Британский праздник непослушания открыл миру новую силу внутри ЕС – сельских жителей: они неожиданно взбрыкнули и отказались от цивилизационного выбора, который, казалось бы, уже сделан. Отказались от европейской толерантности. Это именно те люди, которые считают колонизацию вехой истории, а не преступным периодом, за который нужно каяться изо дня в день, заодно оплачивая быт потомков колонизируемых. Именно эти люди неожиданно сказали: хватит пособиям по безработице для мигрантов из Африки, всецело поддерживая лозунг «Хватит кормить Брюссель!». И, если верить нашему собеседнику, у упомянутых представителей «старой доброй Англии», сделавших Brexit возможным, найдется большое количество сторонников и в континентальной Европе.

Будущее ЕС и правый, то есть националистический, поворот в европейской политике мы обсуждаем с заведующим кафедрой зарубежного регионоведения, директором Информационного центра ЕС в Уральском регионе, доктором исторических наук Александром Нестеровым.

Как так вышло, что Британия все-таки вышла из ЕС, qui prodest?

Знаете, было очень мощное давление и со стороны США, и со стороны ЕС, что выходить нельзя. И Берлин, и Вашингтон, и Брюссель, все давили в одну сторону – оставайтесь в ЕС. Наличие в рамках Евросоюза Великобритании – это очень позитивно. Во-первых, это мощная экономика, во-вторых, это Commonwealth – содружество бывших колоний Великобритании, куда входит всего 53 государства, фактор, который нельзя сбрасывать с весов. Разумеется, были и политические силы, которые выступали против членства Великобритании в Евросоюзе.

Сейчас мы говорим о тех, кого снобливые горожане называют в Англии не иначе как village people, по-русски, если грубо, – деревенщина?

Действительно за членство в ЕС голосовали Шотландия, Северная Ирландия, Манчестер. Против ЕС была консервативная сельская Англия, и именно она одержала победу над мультинациональным набитым мигрантами Лондоном и сепаратистски настроенными регионами. Британская глубинка – «старая добрая Англия» – руководствуется одним простым принципом. Тем, что Англия – это Англия. В Европе она (Великобритания) теряет свой английский характер. Англия до начала двадцатого века, с их точки зрения, в Европу вообще не входила. Это не тяга к великодержавию, а тяга к отстранению. К самостоятельности. Внутри эти консервативные регионы. В Англии, вообще, слово иностранец (foreign – внешний, или даже alien – другой, иной) содержит оттенок презрения и сожаления. То есть выходец из чужих стран, он вызывает жалость тем, что не родился здесь, а с другой стороны – ну чего с него возьмешь? А сейчас в Англии мигрантов...

Волна мигрантов по всему ЕС – это не уникальное явление

Хлынувший в Великобританию вал мигрантов – и возникшие как следствие настроения «понаехали тут» очень ярко ассоциируется с ЕС. Притом что те, кто иммигрировали из Индии, Пакистана, Бангладеш, так не воспринимаются – они вроде как наши, как жители бывших колоний, которые являются членами Commonwealth. У древних славян было понятие «наши поганые» по отношению к союзным тюркским народам.. То есть они поганые (т.е. язычники – прим. ред.), но они наши. А мигранты в виде арабов из Северной Африки, волна из Африки в целом, Афганистана – это те приезжие, которые как раз связаны с членством в ЕС. Они рвутся в Европу, где 32,5 евро в день – пособие по безработице. А в Буркина-Фасо доход на душу населения 180 долларов в год. То есть он свой годовой доход дома за пять дней в Европе реализует, ничего не делая. Да для британских элит, для лондонского Сити, возможно, нанесен определенный ущерб. Все-таки для Британии вход в ЕС начался в 1973 году, и за эти полвека Британия в Евросоюз до определенной степени вросла.

То есть бомба под здание ЕС в виде Brexit была подложена задолго до референдума?

