6 апреля горняки Североуральска отметили четырнадцатую годовщину первой шахтерской забастовки, которая изменила политический строй России. О событиях, предшествующих забастовке, и о том, как она проходила, рассказывает очевидец событий – первый председатель Независимого профсоюза горняков (НПГ) Владимир Чезганов.

Напомним, что сразу после того, как в 2001 году СУБР вошел в состав Сибирско-Уральской алюминиевой компании (СУАЛ), профсоюзное движение на руднике стало постепенно угасать.

Владимир Чезганов в настоящее время проживает в Екатеринбурге, где он и встретился с корреспондентом «Нового Региона».

Теперь об этом стоит рассказать…

В 1979 году мне случайно попалась книжка американского генерала Лесли Гровса, который во время Второй мировой войны отвечал за режим секретности американского атомного «Манхэттенского проекта». Через десять лет, во время подземной забастовки горняков Североуральского бокситового рудника, воспоминания «американского Берии» особенно часто вставали у меня перед глазами. Результатом осуществления операции «Манхеттенский проект» явилась атомная бомба, последствия апрельских событий 1989 года по социальной значимости сравнимы, на мой взгляд, с эквивалентом той самой бомбы. А скромная книжка Л.Гровса в бумажном переплете называлась: «Теперь об этом можно рассказать».

5 апреля 1989 года на шахте 15-15 бис производственного объединения «Севуралбокситруда» (в дальнейшем – СУБР) на подземном участке № 5 произошел конфликт. Начальник шахты решил снять с должности начальника этого самого участка. Трудящихся участковый босс устраивал, и другого на его месте они не хотели видеть до такой степени, что пригрозили боссу большому, в случае исполнения угрозы, ни много ни мало – забастовкой. НШ приказ о снятии НУ все-таки подписал, а горняки пятого участка по окончании утренней смены остались под землей. Весь межсменный перерыв, который в шахте предназначен для проведения взрывных работ и проветривания, и всю третью (вечернюю) смену ребята не только искали ответы на вопросы «кто виноват?» и «что делать?», но и успели обойти все подземное хозяйство родной шахты. После третьей смены «на гора» не досчитались одной трети аккумуляторов и самоспасателей. В течение ночной (первой) смены был создан забастовочный комитет шахты, появились первые наброски требований к администрации, а представители забастовочного комитета по горизонту 500 м через подземную сбойку сходили к своим северным соседям, на шахту 14-14 бис. В этот день на 15-й шахте практически все три смены, отработав в обычном режиме, не поднялись на поверхность.

Надо сказать, что к этому моменту ситуация на руднике была предельно накалена. Оказалось, достаточно небольшого толчка в виде заурядного конфликта, чтобы горняки, знавшие о забастовках только то, что если они и происходят, то не в «отечестве нашем свободном», а где-нибудь за кордоном, у «загнивающих капиталистов», – враз, без всякого предварительного сговора и подготовки, решились на такой шаг. В конце 1988 года были введены новые, повышенные нормы выработки – заработки упали. Действовала накопительная система наказаний, при которой практически за любое нарушение трудящемуся ставилась «двойка». Первая означала предупреждение, за вторую ее обладатель лишался 25 процентов месячной премии, а получившего три «двойки» могли уволить с работы.

На руднике, под давлением администрации и при поддержке «карманных» профсоюзов, осваивали почин рабочих Северского завода, когда за нарушение дисциплины одним членом бригады ответственность несли все. Был еще почин под названием «за того парня» – надо было либо отработать смену в воскресенье, либо отдать дневной заработок неизвестно куда и кому. В утреннюю смену практически не давали работать бесчисленные проверяющие и инспектирующие инстанции. Все это усугублялось отвратительным снабжением города продуктами питания и предметами первой необходимости, а вернее, отсутствием этого самого снабжения.

Утро 6-го апреля встретило меня пустым вестибюлем АБК (административно-бытовой комбинат) шахты 14. Никого не было ни в одной из раскомандировок, ни в раздевалке 1 этажа, ни вокруг комбината – ни одной живой души. Так может быть на шахте только в середине ночной смены, но на часах – 07:50, на улице светло, автобусы стоят на стоянке, а людей нет. По второму кругу пробегая через вестибюль, услышал звук, доносящийся из Красного уголка – вот где все! Но почему там ВСЕ?! На обычное собрание большинство трудящихся на тракторе не затянуть. Возле входа, внутри небольшого зала, люди стояли на спинках деревянных кинотеатровских кресел, образуя некую арку из человеческих тел, стояли даже на небольшом возвышении в конце зала, там, где трибунка и стол президиума. По сцене, в состоянии крайнего возбуждения, бегал звеньевой проходчиков из родной бригады – Серега Пересыпкин. В руках у него был грязный листок бумаги, как оказалось – с обращением забастовочного комитета 15-й шахты, а последнее из того, что я услышал, стоя в живом тоннеле на входе в красный уголок было следующим:

– … предлагаю: в поддержку горняков шахты 15-15 бис объявить забастовку, выбрать забастовочный комитет, председателем назначить проходчика Чезганова Владимира. А где он, кстати?

Все начали оглядываться вокруг себя, кто-то, сидевший на подоконнике, крикнул:

– Вон машина его стоит под окнами.

Наконец один из нависших надо мной элементов арки догадался взглянуть вниз, и меня в момент вытолкали на середину сцены. Серега тут же вручил мне свой листок и заявил:

– Командуй!

От первого лица трудно рассказывать, дальше попробую в хронологическом порядке.

Предложение Пересыпкина было одобрено, я зачитал обращение шахтеров шахты 15, где говорилось о том, что, по большому счету, так дальше жить нельзя! В Красном уголке договорились о том, что в забастовочный комитет (ЗК) шахты войдут представители всех подземных участков, а также взрывник, слесари с участков внутришахтного транспорта, комплекса подъемов, механического цеха и пункта обслуживания самоходного оборудования (ПОСО). Здесь же, единогласным решением всех присутствующих, без протокола, объявили забастовку, которая будет проходить под землей. Местом сбора ЗК назначили ПОСО, представляющий собой ряд специально оборудованных, закрепленных железобетоном выработок, в которых обслуживается и ремонтируется подземная самоходная (работающая на дизельных двигателях) техника. Кроме огромных камер в ПОСО так же имелись достаточно комфортабельные, с большими столами и скамейками «слесарки», где обычно трудовая интеллигенция – слесари – обедают, пьют чай и хранят в персональных самодельных сейфах личный инструмент и дефицитные запчасти.

Все трудящиеся утренней смены отправилась в столовую, за «тормозками». Затем, привычно переодевшись в робу, взяли в аккумуляторной фонари и самоспасатели и отправились в шахту. Со стороны все происходящее выглядело почти так же буднично, как в любой другой рабочий день, разве что практически все горняки одели в этот раз телогрейки, ведь шли, по сути, в неизвестность.

