В Киеве живет падла. О ней известно только то, что она здесь не одна, а ее нападения внезапны и непредсказуемы. Еще говорят, что она бывает очень большая и предпочитает нападать на местных жителей. Любые дела с украинскими партнерами – либо даже с собственными представителями в Украине, проживающими в Киеве хоть в каком-то смысле постоянное время – следует вести с учетом наличия падлы.

Падла не имеет физической оболочки. Она обычно незаметно подкрадывается и нападает, не оставляя никаких шансов на эффективную защиту. Что происходит после нападения и до того момента, когда падла бесследно исчезает, установить не удалось, но есть описание симптомов – науке точно известно, что чувствует киевлянин, на которого напала падла. У него пропадает даже не желание, а само осознание необходимости делать вообще хоть что-то, в независимости от материальных и моральных выгод – он не идет на переговоры, он не берет в руки телефонную трубку, он не пишет и, тем более, не распечатывает важный документ. Он даже прекращает следить за новостями. Обычно у него стекленеют глаза и тупеет лицо. Он слоняется по своему офису, может лежать на диване или тупо стоять у окна, почесываясь. Если он сидит за компьютером, то он открывает один за другим новостные сайты, обновляет, ползет на следующий, ничего не читая. Или просматривает порнографию. Обновляет. Листает, практически не глядя на контент, дожидаясь лишь пока картинки загрузятся. Вот как только загрузятся – сразу в следующую. То же самое происходит с сигаретами и чашками кофе. Они курятся для того, чтобы зажечь новую, а пьются, чтобы попросить секретаршу: «Сделай мне еще кофе».

Если звонит телефон, то он отвечает что-то вроде «не могу сейчас говорить», обещает перезвонить, но не перезванивает. Если хочется есть, то он съедает совершенно неподходящий для этого офисный корм, вроде печений или кусков сахара, даже не догадываясь о возможности выйти на улицу и пообедать. Вообще, выход на улицу – самое страшное, что можно себе представить. Там ведь ходят люди, на них полагается смотреть, улыбаться или, наоборот, кривить лицо, реагировать на сигналы светофора, не врезаться в столбы и деревья, куда-то идти, с кем-то о чем-то разговаривать… И только вечером, пребывая в этом безмятежно тупом состоянии, он садится за руль своей машины и, позевывая, также долго и тупо стоит в пробке. Потом он приезжает домой и ложится спать, чувствуя безумную усталость.

Говорят, что падла нападает еще на новорожденных, но это неправда – нападения падл носят приобретенный, а не врожденный характер. А главные, самые большие и опасные падлы страны, бесспорно, нападают на обитателей улиц Банковая и Михаила Грушевского. Егор полагал, что именно там находится их ареал размножения.

Часть киевлян ошибочно считает, что падла руководит их городом. Это заблуждение на уровне термина, но оно, конечно же, простительно с учетом персонажа, избранного на выборах-2006 руководить украинской столицей. У Егора не так давно состоялся с ним странный диалог, в мужском туалете на 8-м этаже гостиницы «Премьер-палас», где проходил какой-то очередной банкет на тему дружбы народов.

Мэр умывался, затем долго сушил руки, вглядываясь в зеркало, а потом зачем-то повернулся к Егору и начал говорить.

– Я работаю киевским мэром. Я не верю в досрочные выборы себя. Они бы еще Новый Год отменили. Всё идет по плану и сегодня мы обсуждали проблемы отопительного сезона на совещании с участием снегоуборочной техники – подготовка города к зиме неизбежна. А на сессии Киевсовета опять будут спорить, надо дороже отдавать под целевое использование заснеженную землю или дешевле, а также стоит ли вносить уровень атмосферных осадков, ожидаемых в декабре, в земельный кадастр? Он мне снится уже этот кадастр. Заходит в кабинет, садится, закуривает и говорит, что не хочет идти на сессию – а я отвечаю, что тогда оставайся здесь, в этом маленьком, уютном кабинете с приемной, расположенном внутри огромной Администрации, о которой я ничего не знаю. Разве только то, что на 5 этаже тоже работают два туалета, женский и мужской. Я поручаю кадастру обратиться от моего имени к городскому ГАИ с требованием проверять автомобили на дорогах, все ли успели «переобуться» в зимнюю резину, чтобы снизить аварийность. Я думаю, что в этом году мы в Киеве отменим «День жестянщика». Или что-то другое будем отмечать в этот день, тем более, что жестянка – это все-таки банка. Больше банка, чем автомобиль. Ну и вообще, «на выпавший на белый, ложится самый первый», как в песне поется, «и легкий и несмелый на твой похожий след». Ага, след. Сейчас я отойду и сейчас я вернусь.

