Три недели назад, 11 мая, 19-летний Ильназ Галявиев пришел в казанскую гимназию №175, открыл стрельбу по ученикам и учителям, а после устроил взрыв. В результате 9 человек, среди которых 7 детей, погибли, 23 доставили в больницу. Как выяснилось позже, Галявиев учился в этой школе и у него «не сложились отношения с учителями и учениками». Попросту говоря, его травили.
За 2,5 года до этого, 17 октября 2018 года, студент четвертого курса Керченского политехнического колледжа Владислав Росляков подорвал взрывное устройство в столовой учебного заведения, расстрелял учащихся и преподавателей, после чего покончил с собой в библиотеке колледжа. Жертвами атаки стали 20 человек, как минимум 73 пострадали. Подруга Рослякова рассказала, что «Владислав потерял доверие к людям, когда одногруппники начали унижать его» из-за того, что он был «не такой как все». «Он говорил, что не хочет жить из-за постоянных унижений. А также рассказывал, что хочет отомстить за эти издевательства», – утверждала девушка.

Оба случая потрясли Россию и вызвали массовое обсуждение дополнительных мер по обеспечению безопасности учебных заведений, ужесточения требований к желающим иметь оружие и так далее. Но никто не поднял вопрос травли в детских коллективах.

Как передает корреспондент РИА «Новый День», проблема буллинга ( моббинга, травли –группового эмоционального и физического насилия) появилась не вчера, не 10 и даже не 20 лет назад. Стоить вспомнить фильм Ролана Быкова «Чучело», снятый по одноименной повести Владимира Железникова, в основу которой была положена реальная история. Эта лента буквально взорвала СССР в 1983 году. И дело не в том, что в впервые советских детей показали антигероями, а в том, что на большой экран – всеобщее обозрение – была вынесена проблема травли в школе. Спросите тех, кто учился 30 – 40 – 50 лет назад, и они вам расскажут, кого и как травили в их время.

Однако за прошедшие десятилетия в системе образования не было сделано ничего, чтобы эту проблему искоренить.

При этом психологи утверждают: травля – это не безобидная болезнь роста. Ее последствия для человека могут быть более тяжелыми и длительными, чем последствия семейного насилия.

Для зачинщика это развращающий опыт: в будущем у них меньше шансов на успех и хорошие отношения в семье, с друзьями и коллегами.

Это очень травматичный опыт для свидетелей: они испытывают мучительный внутренний конфликт и теряют уверенность в себе.

У жертв развиваются тяжелые психические нарушения и психосоматические заболевания, а суицидальные мысли и попытки отмечаются у них в 5 раз чаще, чем у остальных школьников. И, как мы видим в последнее время, жертвы все чаще прибегают к кровавой расправе как мести за пережитые унижения.

Поэтому сегодня, в День защиты детей, «Новый День» предлагает разобраться, как и почему возникает травля, а также как с нею бороться. К разговору мы пригласили руководителей ЧРМОО «Институт социальных инноваций молодежи «ПРОдвижение» Екатерину Лапаеву и Инну Попову. В 2016 году организация, получив поддержку Фонда президентских грантов, начала программу противодействия травле и языку вражды.

Сейчас организация работает под запрос конкретных школ и собирается расширить программу, подключив к ней психологов и юристов. Это позволит начать работу с жертвами буллинга, а также разработать алгоритмы для родителей: что делать, если его ребенок стал жертвой травли.

Инна Попова: Мы начали работать с этой темой 5 лет назад, тогда она еще не была такой острой. Для школ она и до сих пор на грани: проще отрицать и говорить о том, что в нашей школе буллинга нет, соответственно, нас это не особо волнует.

В то время вообще никто не понимал, почему мы эту тему поднимаем. До тех пор, пока не начались эти случаи насилия в школе: то с топором кто-то пришел, то еще что-то. И после этого стало гораздо проще зайти в школу: нас стали приглашать на педсоветы и т.д. А до этого момента мы просто долбились в школы со словами «У вас есть проблема…» А нам говорили: «У нас нет буллинга, какая проблема?»