К 9 часам утра выбранные в ЗК делегаты собрались в ставшем на все время забастовки ее штабом, уютном помещении слесарной ПОСО, на глубине более 600 м под землей. Практически все друг друга знали. Сразу договорились о некоем внутреннем «кодексе поведения», прообразе современного регламента. Все заседания оформлять протоколами, решения отсылать адресатам с уведомлением о получении, по одному вопросу выступать не более одного раза, уважать друг друга беспрекословно, т.к. каждый представлял коллектив, как минимум, участка. Кстати, все это очень помогло в дальнейшем, но особенно трудно давалось выступить по одному вопросу один раз, пока не научились, перед тем как говорить, хорошенько подумать. Т.к. вместе с членами комитета подошла еще достаточно большая группа сочувствующих, их попросили покурить, а затем они очень пригодились в качестве посыльных. Первым делом на бумаге зафиксировали состав забастовочного комитета шахты 14-14 бис, с этого момента и до 11:00 9-го апреля вся власть на шахте находилась здесь.

Видимо, фактор внезапности и стремительность случившегося повергли руководство шахты (как потом выяснилось – всех пяти шахт) в такую растерянность, что практически весь инженерно-технический состав, от начальника шахты до сменного горного мастера, так и остался на все время забастовки в роли наблюдателя. Начали с первоочередных мер, необходимых для обеспечения безопасности людей. Около семисот человек должны будут жить под землей, вблизи своих рабочих мест, неизвестно сколько времени. Ответственность за их жизнь и здоровье автоматически легла на ЗК. Все шахтные службы: вентиляция, водоотлив, энергетика, транспорт – работали в обычном режиме. Дежурные в электроподстанциях, на водоотливе менялись по графику. Так же посменно выходил на работу линейный персонал. На каждом участке был назначен ответственный за порядок, а в его подчинение поступала группа наиболее деятельных людей, которые персонально отвечали за двухстороннюю связь между участком и штабом, снабжение бастующих пищей, куревом* и информацией. Определен необходимый минимум информации, периодичность и сроки, в которые она должна была поступать в штаб. В околоствольных дворах и местах возможного выхода на поверхность были выставлены сменные посты, составлен график дежурства. Особое внимание было уделено спиртному. За любую попытку употребления оного, виновные подлежали немедленному выдворению из шахты с последующим увольнением с работы. Затем был составлен план первоочередных действий. Во-первых, для того чтобы все решения ЗК были законными, следовало дождаться, когда все три смены соберутся под землей. А произойти это могло только в 00 часов 7 апреля. В том, что две остальные смены присоединятся к бастующим, сомнений не было никаких, однако – чем черт не шутит!

* Шахты СУБРа относятся к категории НЕ ОПАСНЫХ по газу и пыли, в них можно пользоваться, в отличие от угольных, открытым огнем.

Примерно в 12 часов дня ЗК приступил к обсуждению требований горняков шахты 14, выполнение которых позволило бы существенно изменить нашу жизнь к лучшему. Главная проблема – зарплата. Маленькая, не достойная горняцкого труда, с этим согласны все. А какой она должна быть?! Первое предложение было таким: Для забойной группы – не менее 600 руб. в месяц, вне зависимости от выполнения плана. Другое радикальное крыло предлагало 3.000 рублей, но их уже надо было заработать ударным трудом. Постепенно, старательно взвешивая все «за» и «против», пришли к тому, что самый реальный способ повышения зарплаты – это возвращение к старым нормам, плюс отмена ограничения величины премиальной составляющей (вторая составляющая – тариф). В процессе обсуждения возник прообраз популярной в недалеком уже будущем «потребительской корзины», т.е. рассуждая о размерах денежного вознаграждения за свой труд, решили – денег должно хватать для того, чтобы одеть, обуть, накормить семью из четырех человек, плюс 1 раз в год отдохнуть.

Никто не догадался, к сожалению, проследить за тем, сколько времени ушло у нас на обсуждение первого пункта требований. А в это время в штаб прибыли первые горняки из третьей смены. С горящими глазами и мешком информации. О забастовке в городе знают ВСЕ! Все шахты решили бастовать. Обстановка в городе нормальная, со стороны администрации и городских властей НИКАКИХ видимых действий. На шахтах появились первые родственники бастующих (жены, матери, дети) с провиантом и теплыми вещами. Передачи решили проверять на предмет наличия спиртного, возражений не было.

После того, как определились с первым пунктом требований и удостоверились в поддержке остальной части братьев-горняков, работа по обсуждению требований застопорилась. Если первый вопрос в своей важности ни у кого сомнений не вызвал, то на второе место претендовало такое множество проблем, что мы, в конце концов, просто поразились: как это, в таких-то условиях, люди еще и живут! Даже жалко себя стало. Поспорив еще немного, что важнее: переход на пятидневку, увеличение отпуска, улучшение снабжения, отмена драконовских штрафных санкций, сокращение управленческого персонала и т.д., решили сделать просто и мудро. Переписали все пожелания на бумагу, поставив во главе требование по зарплате, собрали общее собрание в ПОСО, проголосовали за них, занесли в протокол и с этим, в составе делегации из 5-ти человек, отправились к соседям, на шахту 15 (одна голова – хорошо, а две - лучше).

Предварительно созвонившись по телефону, выяснили место дислокации штаба 15-й и попросили встретить нас у сбойки. Они так же расположились на горизонте 410 м, и для того, чтобы до них добраться, нужно было сначала спуститься на 500 м, пройти по нему до места сбойки между двумя шахтами, а затем подняться по подземному серпантину опять на те же 90 метров вверх. Получалась ниспадающая петля со спиралями и поворотами общей протяженностью 5–6 километров.

Ребята с 15-й оказались уже с опытом, и путь от сбойки до перфораторной, где располагался штаб, мы проехали на ПДМ (погрузочно-доставочная машина). Встретили как родных, однако едва уловимый оттенок превосходства (по праву первых) сразу почувствовался. ЗК 15-й как раз собрался перекусить.

Немного о перфораторных*. Т.к. перфоратор** является основным орудием труда шахтера на рудной шахте, отношение к нему – особое. Для того чтобы это капризное чудо техники производительно дырявило горный массив, обеспечивая тем самым своему хозяину быстрое и безболезненное выполнение основной работы по забойному циклу, оно должно прежде пройти через руки перфораторщика. Хороший перфораторщик (как правило, сам в свое время набуривший немало километров шпуров) новый аппарат сначала разберет, каждую деталь механизма осмотрит, протрет и смажет, затем соберет, протянет и поставит на обкатку. При небольшом давлении сжатого воздуха перфоратор будет работать вхолостую где-нибудь вблизи перфораторной 2–3 суток, а перфораторщик будет ходить, подливать масла в масленку, трогать голой рукой, проверяя температуру и слушать звук, который издает каждый механизм (как правило, обкатывают несколько штук). Затем процесс разборки-осмотра-смазки-сборки повторяется, и только тогда перфоратор (машину, молоток – на каждой шахте его называют по-разному) можно отдавать в бригаду. Говорят, что нечто подобное проделывают с двигателями своих шедевров на заводах ВМW. Не прошедший обкатку перфоратор, в зависимости от качества (как правило, невысокого) заводской сборки, не проработает в забое и одной смены, отобьет горняку руки, сломается и попадет к тому же перфораторщику в грязном, разбитом виде. Место под перфораторную выбирается заранее, а ее размеры и оборудование зависят от срока службы, на который она рассчитана и самого хозяина. Обычно это камера, разделенная внутренними перегородками, как минимум, на два отделения. Перфораторная, где расположился штаб ЗК 15-й, оказалась «элитной». Несколько больших отделений, закрепленных торкретбетоном, побеленные стены и свод, бетонные перегородки, ровный бетонный пол, тепло и светло. Небольшой стеллаж на входе успели превратить в нары, на втором ярусе мирно посапывал во сне утомленный проходчик***.

