«Не взрыв, а хлопок», – пиарщик Маматов о политике в кризисы. Спецпроект «История кризисов»
«Новый День» продолжает спецпроект «История кризисов». Что бы ни происходило с экономикой, политическая жизнь продолжается. И чем тяжелее с финансами в стране, тем интереснее протекают выборные кампании. Гонорары тоннами алкоголя, решение проблем подменой слов, командировки с пакетами наличных – в воспоминаниях пиарщика и политтехнолога, основателя коммуникационного агентства Magic, Inc. Платона Маматова.
«Ни один из кризисов, кроме этого конфликта на Украине, по мне не ударил, потому что работа на выборах и связанный с выборами бизнес существовали что в 2008-м, что в 2014-м, что в другие годы. Наоборот, кризисное время всегда было для меня хорошим, потому что кризисное время означает обострение политической борьбы, обострение политических конфликтов, а это именно то, с чего кормятся пиарщики и политтехнологи. Сытые, застойные годы после кризисов для меня всегда были сложнее, чем сами кризисы. Нынешняя ситуация меня касается, потому что я, во-первых, кучу денег на акциях потерял, а во-вторых, тут вопрос в том, насколько мы готовы милитаризовать свое государство. Если будет принято решение ввести военное положение, отменить все выборы, зацензурировать все, что шевелится, и закрыть все ютубы – то тогда, наверное, мне будет не очень.
Могу рассказать две офигительные истории о том, как я работал в экономические кризисы. В 2008 году мне отдали один гонорар алкоголем. То есть я внезапно для себя оказался обладателем полутора двадцатифутовых контейнеров достаточно дорогого алкоголя, акцизного, легального, к слову. Который мне непонятно было куда девать. Это как типам в боевиках отдают гонорар полутора килограммами кокаина; и как бы я думаю: «И что я буду с этим делать? Я столько не пью, чтоб это куда-то утилизировать». Мне выгрузили алкоголь практически под окна моей квартиры.
Я его распродавал чуть ли не на «Авито» за полцены.
Другая история – про 2014 год. Мы работали по всей этой крымской истории, а там не ходили никакие транзакции, все надо было возить физически: если деньги, то они везутся наличкой в коробке из-под ксерокса, если это сим-карты – то сим-карты; все, к чему мы привыкли, там оно не работало. И это было новым вызовом: ты привыкаешь к технологиям, привыкаешь их использовать в работе и забываешь, что бывает иначе. И мы туда ездили с коробочками, пакетиками, борсетками с деньгами и гуманитарной помощью. На границе нас спокойно пропускали – у нас же не было оружия или наркотиков, цивильный мирный груз, ничего опасного.
Мы сейчас находимся в ситуации, для которой у нас в словаре практически нет слов. Но истории с эвфемизмами были всегда. Первая история про Красноярск. Там было подписано инвестиционное соглашение о строительстве металлургического завода, а потом начался народный бунт против завода ферросплавов. Потому что люди сказали, что экология и так плохая, и если будет завод ферросплавов, то им вообще крышка. И одним из способов решения этого конфликта было выведение слова «ферросплавы» из публичного оборота. То есть люди настолько были против завода ферросплавов, что переубедить их и объяснить, что завод ферросплавов – это хорошо, было задачей практически нереализуемой. Вместо этого реализовали другую задачу, просто вывели слово «ферросплавы» из публичного оборота, и начали называть иначе. И проблема сама собой по большей части исчезла. И аналогичным образом это работает в других ситуациях: не взрыв, а хлопок, например.
На Сахалине много было конфликтных ситуаций в связи с радиационной историей, с Росатомом. Просто сформировали экологическую программу и стали обсуждать не радиацию, потому что слово «радиация» дико тригерит всех, а стали обсуждать экологию в целом. А экология в целом – достаточно безопасная тема.
Очень интересная история с повесткой (в кризисы, когда надо отвечать людям, почему у них нет денег, – прим. ред.). Бунт 2011 года – это был бунт сытых, образованных москвичей. В регионах обычно бывают бунты голодных людей и повестка у них другая.
Голодных людей не очень интересует экология, их не очень интересует раздельная переработках мусора, их не очень интересует борьба с коррупцией, их не очень интересуют философские темы типа свободы слова и честных выборов. У голодных людей шкала приоритета очень простая. И она сводится в основном к работе, зарплате, социальным выплатам и возможности купить еды в магазине. Это более базовая шкала ценностей, и это более конфликтная история. В ситуации с сытыми людьми всегда можно договориться даже без помощи пиарщиков и политтехнологов, можно кинуть какой-то кусок, и все будет нормально, а когда люди теряют последнее – это самая сложная ситуация в конфликтологии, и там халтурить уже не получится. Я думаю, эта кризисная история (2022 года) будет чем еще полезна – выборы, конфликты, если их не отменят и не задавят военным положением, то они будут настоящими. Не игрушечными, не показными, а взрослыми».
***
Читайте в предыдущих публикациях спецпроекта «История кризисов»:
«Подходит толпа парней, сминает очередь и всю мебель забирает», – адвокат Колосовский о 90-х
«Что было в 2008 году? Рейдерская атака», – банкир Фролов о потере «Северной казны»
Екатеринбург, Светлана Загороднева
© 2022, РИА «Новый День»