Екатерина Лапаева: Во время общих мероприятий, когда собирались представители разных школ, педагоги вопросы формулировали интересно: «Ну, в нашей-то школе буллинга нет, но гипотетически… если вдруг в соседней школе он случится… что в таком случае делать?»

И мы поняли, что тему травли нужно обозначать сначала на уровне информирования. Потому что для некоторых педагогов буллинг – это нечто непонятное. И кто-то из них воспринимает травлю как само собой разумеющееся, как элемент социализации ребенка. Они не видят в этом проблему.

И начинали мы с того, что выравнивали понятийное поле и объясняли: травля – это не норма. Только педагог может поменять в своем классе динамику и показать детям, что так быть не должно.

Изначально все школы, принимавшие участие в проекте, хотели, чтобы мы пришли, как команда, и искоренили буллинг. Это очень удобно – кого-то пригласили, они пришли – все за нас решили и ушли. И у нас нет буллинга. Но в этой ситуации так не бывает. Именно педагог должен в первую очередь проявить позицию: «Я против травли, наши групповые нормы не позволяют нам это делать».

Не каждый педагог к этому готов. Исследования показывают: чем качественнее работа педагога с точки зрения воспитания, чем чаще проводятся различные классные мероприятия, выезды куда-то, тем ниже уровень буллинга в классе. И поэтому мы начинали работу с того, что говорили с педагогами о том вообще, что они уже делают и что они готовы делать.

РИА «Новый День»: То, что вы говорите, удивительно. Получается, что ваш проект выявил очень слабую психологическую подготовку педагогов вообще...

Екатерина Лапаева: Многие говорили, что в педвузах с ними эту тему не обсуждали. И поэтому, когда педагог сталкивается с буллингом, у него возникает проблема: как я приду с этим к директору, к завучу… Если я скажу, что у меня в классе буллинг, меня же…

РИА «Новый День»: Самого забуллят?

Екатерина Лапаева: Ну, да. «Мне же могут сказать: значит, ты плохо работаешь». Просто у нас учителям не дают права на ошибку, соответственно, они не хотят признавать, что у них что-то происходит. То есть, у нас в целом в культуре нет привычки обозначать проблему и признавать: да, у меня буллинг, давайте вместе подумаем, что с этим делать.

Школьный класс – это группа, созданная «сверху»: дети не выбирали быть друг с другом, у них нет общей позитивной цели – каждый учится сам за себя. Поскольку формируют такие группы взрослые, они и должны отвечать за то, чтобы всем детям было безопасно и спокойно.

РИА «Новый День»: Пару десятилетий назад в школах появились ставки психологов. И уже тогда многие родители жаловались: единственное, чем занимаются эти штанные психологи, – участие во всевозможных конференциях и составление отчетов, а когда к ним приходили с какими-то конкретными проблемами детей, им было некогда. А сейчас, когда проблема буллинга настолько обострилась, школьные психологи в это как-то включаются или, как и остальные педагоги, не знают, что с этим делать?

Екатерина Лапаева: Они обычно включаются, когда конфликт уже яркий, и нужно срочно решать проблему.

РИА «Новый День»: То есть, когда вы приходили в школу и говорили: «Мы сейчас с вами будем работать по этой программе, а, может быть, у вас есть какие-то разработки?», вам никто не говорил: «А мы уже работаем, у нас есть план, у нас тут психолог»?

Екатерина Лапаева: Нет, такого не было.

РИА «Новый День»: Приходилось начинать с нуля?

Екатерина Лапаева: В первую очередь, с нами работают такие школы, в которых уже признали, что проблема есть. Причем, признали на уровне понимания, что ситуация может произойти и у них, поэтому нужно на уровне профилактики работать и постоянно мониторить, что происходит. Такие школы обычно разрабатывают свою систему классных часов, начинают говорить с детьми на эту тему.

Поэтому мы начали с инструментов. Разбирали, как работать через форум-театр, комиксы, книги-игры, кейсы… То есть, предлагали готовый набор практик: как педагог может выйти и поговорить с детьми, просто начиная с абстрактных историй, а потом уже переходя на личности конкретных детей и на класс.

РИА «Новый День»: Буллинг искоренять через комиксы?..