* Перфораторная - подземная камера, предназначенная для обслуживания и ремонта ручного инструмента.

** Перфоратор - ручной буровой инструмент ударно-вращательного действия, предназначенный для бурения шпуров O 28-56 мм, глубиной до 4-х метров. П шахтный работает от сжатого воздуха.

*** Проходчика от забойщика на СУБРе легко отличить по цвету спецодежды, у забойщиков она темно-бурая (цвет боксита), у проходчиков - цвета породы, по которой проходит выработка, в которой он работает (известняк, порфирит, боксит).

Радушные хозяева пригласили за стол, на котором лежало несколько «столовских» и домашних «тормозков»*, принесли дымящийся эмалированный чайник, в который, судя по интенсивности аромата, засыпано было не менее пачки хорошего индийского чая. Практически все знали друг друга в лицо, осталось только представиться персонально, что и было сделано во время обеда и последующего перекура. Услышали из первых уст рассказ о том, как все начиналось с дополнительными подробностями, которые, в конечном счете, завершили картину сценария начала забастовки. Договорились: во-первых – штаб объединенного ЗК ПО СУБР будет располагаться, здесь, в перфораторной 5-го участка шахты 15, во-вторых – для исполнения любого решения ОЗК (объединенный забастовочный комитет) назначается персональный ответственный, устанавливается срок исполнения. Было решено организовать несколько специальных команд-подразделений, которые отвечали за свой участок деятельности, назначены руководители:

* Тормозок «столовский» - кусок хлеба (200г), полукопченая колбаса (150г), либо - сыр (150г), либо вареное яйцо,2-4 куска сахара.
Тормозок домашний - от бутерброда с маслом, посыпанным сахаром, до пакета с первым, вторым и десертом. Иногда по объему и содержанию ТД судят о том, как его обладатель работает дома…

– Служба безопасности отвечала за поддержание порядка в шахтах, постоянное дежурство в околоствольных дворах и местах запасных выходов на поверхность;

– Служба снабжения – доставка и распределение по участкам продовольствия и курева, а также стройматериалов для устройства временных мест обитания забастовщиков (доски, гвозди, вентиляционный рукав), необходимый инструмент в каждой бригаде имелся;

– Служба связи – постоянное дежурство у телефонов, специальная группа посыльных на случай отключения АТС*.

* На СУБРе имеется своя (4-х значная ) АТС с номерами во всех подразделениях, в т.ч. под землей, а т.ж. на поселках, и, частично, в городе.

Решено: до 15:00 7-го апреля закончить на всех шахтах мероприятия, связанные со спуском в шахту горняков, размещением их в местах временного пребывания, обеспечением безопасности, снабжением продовольствием, связью, медицинской помощью. К этому времени должны быть сформулированы требования, утверждены на общешахтных собраниях, и, в виде протоколов, представлены на шахте 15 в ОЗК.

Здесь же, на 15-й, узнали о том, что под землей находятся главный инженер СУБРа (Матвеев Петр Федотович) и зампредседателя профкома рудника (Мадорский Марк Петрович), которые все время забастовки провели с горняками. Директор СУБРа (Потылицын Виталий Алексеевич) в это время находился в отпуске, в Кисловодске.

В двенадцатом часу 06.04.89 делегаты ЗК 14-й отправились в обратный путь, на родную шахту. Шли пешком, т.к. машины под рукой не оказалось, но зато вдоволь наобщались с постоянно попадавшимися по дороге горняками. Практически каждому рассказали о том, что происходит, чего мы хотим, как собираемся добиваться своего, в ответ получили массу советов и наставлений и огромный заряд положительной энергии и неукротимое желание довести до конца начатое. На 14-й я зашел на родной участок № 4, на горизонте 560 м. В «будке»* поверх скамеек, уже имелись просторные нары, застеленные рукавом и телогрейками. Вся родная бригада была в сборе! Все до одного, даже отпускник Валентин Иванов, в свежепостиранной спецовке сидел в кругу картежников с неизменной «Примой» в углу рта**.

* Небольшая камера, отшитая от штрека досками и вентиляционным рукавом. Внутри - по бокам скамейки,в центре стол и печка, представляющая собой железный ящик, внутри которого закреплены мощные эл. лампы-киловаттки. Имеется телефон СУБРовской АТС , точка подключения кипятильника.

** Почти все шахтеры-отпускники, находившиеся в период забастовки в городе и поселках, опустились в шахты и оставались там до окончания событий.

В обычной жизни такого не может произойти никогда. Вот бригадирам-то раздолье: можно «оттянуть» любого и каждого, за все прошлое, настоящее и будущее, и не отвертишься и не сошлешься на отработавшую смену. Тут же тебе готова очная ставка. Душу «бугры» отвели на всю оставшуюся жизнь. А если по-серьезному, то это многодневное общежитие под землей, как дар божий, позволило столько узнать и понять, так сплотило горняков, что буквально на глазах изменило людей к лучшему. Наконец-то у здоровых, сильных мужиков проснулось чувство гордости за себя, за своих товарищей, за предприятие, за город, в котором живут и работают, за свои семьи, поддержавшие нас в этот нелегкий час. Ребята сполна пользовались полученной возможностью общения. Играли в домино и карты, потом появились кое-где шашки и шахматы, ели, пили чай, ходили друг к другу в гости, не забывая сказать старшему, кто, куда и на сколько убывает. Решение прекратить работу в первое время выполнялось, однако у кого же не болит душа за родной забой? Короче – к окончанию забастовки практически все забои были выкреплены чуть ли не вперед, дучки* заполнены рудой или породой, техника вымыта, отремонтирована и смазана как никогда – вера в успех действительно окрыляла.

* Дучка – вертикальная горная выработка, пройденная снизу вверх, может служить для вентиляции, как запасной выход, либо (оборудованная секторным затвором) для складирования и перепуска руды, или породы.

Пришел в ПОСО в 4-м часу ночи. У дежурного по штабу были аккуратно записаны все телефонные звонки, поступившие за это время с указанием времени, данных звонившего, краткого содержания разговора. Спецподразделения занимались своими делами. К этому моменту практически все бастующие были размещены в оборудованных для временного проживания выработках, четко работала связь с созданными на каждой шахте ЗК-ми. Поступила информация о том, что администрация и профсоюзный комитет рудника приняли решение бесплатно кормить и снабжать сигаретами бастующих. Было так же решено организовать в шахтах горячее питание, благо кое-какой опыт на этот счет имелся*. Ребята, бывшие со мной на 15-й, уже успели рассказать обо всем, что было там, так что решили пройти по шахте от ствола до последнего участка, посмотреть, как устроились люди, как работают забастовочные спецслужбы. Результаты круиза по шахте вызвали «чувство глубокого удовлетворения» и еще больше укрепили волю к победе.