Нынешний Brexit произошел потому, что 17-18 лет назад в споре между политиками и экономистами победу одержали именно политики, нарушая базовую заповедь европейской интеграции. Те, что были сложены еще Жаном Монне и Робером Шуманом. Идея была такая. Надо начинать с экономики и двигаться неспешно. И цель интеграции – выровнять уровень жизни жителей интегрированной Европы. А в 1996-99 годах, когда создавался ЕС в его нынешнем виде, возник спор: по экстенсивному или интенсивному пути развиваться. Интенсивный – повышение качества экономического развития тех 15 стран, которые входили в ЕС. Другой подход – это подход условных политиков, требовавших, чтобы в ЕС входили страны, признающие европейские ценности типа демократии и т.д. Провальным было пятое расширение 2004-2007 годов. Когда появилось еще 12 стран ЕС – территория выросла на треть, население на 25 процентов, а ВВП – только на 5 процентов. Понятно, что это оказались дотационные страны. Это 12 камней на шее ЕС.

Кроме экономики, когда поднимается тот же вопрос мигрантов для «старой доброй Англии», обязательно вспоминаются лево-либеральные ценности толерантности.

Да, второй фактор – это чрезмерное развитие идей толерантности и демократичности. Толерантность превратилась в угрозу для существования Европы. По сути, она оправдана только в том случае, если ценности разделяются обеими сторонами общественного диалога. Если нет, то сторона не толерантная воспринимает толерантность другой стороны как слабость. Brexit – это ценностный выбор. В Европе сейчас поднимается волна даже не национализма, а волна движений, декларирующих приоритет национальных интересов над наднациональными.

Это как раз реакция большинства народов европейских стран, на то, что разрушаются традиционные схемы самоидентификации европейцев. Толерантность толерантностью, но когда пришлось выбросить из лиссабонского договора упоминание о христианской сущности Европы, чтобы не обидеть мусульман – это уже диагноз. Европа возникла в рамках европейской цивилизации, как ни крути. Теперь эта толерантность ведет к волнам мигрантов, и их оценка не всегда адекватна. Но тем не менее есть раздражающее нежелание мигрантов вписаться в принимающее общество.

Мигрантский вопрос вообще для Brexit стал ключевым. Они стремятся признать за ними право не соблюдать местные законы, поскольку обладают собственными. Нынешние мигранты и не думают соблюдать законы принимающего общества, коли европейцы уважают меньшинства. Перед нами вторая версия заката Европы Шпенглера. Но тогда был классический закат европейской модели либерализма, на который Европа ответила тоталитарными режимами. Сейчас же для Европы характерно: говорить, что вы относитесь к правым – это неприлично. Правильный европейский интеллигент – это всегда левый. Он борется за права секс-меньшинств, животных – за что именно, не важно, важно то, что он борется за права меньшинств.

Протодиакон Кураев недавно назвал ЕС без Великобритании с доминирующей Германией «четвертым рейхом» – имея в виду единую державу с мощной армией.

Знаете, в 1954 году такой план существовал. Так называемый план Плевена о том, чтобы создать общую европейскую армию, с единой оборонной структурой. Так вот, первой от ратификации отказалась сама же и Франция, так как потихоньку дошло, что армия – это элемент суверенитета, делиться которым не слишком хочется. По соцопросам треть немцев хочет выйти из ЕС. Это не половина, как в Британии, но все-таки. Верховный суд Германии завален заявлениями – соответствует ли то или иное решение ЕС конституции Германии. Как правило, суд говорит: да. Но всех раздражает принцип прямого действия правовых регламентов. Что если ЕС издает некий правовой акт, он обязателен для исполнения.

Мы увидим грядущий парад суверенитетов, либо ЕС будет-таки укрепляться?

Не знаю, если они останутся на политических рельсах с идеалами политкорректности, думаю, ЕС развалится. Если они все-таки повернут в сторону экономики, как и планировалось при строительстве ЕС еще в двадцатом веке, то, может, ЕС и сохранится. Я не знаю, куда их повернут. Страны континентальной Европы, в особенности крупные страны, ждет ценностный выбор. С нашей точки зрения просто невероятно, но если ты гей, то ты имеешь больше шансов поступить в Университет, чем натурал. А когда меньшинство становится более значимым, чем большинство, – это просто раздражает и может привести к взрыву.

А какова альтернатива этим ценностям? В Европе, скажем, известны российские «духовные скрепы», Россия ведь уже заявляла о себе как о хранительнице традиционных ценностей?