Екатерина Лапаева: И комиксы, и книги-игры – это комфортные для ребенка инструменты. Мы начинаем говорить об абстрактных детях, у которых что-то произошло, и предлагаем подумать, что же им делать дальше? Комиксы часто работают по модели стоп-кадра. Например, мы часть комикса прочитали вместе, а потом дорисовываем его – что же там могло случиться, как же история закончилась. Либо вместе создаем историю с нуля. А потом спрашиваем: «А как у вас в жизни? А что вы делаете, когда с подобным сталкиваетесь?» Главное – проговорить с детьми через историю определенную проблему.

Есть еще такая модель как пирамида ненависти. Она достаточно известная. С чего все начинается? С агрессии, с так называемого языка вражды, когда мы позволяем себе использовать в речи какие-то дискриминационные высказывания, например «все блондинки глупые»… Это постепенно приходит к нам в культуру и на уровне ежедневных небольших фраз укореняется. А потом, проходя через определенные этапы, приводит к геноциду. Примерно так же начинается буллинг.

Как-то мы на форуме ученического самоуправления Уральского федерального округа с детьми и педагогами разбирали языки вражды. В одном из примеров учитель говорил ученику: «Маша, ты очень медленно пишешь». И учитель воспринимал это как мягкий язык вражды, а дети говорили, что это уже жесткий язык. И тут не только разница в восприятии – с этого уже может начаться буллинг: сначала учитель это спровоцировал, показал свое отношение, потом это сформировало отношение класса к ребенку и пошло дальше.

РИА «Новый День»: Есть ли какая-то закономерность? Например, травля чаще появляется в школах, где много детей из неблагополучных семей? Или, наоборот, в элитных школах? Или ситуация может возникнуть в любом месте?

Инна Попова: Это может быть в любой школе: и с обеспеченными детьми, и с необеспеченными. И повод может быть любой. Сегодня они могут травить того, кто беднее одевается, завтра – того, кого считают выскочкой, или того, кто учится лучше всех, или того, кто как-то не похож на них. То есть, по факту – поводом может быть что угодно.

Причина всегда одна – отсутствие групповых норм. Если детьми занимаются, если у них сложился коллектив, нормальная атмосфера, то травли не должна быть.

Я принимала участие в тренинге по оценке качества образовательного эффекта от образовательных программ в Вильнюсе. И они доказали взаимосвязь уровня эмоционального выгорания педколлектива с травлей: при высоком уровне эмоционального выгорания учителей выше возможность возникновения травли и ниже успеваемость у учащихся.

РИА «Новый День»: То есть, нужно заниматься не только детским коллективом, но и взрослым?

Инна Попова: Мы считаем, что в первую очередь взрослым.

С нами в проекте работал психологический центр «Форсайт» из Санкт-Петербурга, и специалисты центра сказали, что надо повышать чувствительность педагогов: они не чувствуют детской боли, не всегда ее улавливают и не умеет устанавливать групповые нормы, соответственно.

Когда мы задумывали проект, мы хотели просто просвещать педагогов и школьников: что такое буллинг, почему это не может быть нормой. Потом решили пойти дальше – создавать для каждой школы уникальную модель борьбы с травлей. И уже тогда мы брали в расчет, что для педагогов это не будет основной темой, потому что у них такое количество задач, что никто конкретно над травлей постоянно, систематически работать просто не сможет. И мы думали, как создать такую модель, чтобы она куда-то интегрировалась у них, чтобы на это время оставалось. Либо это должна делать какая-то крупная организация – типа Российского движения школьников (которая и так уже в школу зашла, но со своими программами, и хорошо было бы, если бы это была одна из их программ). А просто взять школу и сказать, что в течение года все целенаправленно будут с буллингом работать – такого конечно не будет. Они перегружены. Отсюда и эмоциональное выгорание.

РИА «Новый День»: А они действительно не видят этой проблемы или не хотят ее видеть?

Екатерина Лапаева: Некоторые искренне не видят.

РИА «Новый День»: Можно ли говорить о том, что после того, как вы начали этим заниматься со школами, где-то ситуации изменилась?

Инна Попова: Мы, наоборот, говорим (как бы это ни звучало), что в буллинге скорой помощи не существует.