* В начале 70-х на некоторых шахтах действовали подземные столовые, пища доставлялась в термосах.

7-го апреля в 09:00 все подземные рабочие (около 2,5 тысяч человек) ПО СУБР находились под землей в состоянии подземной забастовки. В эти дни СУБР готовился отметить свое 55-летие и по такому случаю в Североуральск прибыл ряд почетных гостей из Москвы. Готовились хорошенько, по-горняцки, отметить очередной славный юбилей крупнейшего в СССР производителя и поставщика бокситов. Однако водку и коньяк начальству пришлось пить с горя, а закуску съели горняки в шахтах.

В этот день в утреннюю смену на всех шахтах под землей состоялись собрания (каждое из которых, безусловно, заслуживает отдельного рассказа), где были приняты требования горняков ПО СУБР к администрации. Делегации ЗК со всех шахт с протоколами собраний поочередно прибывали на шахту 15 (транспорт специально выделило руководство шахт), опускались на горизонт 410 м и в сопровождении спецпроводников, собирались в уже знакомой перфораторной. ЗК 14-й, конечно же, был первым. Затем – шахта № 13 (Кальинская), шахта 9-10 (Черемуховская), и последними, конечно же, самые географически близкие – ЗК 16-й. С 5 шахт набралось человек 25, плюс «болельщики» с 15-й, так что было тесновато. В процессе ожидания прибывающих знакомились и интенсивно обменивались информацией практически на одну тему: «У нас было так. А как у вас?». Оказалось, что события на всех шахтах развивались до такой степени одинаково, что это впоследствии дало повод министру цветной металлургии СССР Дурасову обвинить нас в существовании заранее хорошо подготовленного заговора. К тому же оказалось, что в г. Норильске, немного раньше нас, подобным образом, бастовали заполярные горняки. Говорят, что компетентные органы долго еще искали в Североуральске «Норильский след», но в этот раз на самом деле было, как с той кошкой из темной комнаты.

Для начала зафиксировали на бумаге образование Объединенного забастовочного комитета (ОЗК) СУБРА. В него вошло от двух до пяти представителей от каждой шахты, квот на представительство в ОЗК не было. Было решено избрать 5 сопредседателей ОЗК, ими стали председатели ЗК шахт. Наконец приступили к обсуждению требований. В этот раз я догадался взглянуть на часы. Обсуждение первого пункта требований заняло у нас 6 с половиной часов! Никто не хотел уступать. Чувство ответственности и упрямство, гордость и амбиции, элементарная безграмотность и трезвый расчет – все, что есть в интеллектуальном и эмоциональном багаже у людей, было выплеснуто в один котел и варилось целую подземную смену. Так много о себе каждый из нас не то что не знал, а даже и предположить не мог, однако определенный этический барьер неукоснительно соблюдался всеми. Крепчайший чай и сигареты остужали пыл очередных ораторов. Тщательно, не по одному разу, взвесив все «за» и «против», каждого варианта, сошлись на формулировке, близкой к варианту, предложенному шахтами 14 и 15: снизить норму выработки на 12 процентов, отменить ограничение размера премии в зависимости от выполнения плана бригадой.

Это позволяло реально увеличить заработную плату в 1,5–2 раза (что и было подтверждено апрельским и последующими заработками), сама формулировка предлагала очень простой механизм выполнения требования и реально стимулировала горняков на ударный труд с первого до последнего дня каждого месяца.

После утверждения первого пункта у многих мелькнула мысль о том, что может получиться, если подобным образом обсуждать и принимать каждый пункт на общих собраниях и последующих переговорах с администрацией. К этому моменту подавляющее большинство членов комитета примерно представляло, чем может обернуться для горняков многодневное пребывание в шахте. Всего в ОЗК потупило, как впоследствии подсчитали чиновники, 139 предложений. Поэтому решили – все требования свести максимум в 4 пункта.

Следующий пункт касался продолжительности рабочей недели. До этого подземная группа СУБРа работала на шестидневке, в то время как управленческий аппарат и трест «Бокситстрой», занимавшийся, на условиях генподряда, проходкой капитальных горных выработок и строительством на поверхности, имели законных два выходных в неделю (у подземных проходчиков «Бокситстроя» один выходной был «скользящим»). СУБРовцы, постоянно имея проблемы с выполнением плана, вынуждены были одну–две, а то и все три смены прихватывать в воскресенье.

Третьим пунктом было предложено увеличить продолжительность ежегодного оплачиваемого отпуска до 49 рабочих дней. Продолжительность отпуска на тот момент составляла 24 рабочих дня для вновь принятых, плюс дополнительно 9 дней по достижении максимальной выслуги, итого – 33. Т.к. в Североуральске июнь – еще не лето, а июль – уже не лето, нам, не без основания, казалось, что наш отпуск должен быть по продолжительности приближен к районам крайнего Севера настолько, насколько мы близки к ним по географическому месторасположению.

Четвертым пунктом потребовали дни забастовки оплатить, исходя из среднего заработка. Наглость с нашей стороны, конечно, беспредельная, но это требование (как и все остальные) было выполнено, что впоследствии явилось предметом зависти со стороны братьев-угольщиков.

Оговаривая условия выхода из забастовки, одним из условий было записано («форс-мажор» по-современному), что в случае применения репрессий к членам забастовочного комитета, забастовка немедленно возобновится в том же виде. И еще: переговоры должны проходить только под землей.

Таким образом, самая важная часть работы ОЗК была выполнена практически за две смены. Следуя заранее утвержденному плану действий, пятеро сопредседателей ОЗК должны были побывать на каждой шахте, где на общих собраниях им предстояло «защитить», плод своего творческого труда с тем, чтобы с ним (пакетом требований) идти на переговоры с администрацией. Остальные члены ОЗК немедленно разъехались по своим шахтам – готовить людей.

