказе об искушениях добра и зла, рисует свет. Свет этот разный и не всегда, не могу подобрать другого определения, светлый.

Он бывает бледным, когда речь идет о дьявольской силе.

В первой главе, уже утолившего жажду и даже переставшего икать « Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх… Он побледнел…»

После той панической атаки Берлиоз и встретил того самого прозрачного гражданина и, «еще более побледнев», сообразив, что с ним что-то не так. Ибо: если изменение цвета лица Берлиоза – следствие испуга от увиденного, как объяснить, что он был бледен еще до? Это роковое "побледнел" семантический предвестник приближающейся нечистой силы.

Во второй главе, более развернуто: «секретарь смертельно побледнел».

Опять случайность? Да ладно, в третий раз бледнеет уже прокуратор, но даже не от вида прозрачного незнакомца, а от речей Га-Ноцри. Такой вот непростой автор. Кажется: ага, расшифрованы его «бледные» послания, а он – ррраз, и противопоставит эпохи и антагонистические силы.

К слову, на протяжении недлинного рассказа о злоключениях Берлиоза, этот персонаж побледнел еще раз, уже во время разговора с Воландом, когда тот заявил, что присутствовал при разговоре Пилата с Каифой. Странная, кстати, реакция, почему дяденька не рассмеялся? Уж был ли начитанный Берлиоз атеистом?!

К слову, побледнела, причем смертельно, и вагоновожатая – последняя, кого увидел Берлиоз.

Бледнел и Никанор Иванович, бледнела его супруга Пелагея Антоновна во время обыска.

Бледнел, но от злобы Варенуха, после разговора с Коровьевым.

Если же говорить о дихотомиях – день – ночь, солнце – луна – другой парадигме борьбы белого с черным, то в М и М повторяются и зеркально отражаются несколько литературных приемов на многих уровнях, нередко в образах солнца и луны. Темное и светлое в романе намеренно запутано и неоднозначно. Но не всегда. Однако, чаще грань между тьмой и светом – не найти. Более того, свет и тьма меняются местами, сохраняя хрупкое равновесие, не разрывая связи…

Темный глаз Воланда в определенный момент превращается в золотой, Маргариту возвеличивают как «светлую королеву Марго», хотя Воланд изначально, а Маргарита уже – герои дьявольские.

Впрочем, есть в световой подаче Булгакова и правила. Светлый связан с солнцем, а темный – с луной.

Солнце МБ, как уже устали выстукивать пальцы, неоднозначно, то есть не только (и не всегда) освещает или проливает свет. Это солнце чаще обжигает, палит.

Роман даже начинается с описания «небывало жаркого заката», измучившего Берлиоза и Бездомного. Берлиоз останавливает взгляд на «изломанное и навсегда уходящее от него солнце» и масло, которое разлила Аннушка, подсолнечное (сделанное из подсолнухов, связанное с солнцем витиеватым смыслом).

Палящее солнце появляется и когда единственное, о чем мечтает Пилат: «затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды», чтобы хоть как-нибудь заглушить головную боль, возникшую от гемикрании, скрыться от смертельных лучей солнца. Это солнце – адское пламя, пекло.

Иешуа сторонится лучей солнца, что «с какою-то необыкновенною яростью сжигавшее Ершалим не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке».

Вот опять солнце жжет прокуратора, который « увидел, что раскаленный шар почти над самою его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста».

В полдень, когда солнце находится в самой высокой позиции, наступает и трагическая кульминация: Пилату не удается спасти Иешуа. Солнце и смерть победили, и «щурился он [Пилат] не от того, что солнце жгло ему глаза, нет». Он понял невозвратность содеянного, предзнаменование и констатацию смерти Иешуа: «ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист».

Московские солнце и свет в романе – это сатира и гротеск.

«Повернув и выйдя напрямую, он [трамвай] внезапно осветился изнутри электричеством». Ирония в том, что неверующего Берлиоза убивает именно освещенный (пусть и электричеством) трамвай.

Из своего дома Маргарита бежит от солнца: «глядя на пунцовые шторы, наливающиеся солнцем" – к смерти, в «последнее путешествие».

Солнце и свет словно освещают и выявляют те грехи, за которые персонажей и наказывает свита Воланда. В этом плане, у МБ эффективно сотрудничают темное и светлое.

Свет, как ни странно, связан с Воландом и его свитой. В виде ненормальных сияний, сверканий, молний и пр.

После того, как Бегемот ударил Варенуху «вся уборная осветилась на мгновение трепетным светом… Потом еще раз сверкнуло», а злодеи скрылись «освещаясь молниями».

На магическом представлении Воланда тоже пусть символически, но присутствует солнце: «а в паутине трапеций под куполом, как солнце, зажглись белые шары».

Солнечный свет в романе постоянно соседствует с огнем.

Мастер сжигает рукопись. Горит Дом Грибоедова. На одеянии Кентуриона «глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего на солнце серебра» – это были «накладные серебряные львиные морды».

Испепеляющее солнце в романе – это и конец света, и наказание за атеизм (так Берлиоза свое неверование получает тьму небытия) и прочие пороки.

Но паля, они же и очищают: Иван Бездомный, после пылающего солнца первой главы, далее переходит под «опеку» умиротворяющего лунного света, что частенько в М и М выступает в роли света в конце туннеля. Когда Иван искал Воланда, «увидел слабенькую полоску света», словно подающую Ивану знак – спасешься! Правда, знак оказался ложным: «один лунный луч освещал тот угол», где Иван взял венчальные свечи и икону. И все же для Ивана лунный свет – спасение и прозрение: «Теперь Иван лежал в сладкой истоме и поглядывал то на лампочку под абажуром, льющую смягчающий свет, то на луну, выходящую из-за черного бора…»

Но не расслабляйтесь: эта тема отнюдь не пасторальна. Хотите лунной акварели – читайте не Михаила Афанасьевича, а Ивана Сергеича.

Ибо у Булгакова ночь полностью находится под властью князя тьмы, Воланда.

Лунное – время фантастических событий. Луна сигналит о приближении воландовской свиты, а значит – смерти: «Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветки клена он [Римский] увидел луну, бегущую в прозрачном облачке», а в «окне, заливаемом луною» – Геллу.

Ночью, когда ведьма Маргарита летала над городом, «навстречу из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалились в болото».

Луна словно бы отшелушивает и обнажает истину: «Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена». Под свет этой луны происходит превращение Маргариты в ведьму: «трехстворчатое окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом». Маргарита открывает штору, и «лунный свет лизнул ее с правого бока». Луна – соучастница, сообщница перехода Маргариты на дьявольскую сторону: «Маргарита поднялась в воздухе и через несколько секунд сквозь открытое окно входила в неосвещенную комнату, в которой серебрилась только узенькая дорожка от луны».

В подтверждений же всех вышеизложенных соображений относительно светописи романа приведу показательный кусочек из разговора Воланда с Левием Матвеем: «Ты произнес свои слова так, будто не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр, подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться светом? Ты глуп».

Вместо Заключения

Вы знаете, сколько в М и М прилагательных света и цвета? 667. Не смог мистик Булгаков, хоть на одно слово – краску да не обскакать темные силы. Вероятно, непреодолим был соблазн, хоть одной художественной гирькой перевесить вездесущее (кто сказал, что лишь в ту эпоху?) зло…

Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2018, РИА «Новый День»