Обычно ситуацию замечают, когда родитель, например, уже пришел к педагогу, в администрацию школы или в прокуратуру. И это означает, что травля уже началась: уже есть жертва, есть агрессор и есть класс, в котором это происходит. И заниматься профилактикой уже поздно. Не может внешняя команда прийти и сказать: «Ай-ай-ай, так нехорошо. Надо вот это, вот это и вот этот сделать». Нужна системная работа.

Мы можем обучить педагогов, мы можем поработать с детьми, чтобы травли избежать. Но проблема в том, что к нам обычно обращаются, когда уже все плохо. Когда мы уже в конкретной ситуации сделать ничего не сможем.

РИА «Новый День»: То есть, вам приходилось в работе сталкиваться с детскими группами, где этот буллинг существует?

Екатерина Лапаева: Постоянно.

РИА «Новый День»: И как дети на вас реагируют? Не жертвы, а те, кто травит?

Инна Попова: Сказать, что они плачут и сожалеют, мы не можем. Они ведь считают себя правыми. У агрессора есть мотивация власти: если ты возглавил эту травлю в классе, получается, ты привлек людей, ты можешь себе подчинять. Если наблюдатели молчат, то они как бы на твоей стороне и молчаливо тебя поддерживают. Общество тебя одобряет в этом случае. А наблюдатели ведь не просто молчат, они, получается, тоже вовлечены в процесс.
А некоторые вообще не осознают, что занимаются травлей. Мы как-то готовили школьников для одного проекта и вдруг поняли, что подросток, который нам очень нравился, по факту является инициатором буллинга: травит девочку в классе. И он до момента разбора ситуации этого не понимал. Для него это было вполне нормально, у него был ряд причин в голове, почему он это делает. Может, она какие-то нормы, существовавшие для него, нарушила или списать не дала, еще что-то…

То, что для нас кажется ерундой, для детей может быть серьезной причиной. И они все это могут развернуть против жертвы. А если они уже развернули – то всё, не остановить. Это уже новая культура класса, это стало нормой, им так это удобно, они так живут.

РИА «Новый День»: Иными словами, в современных реалиях наших школ если класс уже занимается буллингом, то решить проблему по-быстрому не получится?

Инна Попова: Да.

РИА «Новый День»: А если убрать из класса зачинщика?

Инна Попова: Тоже не получится

РИА «Новый День»: Потому что все равно найдется тот, кто захочет стать новым вожаком?

Инна Попова: Да.

Екатерина Лапаева: А если мы вынем из этой системы того, кого травят, то класс найдет новую жертву, потому что буллинг – это просто культура данной группы. Им всегда нужно проявлять агрессию, направлять ее на кого-то.

Инна Попова: В такой ситуации нужна долгая работа педагога, чтобы установить новые групповые нормы, чтобы весь класс понял: травля – это ненормально, так делать нельзя, и мы так делать не будем.

РИА «Новый День»: Получается, если мы хотим с этой системы действительно бороться, то профилактику надо начинать с первого класса. Пришли дети 1 сентября в школу, и сразу этим надо заниматься, вырабатывать коллективное поведение, пока группы не сложились.

Инна Попова: С одной стороны – да. Уделять этому внимание надо постоянно, начиная с младших классов. С другой стороны, у всей школы должна быть система противостояния буллингу. Одна из моделей, которую мы предлагаем (с нами поделились школы Финляндии), называется «Знак». Она подразумевает постоянный мониторинг в классе: есть травля или нет. Все ученики должны быть довольны атмосферой в классе. Если это происходит, они получают своеобразный знак качества. Вешают его на дверь. Например, «Класс свободный от травли». То есть, школа сразу же показывает: мы против таких явлений; мы за то, чтобы в классе была здоровая атмосфера.

И если будут какие-то постоянные форматы выражения подобного отношения, это должно сработать. Дети в такой атмосфере будут понимать, что буллинг – это ненормально.

Если взрослый, работающий с детской группой, не берет на себя ответственность или, тем более, в глубине души согласен с системой правил, в которой «не таких» можно травить, ситуация может сохраняться годами, пока не выплеснется в трагедию или дети не уйдут из класса, унося в дальнейшую жизнь опыт насилия. Все зависит от позиции взрослых. От того, какие правила приняты в школе и классе – не формальные правила, написанные на стенке, а настоящие, разделяемые в глубине души. Если коллектив школы решает, что травля неприемлема, он обязательно с ней справится.