Первое собрание состоялось здесь же, на 15-й, в подземном депо горизонта 320 м. Уже слегка закаленные в словесных баталиях, мы, по простоте душевной, рассчитывали на то, что ход наших мыслей будет принят и одобрен. Увы… Горняки очень хорошо помнили то, о чем они говорили, выдвигая требования от каждого участка и шахты в целом. А здесь им подсовывают куцый листочек с 4-мя пунктиками и говорят что ЭТО – от всех шахقеров! Всего СУБРа! За что боролись!? Полтора часа, раз за разом приходилось повторять мысль о том, что в случае успеха переговоров, подавляющее большинство остальных требований будет выполнено автоматически, а обсуждать на уровне прибывшего к тому времени в Североуральск заместителя министра цветной металлургии СССР проблемы, элементарно решаемые начальником участка, мягко говоря, не совсем правильно. Особенно «доставал» один немолодой слесарь, который каждый раз, когда заканчивался очередной тур вопросов и ответов, одним и тем же спокойным тоном задавал один и тот же вопрос про подшипники для шахтных вагонеток, которых всегда не хватает, а без них, как известно… Так продолжалось до тех пор, пока председатель ЗК 15-й <%='&'+'nbsp;'%>Виктор Окулов<%='&'+'nbsp;'%>, бригадир передовой бригады очистников, человек с исключительно взрывным характером, не начал орать. Он орал о том, что уже несколько раз слышали все присутствующие. О том, что в ОЗК потупило более сотни предложений для включения в список требований, что только одно их чтение и распечатка займет не одни сутки (компьютеров и ксероксов в нашем распоряжении тогда не было), а нам и так пока неизвестно – сколько придется сидеть под землей, еще раз повторил, что нам даст выполнение предложенного пакета из четырех пунктов, а в конце заявил, что данный несознательный товарищ, судя по его поведению, не кто иной, как саботажник, а может быть даже «казачок засланный». ЭТО надо было видеть и слышать. Экспромт подействовал, мужика потянули за робу, и он исчез из первых рядов до конца собрания, однако Витька голос сорвал, и руки у него тряслись до тех пор, пока не выкурил одну за другой три сигареты. Если сказать, что собрание на 15-й стало для нас хорошим уроком, значит не сказать почти ничего. Впереди нас ждали еще четыре шахты.

Для путешествия по шахтам ОЗК администрация выделила старенький агитавтобус «Кубань», максимальная скорость которого (под гору) не достигала 40 км в час. Первый раз за двое суток (Окулов – за трое) поднялся «на гора». Выйдя из копра к автобусу, чуть не упал, пришлось прислониться к стене. Никогда в жизни не пил, именно не пил, такого густого, чистого воздуха. Было примерно 03:30 утра 8-го апреля, морозец под -10º, и ни ветриночки. Ребята заржали, как стоялые кони. Я подумал, что смеются надо мной, но все смотрели на Витьку, который стоял на коленях, сняв каску, и смотрел в темное небо, как будто впервые его увидел. Он потом рассказал, что сделал лишний шаг из копра на улицу, колени подогнулись сами собой. Жить захотелось со страшной силой (причем жить хорошо). Вдоволь надышавшись и наржавшись, загрузились в автобус. Отметили, как символ, что автобус – АГИТ. Водитель, ворчливый дед, всю дорогу рассказывал нам городские сплетни, конечно же, про забастовку. Печка в автобусе не работала.

Шахта № 16-16 бис расположена почти в черте города, и рабочие на ней почти все городские. Она располагается на южном фланге уникального месторождения бокситов, залегающих параллельно Уральскому хребту на его восточных склонах, на глубине от нескольких метров в районе Волчанска и Североуральска до 2.400 м (разведанные запасы) в Ивдельском районе. От 16-й до «Черемуховской» (самой северной) километров 30. Между ними, с юга на север: 15-я, 14-я, и 13-я, а возле них – шахтерские поселки: 3-й Северный, Калья и Черемухово (тоже с юга на север).

Собрание на 16-й прошло гораздо спокойнее, чем на 15-й, однако уезжали с неприятным осадком на душе. Слишком много недоверия и пессимизма.

Зато родная 14-я враз развеяла все страхи и сомнения. Собрание проходило в ПОСО, несмотря на внушительные размеры не сумевшем вместить весь подземный коллектив шахты. Были открыты огромные (3 на 4 м) ворота и люди заполнили все пространство на сопряжении ПОСО с квершлагом. Выступать пришлось с ковша LK-1*. Когда стояли в нем вдвоем с главным инженером СУБРа, который до этой должности сам прошел путь от горного мастера до главинжа этой шахты, почему-то вспомнился Ленин на броневике. До того похожа была ситуация (одно плохо – после выступления у меня, как и у Окулова, пропал голос). Здесь мы встретили практически полное взаимопонимание и поддержку. Видимо, сказалось то обстоятельство, что за время, проведенное под землей, множество людей, курсируя по подземной сбойке между 14- и 15-й шахтами, успели пропитаться духом забастовки, постоянно получали несравненно больший объем информации непосредственно из главного штаба ОЗК, в отличие от остальных трех изолированных в пространстве шахт. Там, вторые сутки сведения поступали в основном по телефону, да от вернувшихся с 15-й членов ОЗК. Зато в сплетнях и слухах, для которых многометровая толща земли – не преграда, недостатка не было.

* Погрузочно-доставочная машина польского производства.

В этом мы немедленно убедились, опустившись на 13-ю шахту. Почти полчаса пришлось убеждать встретившее нас в околоствольном дворе собрание, в том, что войск и танков в городе нет, что в шахты не пустят газ, не выключат освещение и вентиляцию, а по выходу из шахты, не арестуют и не отвезут в Ивдель валить лес. Хотя сами во всем этом мы далеко не были уверены. Шахта 13 отпечаталась в памяти как самая «блатная». Процент побывавших (не по своей воле) в пресловутом Ивделе горняков, здесь был самым высоким на СУБРе. Даже председателя ЗК шахты в свое время не минула «чаша сия». Однако, кроме невероятной порции матюгов, мы получили несколько дельных советов, которые впоследствии очень пригодились на переговорах.

От 13-й до «Черемуховской» – километров 10. Судя по «прыти», с которой передвигалась по «бетонке» наша автокляча, ехать предстояло не менее получаса. Только здесь до меня дошло, что после того как встал на работу 6-го утром, я еще ни разу не сомкнул глаз. Так как самое теплое место в автобусе было над двигателем, который в «Кубани» расположен внутри салона, мне, как не имеющему телогрейки, позволили полулежа продремать на нем до самого копра шахты «Черемуховская». Однако этого кусочка полузабытья хватило только до камеры ожидания в шахте, где я возле печки по-настоящему «вырубился». Очнулся в клети, которая вывозила нас после собрания наверх, ноги самопроизвольно подгибались, голова раскалывалась, а язык после постоянных сигарет и чая распух так, что пытаться что-то сказать было бесполезно. Ребята выглядели поприличнее, но ненамного. Поведали, что собрание прошло непросто, но, под давлением уже полученного от 4-х шахт кредита доверия, «Черемуха» так же выдала ОЗК свое «добро». Перед тем как всех нас развезли по своим шахтам, договорились собраться на 15-й в 11:00. Через П.Матвеева сообщили, что готовы к переговорам под землей.