Нет. У них свои консервативные евро-атлантические ценности. О наших они не знают, хотя часто постулаты аналогичны. Но это ценности тех, кто в отличие от папы Франциска не желает извиняться за преследования Средних веков, тех, кто не считает, что если мы триста лет назад колониально эксплуатировали негров, то теперь из-за этого должны этих негров содержать. А тем более еще вдобавок не иметь права негра собственно негром называть. Это ценности людей, которые утомились политкорректностью. Мне нравится на эту тему чисто российский диалог: «Эй, негр, уступи дорогу. Я не негр, я афроамериканец. Это там ты афроамериканец – здесь ты негр».

Парадокс в том, что среди носителей подобного мировоззрения нередко как раз идет исламизация. Потому что местные церкви пытаются подстроиться под леволиберальные ценности, в отличие от более жесткого Ислама. Который порой и воспринимается как течение, пришедшее на смену христианству. Недаром в той же Франции много местных мусульман – этнических французов.

Уже пятьдесят лет в ЕС пытается вступить одна из крупнейших исламских держав – Турция. Ее перспективы поменялись?

Шансы турков на вступление в ЕС, как обычно, практически отсутствуют. У Турции масса серьезных проблем – курды, Сирия, то есть существуют пограничные конфликты, к которым Европа относится крайней негативно. Кроме того, Европа просто побаивается столь крупной мусульманской страны. Вдобавок турецкая армия после США – это вторая армия НАТО. ЕС очень смущает центр реальной вооруженной силы внутри себя, у них армии абсолютно небоеспособные. У всех – вплоть до Германии, история которой показала, что немцы природные вояки. Можно даже вспомнить анекдот про современный мир: «Как так вышло, что евреи воюют, поляки торгуют, а немцы – гаранты мира?». И уход Британии – которая еще более-менее лояльно относилась к Турции, им совсем не на руку, главный противник вхождения Турции в ЕС – Париж. А он никуда не делся. А после ухода Великобритании добавится внутренних чисто бюрократических проблем, чтобы еще и Турцией заниматься.

Хорошо, а Украина?

С Украиной вопросов, по-моему, никаких не осталось. Премьер-министр Нидерландов недавно заявил, что они откажутся ратифицировать соглашение с Украиной на основе своего собственного референдума. У них даже соглашение-то не получается. У элиты ЕС четкая точка зрения – что для Украины ближайшие 20-30 лет никакого членства не ожидается. Если та же Прибалтика, когда входила в Евросоюз, воспринималась частью европейской семьи, то Украина нет. Вопрос ассоциации Украины с ЕС шел из-за океана.

Лондон был лоббистом Украины в ЕС?

Вряд ли. Это была сложная игра с участием США. Сама по себе Украина никому не нужна. Сланцевый газ невыгодно сейчас добывать ни в США, ни на Украине, ни где-либо еще. Соответственно, Украина может быть интересна Западу, например, как полигон для НАТО, не больше.

Вот реальные кандидаты на вступление в ЕС – это страны бывшей Югославии. Точнее, они были таковыми до Brexit. Босния, Сербия, Македония. Ни одна из этих стран донором быть не может, и сейчас их вхождение в ЕС могут заблокировать – те, кто воспринимает их как потенциальных седоков на шее.

На признании Крыма и санкциях Brexit как-то может сказаться?

Де Голль заявлял, что Великобритания – троянский конь США в Европе. С моей точки зрения, каких-то особенных изменений не ожидается, разве что курс евро упадет и туристические услуги окажутся дешевле. Так что со стороны Великобритании перемен не ожидается.

Касательно континентальной Европы… Мы можем говорить, что сторонники национальной, а не европейской, идентичности получили дополнительные козыри. В начале ХХ века лозунг был «Германия превыше всего». Сегодняшние националисты, в той же Франции, та же Марин ле Пен говорит о том, что мы должны сохранить французскую идентичность. Речь идет не о национальном превосходстве, а о сохранении себя. Так сложилось, что у России довольно неплохие отношения с ле Пен, заявлявшей о необходимости признания Крыма, но пока это были лишь заявления, и не больше. Разумеется, Европе выгодно двигаться в сторону России до определенного предела, однако ей не менее выгодна и определенная дистанция – и от России, и от США, и от Ближнего Востока.

Екатеринбург, Максим Бородин

© 2016, РИА «Новый День»