Мэр действительно отошел. Он зашел в кабинку, пробыл там не более минуты, а когда вышел, улыбнулся Егору и спросил: «Вы журналист?».

– Что-то вроде этого, – сказал Егор.

– Киевские журналисты считают, что я воспринимаю мир как набор галлюцинаций, некоторые их которых настолько навязчивы, что умудряются пробиться в мое восприятие. Но это не так. Я воспринимаю мир как реальность, а если какая-то часть этой реальности ведет себя как галлюцинация, то это ее проблемы. Вот заходит, допустим, в этот мой кабинет нечто вполне реальное, садится, закуривает, но когда начинает говорить, вдруг расплывается, размывается и превращается в галлюцинацию. Я его спрашиваю о простых и понятных вещах, а он вдруг настолько искажается сам при своем ответе, что теряет человеческие черты. Некоторая часть реальности имеет свойство стремиться к тому, чтобы стать галлюцинацией. А иногда – большая ее часть. Потому я очень осторожен с людьми и предметами, а также их словами и действиями – вроде бы все настоящее, а спросишь что-то или руку протянешь пощупать, теплый ли он, живой, а под рукой воздух. И перед глазами марево. И вместо слов сплошное «бу-бу-бу». Я знаю, что галлюцинаций много среди нас, поэтому я стремлюсь лично пообщаться с каждым, кого я беру на работу. Я обычно молча сижу и жду, пока она чем-то себя не выдаст – например, когда вместо человеческой речи раздастся этот саксофон. А полиграф, то есть проверка на детекторе лжи – это единственный способ, чтобы как-то необидно чисто физиологически проверить, с кем ты имеешь дело. Ведь галлюцинации не излучают импульсы. Впрочем, что с тех импульсов тепла и света, когда даже те, кто из реальности и прошедшие детектор, вдруг превращаются в галлюцинации? Они блестяще имитируют свою близость к реальности – они стремятся общаться друг с другом, боятся меня, как будто я могу сделать им что-то плохое. В моем кабинете бывает много людей, хороших и разных. Иногда они рассказывают мне про галлюцинации других галлюцинаций, например, про досрочные выборы или центральную украинскую власть, чья природа такова, что любого живого человека превратит в галлюцинацию. Или про СМИ, в которых мне зачем-то необходимо поселиться и стать галлюцинацией для галлюцинаций. Все, что я не вижу, не имеет значения. Как только я перестаю на что-то смотреть, оно перестает быть реальным. То, что я не понимаю, сплошная галлюцинация. Но среди всех этих ужасов и кошмаров я работаю киевским мэром.

– Ну, еще и в церковь ходите. – сказал Егор, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, десять лет назад меня укусил негр. Его звали Сандей и небольшая церковь, которую он создавал здесь, быстро набирала новых сторонников. Смысл был в том, что нет другого Бога, кроме как внутри меня, а, значит, разговаривать с ним можно в любое время и на любые темы. Последнее, наверно, самое важное, потому что с Богом можно вести не теософские диспуты, а вполне жизненные терки. Бог – это разговор с зеркалом, не больше того. Чистота помыслов – конкретность действий, то есть. Я обратился к Богу и Бог услышал меня. Я спросил негра, что есть плоть, а что есть кровь, а Сандей укусил меня за ухо и сказал, отплевываясь: вот тебе, дядька, плоть, а вот тебе, дядька, кровь. Все прочее пустяки по контуру, ведь главное, что кровь внутри плоти, а плоть внутри Сандея и 10% от всех доходов – гонорар ему. Ну, а раз так, то все вообще происходит только внутри. Счастье, успех, здоровье, миллионы лежат не где-то там за контуром тела или, как принято писать в газетных заголовках, «под ногами», а непосредственно внутри. И чтобы их увидеть, достаточно посмотреть в зеркало. Убрать с него эти две дорожки и посмотреть, – мэр застыл, глядя на Егора абсолютно сумасшедшими глазами.

– Что за дурацкая привычка нюхать кокос с зеркала? Ваш предшественник, Сан Саныч-то Омельченко, то просто водку пил.

– Он ее не пил. Он ее рыл, – ответил мэр. – За то и «бульдозер».

– Кстати, пользуясь случаем давно хотел спросить, – сказал Егор, – почему бабушка моей девушки – прихожанка вашей церкви – нюхает стрептоцид? Культурная ведь бабушка, кандидат наук, а как ни зайдешь в гости, так она пару таблеток стрептоцида между чайными ложками растирает, на клеенку дорожкой выкладывает и обе ноздри, значит, заполняет. Говорит, что помогает от насморка. Я ей посоветовал через купюры нюхать, чтобы удобнее получалось. Заработал проблемы в личной жизни.