Кое-как, с заездом на 13-ю, добрался до своей шахты. Было уже светло. В копре находилось несколько женщин в гражданской одежде с пухлыми свертками и авоськами, вкусно пахло домашней едой. Видимо вид мой не внушил им ни малейшего энтузиазма, т.к. глаза у некоторых тут же заблестели от слез. Вот этого нам только не хватало! Клеть послушно опустилась на 410-й горизонт, а до ПОСО меня подбросил дежуривший у ствола электровоз. Еще по дороге мне сообщили, что в шахту опустили горячее питание, в ПОСО был организован раздаточный пункт. Пищу (первое и второе) привезли в армейских термосах, а посуду – в ящиках из-под взрывчатки. Руководил всем наиглавнейший зам по тылу Серега Пересыпкин – очень хозяйственный кадр. Я попробовал спросить, где здесь можно поспать, но Сергей, он же еще и заядлый охотник, вмиг оценив мое состояние, заявил, что спать мне не даст, пока я не поем. Стоит заметить, что столовая на нашей шахте считалась лучшей на руднике, и хотя шахта расположена довольно далеко от «бетонки», шофера предпочитали проделать лишние 2 км, но обедали в основном у нас. Повара по случаю постарались особенно. Борщ был наваристый, рис рассыпчатый, а бефстроганов – как дома. Серега молча стоял рядом, изредка отгоняя ребят, пытавшихся что-нибудь спросить. Затем он сопроводил меня в дальнюю каморку-склад, где я наконец-то растянулся на настиле из досок, покрытых чистой ветошью и телогрейками. Сверху на меня так же бросили телогрейку, и я уснул на долгие 2 часа.

Горячая пища и сон совершенно восстановили работоспособность, а, самое главное, появился голос, хотя горло болело как при ангине. У ребят из ПОСО имелось неплохое мыло и я, с большим удовольствием, умылся по пояс из пожарного крана на квершлаге*. Вода в шахту подается для промывки шпуров и скважин во время бурения. Практически в каждой выработке имеется водяной став (трубопровод), на котором, через определенное правилами безопасности расстояние, вварены пожарные краны. Водой этой пользуются все шахтеры, зачастую (когда очень хочется) употребляя ее в сыром виде. Хозяева временно оккупированного штабом ЗК ПОСО пригласили к завтраку (обеду, ужину – было уже не понять). Посередине стола красовался большой домашний пирог с яблоками и брусникой. Родные, да и профсоюз голодать не позволяли. Пока пили чай с пирогом, дежурный по штабу успел рассказать все новости и сплетни. Главная – администрация официально пригласила на переговоры, которые должны проходить на поверхности.

* Квершлаг - капитальная горизонтальная горная выработка, пройденная от ствола (шахтного) к залежи полезного ископаемого. Служит: для доставки людей, материалов, руды и породы, проветривания и водоотлива.

В 11:00 ОЗК вновь собрался на 15-й. Мы уже знали, что в город прибыл замминистра цветной металлургии Глушков и руководство нашего главка – «Союзалюминия». Т.к. замминистра к тому времени было уже 72 года, он категорически отказывался спуститься в шахту. О причинах потом судачили разное, однако, чтобы не обижать ныне покойного, просто оставим на совести пославших его, то, что 2500 горняков лишние двое суток провели под землей. Сидеть, сложа руки, и ждать, пока наверху примут решение, мы не собирались. По телефонам всем друзьям, родственникам и знакомым тут же сообщили о том, что переговоры срываются администрацией. Одновременно решили подготовить информационное сообщение и попытаться выступить с ним по городскому радио. В сообщении мы говорили о причинах забастовки, наших требованиях, обстановке под землей. Администрация и городские власти дали добро, а зачитать сообщение поручили мне. К этому времени мы уже не боялись, что на поверхности к нам будут применены какие-то репрессии. Однако отправили одного.

Наверху меня, пока не пришла машина, попросили подняться на 2-й этаж АБК. На лестничной площадке встретился секретарь парткома СУБРА, невысокий, крепкий мужик, с лицом – мрачнее не бывает. Он попросил меня дать ему прочитать текст обращения, который умещался на одной стороне тетрадного листка. Прочитав, довольно долго вертел листок в руках, затем, без слов, вернул его и приказал стоявшему рядом секретарю ГК ВЛКСМ предоставить машину и обеспечить все необходимое для трансляции обращения по городскому радио. Надо было видеть, с какой скоростью тот помчался исполнять поручение. В этот раз выделили теплый, комфортабельный «рафик». Радиоузел располагался в самом центре города, и только в подъезде нового здания ГУС (городской узел связи), до меня дошло, что по дороге нам не попался ни один прохожий. Город был пуст. Встретившая меня дикторша по пути в «студию» рассказала, что такая картина в городе наблюдается уже третий день. Обращение записывали на здоровенный магнитофон, с огромными 500-метровыми бобинами. Голос перед микрофоном почему-то предательски задрожал, но догадливая барышня предложила попить чайку, отвлекла рассказами о происходящем в городе, и с третьего раза (она сказала, что это почти рекорд) запись получилась.

Вся поездка заняла немногим более часа, но перед спуском в шахту было ощущение, что в этот раз – ненадолго. Так и случилось.

Пока я ездил туда-обратно, по городу разнеслась весть о том, что администрация на переговоры не идет. Многократно усиленная эффектом «сарафанного радио», она всколыхнула и без того заведенную лучшую половину бастующих. Группами и поодиночке женщины стали стекаться к зданию управления СУБРа, нареченному в народе «Пентагоном»*. Сначала получился стихийный митинг на крыльце управления, а затем руководство поступило достаточно мудро и пригласило собравшихся в актовый зал. Сообщение об этих событиях пришло в штаб вскоре после того, как я вернулся из поездки в ГУС. Видимо, обращение к жителям города по радио просто не успели выпустить в эфир, хотя и оно вряд ли удержало бы дома наших матерей и жен.

* Генерал Гровс, перед тем как возглавить Манхеттенский проект, руководил строительством Пентагона в Вашингтоне.

Для общения с женщинами была создана «бригада быстрого реагирования» (ББР) из семи человек, которая на том же микроавтобусе отправилась к месту событий. Нас встретили уже на крыльце. Не обращая внимания на грязные робы, несколько опоздавших женщин принялись без разбору обнимать и целовать выходивших из «рафика» ребят. Т.к. актовый зал всех желающих туда попасть вместить не мог, на улицу вывели громкоговорящую трансляцию. Пока нас обнимали, целовали, гладили, тащили в разные стороны, мы могли слышать, какие страсти бушевали наверху.

Наконец нас сопроводили на пятый этаж. Актовый зал, имеющий около 400 сидячих мест, вместил в этот раз раза в два больше, причем, за исключением представителей руководства, это были одни женщины. Аплодисменты, визг, рев при нашем появлении слились в такой звуковой залп, что его мощи позавидовала бы любая эстрадная звезда. Так продолжалось довольно долго, и я уже стал подумывать – не застегнуть ли закрепленные на каске антифоны. Наконец кто-то сунул мне в руку микрофон и шум затих. Но стоило мне сказать: «Дорогие наши матери и жены!» Как все повторилось с новой силой, в зале запестрело от носовых платков. Только тут заметил своих, обе стояли и ревели в самом центре зала. Практически слово в слово повторил заученное во время репетиций на радио обращение ОЗК, поблагодарил за такую нужную поддержку и попросил не волноваться понапрасну, т.к. обстановка под землей нормальная, никто не болеет и не голодает. Требования наши готовы, выедем из шахт мы после того, как под землей состоятся переговоры и будет подписан соответствующий документ. Микрофон взял директор «Союзалюминия» А.Киселев, но говорить ему не дали, а мы, с испачканными помадой физиономиями, под шумок ретировались.