Методическое пособие для педагогов школ

и школьных психологов «Травли.NET»

Людмилы Петрановской

РИА «Новый День»: Что могут сделать родители, чтобы помочь ребенку справиться с травлей? Они вообще понимают актуальность этой проблемы и необходимость ее решения? Или они тоже не видят ничего и узнают обо всем, только когда что-то произошло?

Инна Попова: Родители очень разные. Есть те, кто говорит: «Меня тоже били – и ничего, вырос». Есть те, кто хочет, чтобы ребенок сам в ответ применял, например, насилие.

Екатерина Лапаева: Они говорят: «Дай сдачи». Как он может, если весь класс против него? Всем дать сдачи? Такого не может быть. То есть, как мы уже говорили, некоторые нечувствительны к этой боли ребенка. У некоторых просто инструментов нет, они не понимают, как с этим работать.

Инна Попова: При этом исследования показывают, что ребенок в случае травли первым делом пойдет к родителям, а не к школьному психологу – у нас вообще эта категория не рассматривается детьми, как те, к кому можно обратиться.

Однако у родителя практически нет возможности механизмов для разрешения этой ситуации. Мы считаем (и даем такие рекомендации школам), что родителей нужно активно вовлекать в школьные процессы вообще и в профилактику буллинга в частности. А школы, в основном, от родителей защищаются и, наоборот, всячески пытаются от них отгородиться. Потому что, если родитель пришел, то у него уже в кармане заявление в прокуратуру.

РИА «Новый День»: И это правильно, потому что иначе школа в пепел сотрет ребенка.

Инна Попова: Видите, школа тоже затравлена в этой ситуации, и просто поговорить возможности особой нет. Надо и себя спасти, и чтобы дальше в комитет не пошло, и чтобы из комитета не прилетело, и что бы в средства массовой информации не просочилось… И школа начинает оборону. Как то раз мы с Екатериной вели вебинар, и одна завуч рассказывала, что у них ребенок из благополучной семьи организовал травлю, и вот такой он нехороший, и вот такой подлец. И в какой-то момент, мне показалось: она забыла, что это ребенок – он мог запутаться, мог делать это неосознанно… У меня было ощущение, что педагогическая общественность этой школы включилась в травлю, вчерашний агрессор стал уже жертвой. Только сила-то посильнее будет, если педагог включается в травлю… Там уже не спасешься, мне кажется.

РИА «Новый День»: Если учебное заведение игнорирует проблему или даже провоцирует ее, то может для жертвы стать выходом смена школы? Или психика меняется таким образом, что ребенок становится патологической жертвой везде и всегда?

Инна Попова: Если в нормальный коллектив попадет, то это один из лучших выходов – просто поменять школу. Потому что ждать, что вдруг неожиданно школа очнется и исправит все в классе, бесполезно.

Екатерина Лапаева: Тут есть еще один нюанс. В какой-то момент буллингом стали называть все. Мы это заметили, когда работали со школами: где какая-то проблемная ситуация, то сразу буллинг, буллинг… А ведь бывает просто конфликт. У кого в школе конфликтов не было? Но конфликт можно разрешить.

РИА «Новый День»: А как различить? Это ведь тоже такая удобная масочка: «Нет у нас никакого буллинга, у детей обычный конфликт»…

Екатерина Лапаева: Первый момент – систематичность. Если это разовая история, впервые началась, то, возможно, это конфликт. Еще не травля.

Второе – равенство позиции. Если силы примерно равны, это, скорее всего, конфликт. А травля – это когда ты один и все против тебя. То есть, тут у тебя нет шансов.

Конфликт может быть улажен и самими детьми. Травлю ребенок остановить априори не может.

Инна Попова: Травля, буллинг – это не конфликт, а насилие. Его нельзя оправдывать и представлять в школе как норму. Точка.

Просто цифры:

В рамках проекта по противодействию кибербуллингу и языку вражды Агра.NET, поддержанного Фондом президентских грантов, в Красноярском крае и Челябинской области были проведены исследования среди взрослых участников образовательного процесса и школьников.