– А кто тебе сказал, что я кокаин нюхаю? А про бабушку – ну ведь всей ее пенсии разве что на грамм белого хватит. Да и потом, главное, видеть отражение. Может у нее, Бог в клеенке отражается?

– А в чем Бог у этого вашего негра отражается?

– В глазах прихожан.

– Не понял. Он что с чужих зрачков свой кокос нюхает? – заинтересовался Егор.

– Да пошел ты нахуй! – сказал «Космос» и вышел из туалета.

Месяцем позже, вспоминая эту встречу, Егор понял, что именно тогда мэр – возможно в первый и последний раз – пытался оправдаться за все, сделанное им, причем максимально честно и откровенно. Жаль, что его собеседником оказался не журналист, а «вроде журналист», и монолог мэра не попал в СМИ. Во всяком случае, сказанное могло его примирить с частью киевлян – тех, на которых сам «Космос» оказался так непохож. Это был, безусловно, самый странный мэр украинской столицы за всю ее историю. И, возможно, вся причина его странности – непосредственно Киев.

Киев удивителен тем, что он меняет людей, но не так, как Москва, то есть не усиливая десятикратно то, что в них уже есть, а придавая их жизни какой-то совершенно другой смысл, чем найденный и осознанный ранее. Это город падлы и дискурса. И, на вопрос «Почему ты уехал?”, Егор бы, конечно, ответил так: «Велика Россия – ебать некого». А на самом деле, ни там, ни тут и поговорить-то было не с кем, никто не спрашивал.

Зато однажды удалось чуть не получить по морде на Крещатике за фразочку «ну и климат в этой средней полосе России», а еще обнаружить в Киеве удивительную улицу Лисёнка. Ну, представляете, декабрь, вечер, легкий снег, фонари, Оперный театр и, вдруг, улица Лисёнка. Боже-Боже, какой удивительный город, какие прекрасные люди, какие добрые названия улиц... Улица, как позже выяснилось, называлась улицой «Лысенка», кажется даже «Мыколы» и был он выдающийся украинский композитор. К счастью, это не привело к разочарованию в Киеве и в его замечательных людях. Он вообще был большим оптимистом этот Егор, мальчик средних лет.

В Киеве, а особенно в центре, где он как раз и жил, была та же проблема, что и в России, несмотря на всю эту нечеловеческую красоту вокруг в коротких юбках, с теплыми животами, загорелыми руками и честными сиськами. Они просто все были понаехавшие из спальных районов или, хуже, Броваров и Борисполя, а поэтому приходилось их тащить домой, а там они открывали рот, а когда у них открывался рот, становилось совсем грустно и уже ничего не хотелось.

Тем более что правильными киевскими девицами принято рекомендовать друг другу приятных молодых людей. Не в целях наживы или серьезных отношений, а так, чтоб с удовольствием поразвлечься. Посидеть в генделе, потом «повисеть» с бутылкой «Мартини» или 4-5 бутылками сухого вина у нее на кухне, ну а дальше как карта ляжет – с ней, с подругой или с обеими. Поэтому половая жизнь людей нашего круга общения, возраста, социального положения обычно очень однообразна – встретишь одну, а она тебя прогонит по всей своей девичьей компании и так можно жить бесконечно, пока пить не надоест, либо не влюбится какая-нибудь. Это вот к вопросу, кто тут на ком в Киеве сверху лежит.

Ну и, понятно, о чем с ними разговариваешь. Об иностранцах, которых они «разводят», о невменяемости владельцев салонов мебели и света, в которых они зачем-то официально работают. О книгах и странных-странных фильмах, которые они смотрят – никакой голливудской классики, чистый арт-хаус. Наслушаешься от них словечек, подцепленных да ну от кого-угодно – от бандитов до академиков.

А чего им противопоставишь-то, как их поднагнешь до колено-локтевой позиции и восхищенного заглядывания себе в рот? Их же анекдоты свежие, разве что интересуют, и больше ничем не удивишь – ни умом, ни деньгами, ни размерами, ни стихами с песнями. Везде они были, все видели, включая задницу негра им.А.М.Горького. Деньги их, конечно, еще интересуют, но уж не твои, ага...

Потом у них в компании появляется новый объект желаний, а ты либо сразу кочуешь в другую, либо берешь тайм-аут до следующего случайного знакомства с той одной, которая задаст тебе образ жизни на несколько ближайших месяцев. А там, глядишь, и старый круг обойти можно – вернется в него что ли кто-нибудь после очередного замужества в Шотландии или на Острове Пасхи, и привет!

