В Екатеринбург прилетел известный театральный критик, член жюри национальной премии «Золотая маска» Павел Руднев. В Центре современной драматургии он посмотрел спектакль «Башлачев. Свердловск – Ленинград и назад», чтобы принять решение – включать его в программу «Маски» или нет. Вердикт жюри станет известен в ноябре. А пока Павел дал интервью «Новому Региону», в котором рассказал, почему стали актуальными постановки о кумирах прошлого, почему молодой актер не должен бегать за пивом для пожилых и каких спектаклей не хватает современному театру в условиях нынешней политической ситуации. А также назвал лучшего, по его мнению, актера России.

Новый Регион: Почему вы выбрали именно спектакль «Башлачев. Свердловск – Ленинград и назад» в качестве потенциального кандидата в программу «Золотой маски»?

Павел Руднев: ЦСД меня заинтересовал потому, что это такая уникальная организация в Екатеринбурге. Театров современной пьесы в России не так много, и почти все они в основном сосредоточены в столице. А здесь еще и какая-то необыкновенно плодотворная и энергичная жизнь: театр, который выпускает 6-8 премьер в сезон, – это большая редкость. Здесь действительно дебютируют те, кто, может быть, потом заслужит мировую или всероссийскую славу. И если есть такая возможность, конечно, надо примагничиваться к новому делу, интересоваться их работой.

Если говорить про сам спектакль «Башлачев…», в нем заняты очень хорошие силы. Семен Серзин – один из самых интересных режиссеров поколения 20-летних – 30-летних. Олег Ягодин – артист знаменитый на всю Россию и, безусловно, к нему всегда большой интерес. И сама тема кумиров прошлого, поднятая в спектакле, сегодня важна в России. Она фигурирует не только в этой постановке. По спектаклям в разных городах я вижу, что 20-летняя молодежь пытается найти опору в протесте прошлого и, тем самым, реабилитирует кумиров 80-х годов. Они пытаются переоценить, переосмыслить и найти источник для собственного существования сегодня, поскольку жизнь непростая и необходимы основания для выживания.

Н.Р.: Просмотры для «Золотой маски» шли весь прошлый сезон и продолжаются сейчас. Что вам удалось уже увидеть? Каковы самые горячие театральные тренды?

П.Р.: Я посмотрел 200-250 спектаклей, но тенденции сезона пока назвать сложно, потому что речь идет о всей России, а каждый регион – это своя эволюция и свой внутренний мир. Могу назвать общероссийские тенденции последних лет, которые уже сформировались повсеместно. Первое – это очень яростный конфликт между консервативным и экспериментальным направлениями в театре, который только нарастает. Но под воздействием этого конфликта консервативное направление тоже начинает меняться, пытается чем-то обогатиться, насытиться и пойти в другую сторону. А экспериментальное не радикализируется дальше, а пытается быть эстетически более полноценным.

Второй момент. Люди театра ощущают закрытость театрального мира, поэтому в последние 3-4 года ярко проявляется желание найти путь в какие-то смежные дисциплины, совместить театр с галерейной культурой, с психоанализом, с социологией, точными науками и так далее. В попытке деканонизации театр стал намного более разным, чем был в советской культуре. Поэтому даже у искушенного зрителя сегодня отсутствует представление о том, каким должен быть театр. Раньше в голове зрителя какое-то ощущение или предчувствие: в этом конкретном театре мы увидим конкретно это. Сегодня предуготованных представлений нет.

Н.Р.: Например, в Екатеринбурге года два назад театры, которые ставили в основном канонические спектакли, принялись ставить классику на современный лад. В Оперном выпустили «Бориса Годунова», где актеры в толстовках и ОМОН с автоматами, в Драме – «Ромео и Джульетту» XXI века. Тогда публика как раз не знала, чего ждать, и многие после премьер негативно высказывались об экспериментах с классикой. Сегодня такой острой реакции нет. Зритель привыкает?