Ребята из ББР, пока я выступал со сцены, хорошо «поработали» в зале и обратно возвращались с чувством выполненного долга и окрепшей уверенностью в собственной правоте. Женщины тем временем, здесь же, на собрании создали свой женский комитет и отправились на городскую площадь, где устроили городской митинг, который едва не закончился беспорядками. Пришлось части ББР отправляться туда. Позднее делегация ЖК побывала в штабе ОЗК на 15-й. Мы в это время занялись подготовкой к переговорам.

То, как были «пропущены» на шахтных собраниях требования, практически не оставляло нам возможности для какого бы то ни было маневрирования. Требования должны были быть приняты администрацией, иначе процесс мог стать неуправляемым. Люди находились под землей третьи сутки (15-я – четвертые), начинала сказываться моральная и физическая усталость. Самым страшным врагом была неизвестность. Как могли, мы старались задействовать людей на любых, порой нелепых поручениях. Лишь бы не сидели на одном месте и не «кисли».

Все работы, кроме взрывных по забоям, были выполнены, порядок наведен идеальный, и люди, всю жизнь спускавшиеся в шахту для того, чтобы работать до пота, до ломоты в костях, начинали просто изнывать от вынужденного безделья. Карты, домино и прочие «настольные игры» надоели, начались игры подвижные. Играли в футбол, чем под ногу попало, в чехарду, городки. Начались пионерские «приколы». Сам был свидетелем: на 15-й в одной из слесарок соорудили настоящий гамак из вентиляционного рукава. Мирно спящего в нем пожилого горняка молодые оболтусы накрыли куском того же рукава и обвязали обрывком электрического кабеля, а получившийся таким образом «кокон» принялись раскачивать так, что он доставал до ближайшей бетонной стенки. Дикий хохот экзекуторов и зрителей и матюги истязаемого слышались по штреку метров за триста. Хорошо, что мужик попался необидчивый, и, освобожденный из плена с нашим приходом, вместе со всеми посмеялся над «шуткой».

Внутреннее напряжение нарастало с каждым часом. Пришли в штаб двое больных диабетом, и сколько мы их не уговаривали, наотрез отказались подняться из шахты. В качестве аргумента оба заявили, что и так наказаны судьбой, и если мы будем настаивать на своем, то больнее обиды они в своей жизни не узнают. Пришлось договариваться с дежурной медсестрой, и она согласилась делать им уколы инсулина.

На поверхности, в копрах вспомогательных стволов*, стали скапливаться женщины. Одна просто тихо стояла у стены и на все вопросы ответила, что она никому не мешает, ничего не просит, но не сойдет с этого места, пока не выедет из шахты ее сын. Сына в шахте нашли, тот выехал и кое-как, с помощью наших заверений, что все это скоро закончится, уговорил ее отправиться домой. Начали сдавать нервы и у нас. На непрекращающемся заседании ОЗК было решено каждому в очередной раз обойти места крупного скопления шахтеров, а затем, как минимум 3 часа поспать. Я подумал, что лучшего места для отдыха, чем в родной бригаде, мне не найти, и отправился с 15-й прямиком на горизонт 560 м шахты 14. Рассказав своим обо всем, что случилось за время моего отсутствия, (особенно понравилось – про женщин), завалился на второй этаж нар и отключился.

* На СУБРе спуск в шахту людей и материалов осуществляется по вспомогательному стволу, по главному выдают руду и породу.

Проснулся оттого, что кто-то кого-то по телефону посылал довольно далеко, поясняя при этом, что будить меня не будет, пока я сам не проснусь. Оказалось, это вездесущий Серега Пересыпкин разговаривает со штабом ОЗК, где меня давно потеряли. На часах было что-то около 09:00 9.04, а мы договаривались собраться в 08:00. Спустившись вниз, вдруг почувствовал, что мной овладели совершенно «железобетонное» спокойствие и абсолютная уверенность в том, что все закончится самым наилучшим образом. Ну просто не могло быть иначе! Я основательно умылся. Ребята согрели на печке гречневую кашу с котлетами, напоили чаем с домашними пирогами. Мы на дорожку покурили, разговаривая о чем угодно, только не о забастовке и меня на «алкаше» (ПДМ LK-1) довезли от самой будки до сбойки на 500-м, где уже ждали, и, на такой же машине быстренько подбросили в перфораторную-штаб.

Пришлось выслушать о себе все, что думают про опаздывающих на самые важные события в жизни. И – самое главное – наверху согласились на переговоры под землей. Права пятнадцатой на роль хозяев никто даже не оспаривал, недолго поспорили по поводу места проведения. Сторонников перфораторной убедили, что обстановка здесь слишком неофициальная, все пропахло куревом и «тормозками» на всю оставшуюся жизнь и – далеко от ствола. Была выбрана камера ожидания на горизонте 320 м. В последний раз обговорили правила поведения во время переговоров. Докладчик по требованиям – я. В прениях свои мысли излагать внятно и коротко, никого не перебивать, друг с другом не спорить, если что-то не клеится – выходим покурить. К этому времени камеру ожидания, как могли, оборудовали под место для переговоров. Опустили со склада лист ДСП и сделали из него большой стол, под который поставили печку. Вокруг установили скамейки, поменяли лампочки освещения на более мощные.

Наши оппоненты, номинально возглавляемые заместителем министра цветной металлургии СССР Глушковым, в количестве около 10 человек прибыли на переговоры в двенадцатом часу. Внешний вид прибывших мгновенно убедил нас в верности выбранной тактики. Уверенные в себе и в правоте своего дела наверху, под землей они выглядели как новобранцы, впервые в жизни надевшие военную форму. Новая брезентовая спецовка, перехваченная крест-накрест белыми лямками новеньких самоспасателей и кабелями аккумуляторов, коробилась в разные стороны. Каски, аккумуляторы, самоспасатели, брезентовые рукавицы – все эти незнакомые в кабинетной жизни атрибуты шахтерской повседневной жизни, постоянно напоминали о себе (как вешалка под пиджаком у комика Петросяна).

Фактически руководивший переговорами Киселев, прочувствовав ситуацию, решил сразу отыграться и, с места в карьер, на повышенных тонах, не представившись, стал рассказывать нам о том, кто мы такие, где мы находимся, имея в виду социальное положение, и что нас ожидает... Договорить ему не удалось, потому мы, как по команде поднявшись, не сказав ни слова, вышли вон. Нас тут же догнал только что вернувшийся с курорта директор СУБРа В.Потылицын. Т.к. находился он на этой должности не больше года, большинство из нас просто не знали его в лицо (в то время директора можно было чаще увидеть на его рабочем месте, чем на первой странице газет или экране телевизора). Знакомый с ним Виктор Окулов спокойно пояснил Виталию Алексеевичу, что ругаться мы все умеем не хуже кого бы там ни было, и угрожать нам тоже есть чем, однако пришли сюда не для того. Прием сработал, потому что вернувшись через некоторое время в камеру ожидания, обнаружили там совершенно других людей, готовых к «конструктивному диалогу».