Оказалось, что педагоги недостаточно осведомлены о буллинге, его объективных причинах и факторах, не всегда могут идентифицировать процесс, нуждаются в помощи, поддержке при столкновении с ситуациями травли для их разрешения. При этом учителя проявляют меньше готовности к системной работе по профилактике буллинга, чем административные работники.

При этом выявлена обратная связь между озабоченностью взрослых проявлениями травли и интенсивностью издевательств в школе: именно учитель маркирует ситуации как требующие или нетребующие вмешательства специалистов, что задает ориентир отношений к ним учащихся, активная реакция учителя способствует снижению буллинга. В то же время, когда взрослые избегают или игнорируют проявление буллинга, травля только усиливается.

Любопытно, что дети и педагоги по-разному оценивают процесс травли. Так, более 79% педагогов зафиксировали в течение учебного года случаи как минимум одной из форм буллинга: физического – 45,7%, вербального – 66,5%, социального – 41,1%, кибербуллинга – 20,8%.

В то же время, около половины школьников сообщили, что сталкивались с буллингом. Чаще всего травля происходит в вербальной форме, на втором месте физическое воздействие. Некоторые школьники заявили, что их притесняют учителя.

60% взрослых уверены, что главными причинами травли являются личность или внешность жертвы. Кроме того, неприязнь группы могут вызвать культурные особенности, уровень дохода семьи, успеваемость, ограниченные возможности здоровья и так далее.

«Школьные сотрудники преимущественно воспринимают буллинг как явление, обусловленное характеристиками самой жертвы, а не как групповое действие, – отмечают авторы исследования. – Кроме того, были перечислены не причины, а факторы, выступающие поводами организации травли, но этой подмены участники опроса не заметили».

Уточнял восприятие буллинга вопрос, имеющий косвенный характер: «Когда Вы получаете информацию, что в какой-то школе ученик применил насилие с оружием против одноклассников и учителей, что Вы думаете?».

Наиболее распространенным у педагогов стал ответ: «Он так сделал, потому что у него проблемы с психическим здоровьем» – его выбрали 69% респондентов. Далее по частоте упоминания шли варианты: «Видел насилие по телевизору или в компьютерных играх» – 56,3%; «Попал в безвыходную ситуацию, и рядом не было человека, к кому он мог обратиться за помощью» – 52, 8%. И в два раза реже: «Он так сделал, потому что был жертвой травли» – 23,4%.

Среди школьников этот ответ выбрали более 40%.

При этом у педагогов фиксируется установка на избегание афиширования проявлений насилия. Так, на вопрос, стоит ли транслировать ситуации, когда школьники проявляли насилие с применение оружия, в новостях, 29% заявили, что этого делать не стоит, так как школьники могут последовать примеру. И только 8,6% респондентов считают, что такое нужно показывать – это делает проблему актуальной, и ее начинают решать.

Еще один любопытный нюанс: учителя не хотят брать на себя функцию по профилактике и преодолению буллинга. Отвечая на вопрос, кто может остановить травлю, более 75% респондентов ответили: школьный психолог или социальный педагог; 74,6% считают, что это обязанность класса или группы из класса, 44% возложили ответственность на родителей, а 30% о вовсе считают, что разбираться с травлей должна сама жертва.

Подростки, в свою очередь, считают, что остановить буллинг способны учителя (32,5%), школьный психолог или социальный педагог (30%), директор школ (29,3%), органы власти (27,7%). При этом говорить со взрослыми о буллинге готовы лишь 37,6% школьников. И в первую очередь они намерены обращаться за помощью к родителям и только потом к учителям. А около 15% подростков либо не знают, к кому обратится в таком случае, либо предпочитают хранить ситуацию в тайне.

2 июня мы продолжим разговор о буллинге и рассмотрим это явление с точки зрения психологии, а также разберемся, кто больше виноват – агрессор или жертва, как понять, что начинается травля, и что могут сделать родители, чтобы помочь ребенку.

Методическое пособие для педагогов школ и школьных психологов «Травли.NET» Людмилы Петрановской здесь.

Челябинск, Оксана Азарова, Виктор Вагнер

© 2021, РИА «Новый День»