П.Р.: Я думаю да, думаю, публика становится более подготовленной. Иначе и быть не может. Театр же должен вести публику за собой, доказывать, что есть новые подходы, и к ним надо относиться с той же степенью доверия, что и к подходам, которые тебе знакомы с младенчества. Но еще и сама публика меняется. Очень важно, что приходит молодой зритель, у которого гораздо меньше табу в представлениях о театре. Он гораздо реже говорит чему-то «нет, так нельзя, так никогда не будет». Для этого ведь достаточно быть ежедневным потребителем современной культуры, начиная от мультфильмов и кино, заканчивая современной литературой. Это уже дает представление о том, что театр не должен быть музеем, а должен меняться.

Н.Р.: К слову о молодых. Много ли сегодня в России подобных ЦСД проектов, когда театральную площадку отдают на откуп молодежи и экспериментам? Ведь здесь во многих спектаклях задействованы в основном студенты.

П.Р.: Не очень много, но они есть, начинают появляться. Расширение зрительского предложения всегда хорошо: есть такой театр, есть другой, есть третий – зритель может выбирать. И то, что молодежи здесь дают пробоваться сразу, а не стучаться в двери режиссерам и не ходить до 40 лет за пивом пожилым артистам, – это замечательно. Потому что чаще всего мы видим обратную картину, хотя студенческие спектакли могут конкурировать с профессиональными. Сегодня в Москве, например, интересные студенческие спектакли становятся на один уровень с профессиональными работами профессиональных театров. Их называют лучшими, они попадают в рейтинги. Курсы Брусникина, Каменьковича, Кудряшова, Рыжакова и так далее – они всегда попадают в водоворот. И чем чаще они туда попадают, тем больше раскрывается душа молодого артиста. Кроме того, для студентов всегда испытание: ведь сегодня может быть успех спектакля, а завтра – провал. И такое испытание, наряду с убыстрившимися ритмами, акселерацией делает студента более мобильным и готовым к ежедневной репертуарной работе.

Н.Р.: А все-таки кто учит? Мастер курса в институте или «выпустился – забудь все, что знал, режиссер все равно переучит»? Видна ли рука мастера, когда актер уже состоялся?

П.Р.: Режиссер, конечно, заставит все забыть и будет переучивать, но почерк хорошего мастера все равно будет видно в актере.

Н.Р.: А есть режиссеры с хорошо узнаваемым почерком? Когда слышишь имя и понимаешь чего ждать. Например, на Урале?

П.Р.: Конечно есть. На Урале это, безусловно, Коляда, безусловно, Баганова. Олег Гетце, правда, давно его работ не видел. Это Федотов, разумеется. Михаил Скомарохов, Пермский ТЮЗ. Я могу продолжить, приличный список набирается.

Н.Р.: Раз уж вы упомянули Сергея Федотова, давайте поговорим о первом в мире фестивале МакДонаха, который он и его театр «У моста» организовал и провел в Перми. Вы там были, более того, вы переводите МакДонаха. На ваш взгляд, первый блин был комом или все получилось?

П.Р.: Я думаю, все удалось. Фестиваль получился представительный, собралось много специалистов, которые спорили между собой много. Он оказался очень насыщенным, но все спектакли получились ровные. И это ставит перед фестивалем большую проблему отбора. Потому что было ясно, что часть спектаклей можно было и вовсе не привозить. А раз у Федотова есть идея все это продолжать ежегодно, то проблема отбора будет стоять с каждым годом еще острее, иначе фестиваль в какой-то момент может стать фестивалем неудач. Я уже сказал Федотову, но могу и озвучить. Мне кажется, не надо закольцовываться на одном МакДонахе, и периодически делать авторские фестивали, у нас в России эта ниша не очень заполнена. Если бы в Перми существовал иногда фестиваль Горького, иногда – Чехова и Тургенева, а между ними раз в 5 лет – фестиваль МакДонаха – это было бы самое то.