И все это только обогащает, вся эта киевская свободная любовь, и так хорошо от нее, что куда там этим теплым тушканчикам на каблучках, всем этим приезжим девицам, которые не смогут пугать тебя Подолом, рассказывать тебе про бабушку, водить тебя к цыганке, гулять тебя так, как ты и сам не знал, что ноги столько могут ходить. А ты сам – столько выпить.

Но, вопреки всему этому, почти каждый вечер Егор выходил на улицу. Обходил квартал. Потом еще один. Потом садился на лавочку на Липках, потому что там, где он первый раз поцеловал ее, любая из его привычных девчонок уже бы давно творила с ним всё, что хотела. И он бы ничего не смог с этим поделать. А с ней были варианты.

Вот, кстати, про варианты он тоже успел поговорить на банкете имени дружбы народов – до того, как зашел в туалет к мэру – со своим странным приятелем-политконсультантом, которого ранее на подобных мероприятиях и видно не было. Обычно приятель предпочитал комнатно-кабинетные посиделки. Это был странный человек, как правило очень долго молчавший, словно в ожидании пока пьяный треп пройдет фазу обмена анекдотами и отсева образовавшихся парочек. Потом он говорил что-то вроде: «Мир невыносим, мировой катаклизм – неизбежен, а на смену традиционным вопросам «Кто виноват?” и «Что делать?” пришли два других: Где я? Что я здесь делаю?”.

– На первый вопрос можно получить исчерпывающий ответ, включив GPS-приемник в своей машине, а на второй – маленькую камеру на ноутбуке или в телефоне. – ответил Егор.

– Беда в том, что вопросительными словами в обоих вопросах являются совсем не «где» и «что», а именно «я». В этом-то и история, что «я» превратилось в вопрос, а раньше «я» было ответом, поскольку всегда неважно «где» и «что», но главное, что «я». – прозвучало в ответ, а потом Гриша начал откровенно бубнить: «Прогресс человечества дошел до той точки, когда производятся не изобретения, а массовое освоение изобретений – мы, к примеру, учимся тому, что уже давным-давно умели делать военные. Нас очень много, поэтому осваиваем мы настолько медленно, что изобретения прекращены. Представь, словно изобретение письменности убило речь и все умудрились забыть как говорить, пока учились писать?!”.

Все признаки конца времен перечислялись. Они были налицо, впрочем, как обычно. Сегодня добавился Гарри Поттер и второе пришествие.

– Если конец времен случится, то у тех, кого мы сейчас рожаем, уже есть свой Христос. Ну, а в целом, конечно, мир умирает за наши грехи. – говорил Гриша. – Наблюдать за процессом тяжело, поэтому вот и ведешь такой образ жизни. Люди, отказавшиеся от алкоголя и табака, становятся невыносимыми только потому, что начинают очень честно и четко чувствовать реальность. Я и сам, когда последний раз пытался бросить курить, вдруг поймал себя на такой кабинетной ясности осознания мира и действительности, в которой я живу, что стало не то чтобы страшно – тошно. И закурил снова.

Насчет Гарри Поттера – Гриша был, безусловно, прав. Читать художественную литературу становилось невыносимо, повсюду мерещилась Женька. Этот безобидный «Гарри Поттер», которого Егор по выходу седьмой книги уселся перечитывать с первого тома, дал абсолютно непредсказуемый эффект – интересными казались только те фрагменты, которые были связаны с Джинни Уизли. В некоторых местах Егор почти рыдал, и, слава Богу, что чтение закончилось в два вечера – не следя за сюжетом, он листал от страницы к странице, дожидаясь появления Джинни.

– Женька – не Джинни, а я не Гарри Поттер, хотя вокруг, конечно, все пидорасы, – с грустью сказал по итогам чтения Егор, задумчиво помахивая пустой бутылкой вискаря.

Живешь ведь и не можешь понять, что для какой-то отдельно взятой женщины – обычно очень молодой и красивой – окажешься первым и единственным мужчиной жизни. И нет ничего страшнее, когда так происходит, особенно если еще и сам влюблен по уши. Или, на первых порах, если просто любишь ее любовь. Потому что и отказаться не можешь, и ее жалко, ведь понимаешь, что ответить на ее чувства не можешь по определению. Какие нахер могут быть чувства в этом на редкость прекрасном и удивительном мире?

Дмитрий Белянский, © 2008, «Новый Регион», 2.0

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».