Н.Р.: Федотов привез в Пермь Ирландию, а Коляда везет Екатеринбург в Польшу – театр устраивает фестиваль «Коляда-плэйс» в Варшаве. Часто такое вообще бывает, что провинциальный театр делает свой фестиваль в Европе?

П.Р.: Нет, такое бывает очень редко, это уникальный случай. Наверное, можно сказать, что театр выходит на новый уровень. Многолетний интерес поляков к нашей современной пьесе обеспечил возможность существования такого фестиваля. Это замечательно.

Н.Р.: Как в целом негосударственные театры в России живут? Ситуация с «Театром.Doc» показала в очередной раз, что без помощи государства не выжить.

П.Р.: Плохо живут. Их почти нет в России, и в этом главная проблема российского театра. Потому что невозможно все время уповать на государство, тем более в ситуации, когда оно пытается контролировать идеологическую часть. Пока не контролирует, но подбирается. Сейчас особенно остро встает вопрос, что надо принять доктрину по поводу параллельного существования частного сектора театров – и вообще искусств – и государственного сектора. Потому что только на конкуренции между двумя сегментами может родиться что-то серьезное.

Но чистого существования частного театра невозможно, хотя бы здание – все равно от государства. Покупная способность билетов не обеспечивает производства театрального продукта. Это проблема не только театра. К сожалению.

Н.Р.: Вы говорите об идеологическом давлении. Были прецеденты, что постановку запретили?

П.Р.: Случаев именно запретов государством нет. Но есть попытки это сделать. И часто театр идет на самоцензуру. Когда три раза ожегшись на молоке дуют на воду. Это всегда отказ от риска, самоограничение, что неправильно для театра и для искусства в целом.

Н.Р.: Многие киноманы жалуются, что в Россию не привозят арт-хаусное кино, которое способно не только заставить задуматься о чем-то, но и рассмешить, хотя такие фильмы есть. Но привозят только устрашающие фильмы про наркоманов, проституток и так далее. А чего сегодня не хватает театру? «Веселухи» или трагизма?

П.Р.: Думаю, «веселухи» достаточно, это как раз весь театральный мейнстрим. Не хватает умной веселухи. Если говорить об авангардном течении в театре, то это, может, 5 процентов всего российского репертуара.

Н.Р.: Мало ставят комедий по Гоголю?

П.Р.: Нет. Не хватает именно современной умной комедии. Нет таких пьес. Современная драматургия депрессивная, она про выживание, про какие-то проблемы. Это не значит, что это плохо, и не значит, что нет талантливых авторов. Тут большая культурологическая проблема, связанная с тем, что нам в истории культуры, и сегодня в частности, не хватает самоиронии и самопародии. Мы очень самодовольны и самодостаточны. Тем более что такой немного китайский вариант самогерметичности культивируется политической идеологией. По сути, сегодня единственная политическая идея – возврат в прошлое, к советскому государству. «Запад нам не нужен, мы сами по себе, мы лучше всех». Над чем тут смеяться? А что такое комедия? Это отказ от прошлого через смех. Смеяться можно, только когда тебе стыдно за самого себя, у тебя есть стремление в будущее и тебе надо оторваться от прошлого. Сегодня оторваться от прошлого, видимо, мы не можем. Хотя в театре начинает появляться такая тенденция, но она идет не из драматургии, а от режиссера. Богомолов в Москве сейчас занимается сатирой, смеется над собой. Но большой вопрос – разовьется ли это направление? Или, может, загаснет? Или его затушат?..

Н.Р.: Последний вопрос просто из любопытства. Понятно, что некорректно и тяжело составлять топы и рейтинги актеров и режиссеров. Но все-таки: кого вы сегодня считаете самым сильным среди актеров и среди режиссеров?

П.Р.: Артист номер один сегодня – это Райкин. Актриса… Я долго думал, вычленить это просто невозможно. Пусть мой ответ будет просто – Райкин.

Екатеринбург, Ольга Тарасова, Семен Саливанчук

© 2014, «Новый Регион – Екатеринбург»

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».