Конечно же, дирекция до того, как спустится в шахту, просчитала все экономические последствия выполнения требований шахтеров. Однако соблазн «попробовать на зубок» забастовочный комитет, попытаться свести на нет всю суть происходящего, был настолько велик, что переговоры продолжались почти шесть часов. Больше половины этого времени заняло обсуждение, естественно, первого пункта. Для начала ОЗК попытался выяснить: какова доля заработной платы в себестоимости нашей продукции – товарного боксита? Противная сторона к вопросу была явно не готова, т.к. было заявлено, что добывать боксит с почти километровой глубины нигде в мире никому и в голову не приходит из-за огромных затрат. Производство наше оказалось нерентабельным.

Тогда мы спросили: на какой стадии передела боксита в изделие из алюминия эта самая рентабельность появляется, какова ее величина, и нельзя ли нам – шахтерам – каким-либо образам поучаствовать в дележе «общего пирога»? Что тут началось! Тут же выяснилось, что «пирог» никакой не общий, а главковский и министерский. Нам делают одолжение, позволяя работать на построенном нашими отцами руднике, покупая нашу не очень хорошую руду, тогда как за границей боксита очень много, он на порядок дешевле, и по качеству наш рядом не стоял*. Завтра купят в Гвинее (или еще где-нибудь) сколько потребуется по три доллара за тонну, а СУБР – закроют. Мы не стали возражать, но попросили: для начала купить небольшую партию боксита (хоть по одному доллару за тонну), провезти его от места добычи до Урала, получить глинозем, а затем попробовать собрать обратно разбежавшихся по СССР горняков…

* Боксита во всем мире действительно очень много. На Ямайке, в Бразилии, Гвинее, Австралии его добывают практически с поверхности, однако вместе с рудником в конце тридцатых годов строились и глиноземные заводы в Краснотурьинске и Каменске-Уральском. Технология производства глинозема на них позволяет использовать только боксит с Североуральского месторождения.

Попрепирались в стиле «забирай свои куклы – отдавай мои тряпки», иногда доходя до смешного. Так нас спросили: почему буквально полгода назад мы согласились с принятием новых норм выработки, а сейчас требуем вернуть старые? Для нас большой новостью оказалось, что кто-то спрашивал у нас согласия. Все это могло продолжаться неизвестно сколько времени, если бы не стало плохо заместителю министра. Почтенный возраст, непривычная обстановка и синдром после явно «теплой» встречи на поверхности, довели его до обморока.

После того, как камера была проветрена, а высокому гостю дежурной медсестрой оказана первая помощь, первый пункт требований был вскоре принят. Глушков выехать «на гора» категорически отказался, а мы напомнили, что под землей находятся 2.500 горняков и ждут, когда мы договоримся. После этого переговоры свелись, практически, к обсуждению сроков выполнения предъявленных требований. Переход на пятидневку не требовал сверхусилий, тем более что со стороны горняков было обещано не снижать объемов добычи. Дополнительный отпуск обеспечивался за счет собственных средств предприятия, изыскать которые директор СУБРа обязался к началу 1990 года. Средний заработок за дни забастовки нам заплатить также согласились (просиди мы еще немного, и потери оказались бы неизмеримо большими). Кроме того, после выхода из шахт нам предоставили сутки отдыха и клятвенно пообещали не применять репрессивных мер в отношении активистов. Договорились, что протокол соглашения о прекращении забастовки немедленно отпечатают, и сопредседатели ОЗК выедут на поверхность для его подписания, остальные члены комитета отправились по своим шахтам с информацией о состоявшихся переговорах.

Подписывали протокол соглашения в кабинете начальника шахты 15-15 бис. Не стоит и говорить о том, что никогда в жизни никому из нас не приходилось испытывать чувства столь высокой ответственности. Нас пятерых оставили наедине с протоколом, отпечатанным в шести экземплярах, каждый из которых был подписан директором ПО «Севуралбокситруда». Пришла пора ставить под ним наши автографы.

В этот момент у Сергея Басова с 16-й шахты от напряжения просто «поехала крыша». В течение нескольких минут он выпалил все, что накопилось у всех за дни, промелькнувшие как один миг. Все сомнения, страхи, неуверенность в себе, а, главное в людях, которые доверили нам, по сути, свое ближайшее будущее свелись в его тираде к тому, что раз не я все это затеял – не мне и отвечать. Сейчас, – сказал он в конце, – поеду на шахту, пускай меня переизберут. Все это время я держал авторучку над протоколом, а в конце его речи, как головой в омут, взял и расписался. Последовала «немая сцена», в продолжение которой я молча продолжал расписываться в остальных пяти экземплярах. Закончив процедуру, сказал, что на сегодняшний момент мы выжали ситуацию на все 200 процентов, дальше контролировать ситуацию мы не сможем ни морально, ни физически. Поэтому сейчас я иду на свою шахту, но с подписанным мною протоколом, и говорю о том, что здесь произошло. Удар был «ниже пояса», и никуда бы конечно я не пошел, однако позволить нам всем «пойти вразнос» было, как говаривал наш Ильич – смерти подобно. Сережа поставил свою подпись вторым, а затем и остальные. Расходились, не глядя друг на друга.

Дальше, по заранее принятому плану, провели на шахтах собрания, где получили каждый «по полной запазухе» за проделанную работу, и была отдана команда на окончание забастовки и выезд из шахт. Шахтные службы безопасности работали в усиленном режиме. Необходимо было проверить все места, где размещались во время забастовки горняки, предотвратить возможную свалку у клетей.

На 14-й выезд начался где-то в седьмом часу вечера 9-го апреля. Я стоял у выхода из камеры ожидания и смотрел, как мимо меня проходят Шахтеры. Заросшие щетиной, давно не мытые, с заострившимися чертами лица, но, самое главное – глаза, глаза людей, узнавших свою истинную Высокую цену. Пускай Бог будет судьей тем, кто сегодня, польстившись сиюминутной выгодой, сумел погасить тот блеск в глазах.

Никто не спешил и не толкался, как это бывает в обычный рабочий день. Сигналистки и аккумуляторщицы встречали со слезами на глазах, как победителей. Да ведь так оно и было на самом деле! В одиннадцатом часу в камере ожидания на горизонте 500 м шахты 14-14 бис собрался забастовочный комитет в полном составе. Все службы отчитались о завершении работы по выводу из шахты бастовавших горняков. Из аккумуляторной сообщили, что все люди выехали за исключением нескольких, т.е. нас. Мы сидели на деревянных скамейках и курили. Наверное, каждый думал о том, что теперь все пойдет по-другому, не может быть, чтобы случившееся на СУБРе не изменило опостылевшую жизнь от получки до аванса. Предвосхищая события, скажу, что так и произойдет в действительности. А пока мы просто начинали понимать, что мы стали другими, что обратной дороги нет, а на той, что мы выбрали, ждет нас неизведанное. Но – самое главное – мы наконец-то увидели себя со стороны, и мы себе понравились, и поняли, что, только будучи такими, как в эти дни, мы сможем добиться своего.

Однако не все с выездом прошло гладко. На шахте 13-13 бис забастовочный комитет не смог вывезти всех людей. В силу ряда причин, часть из которых была упомянута выше, итоговый документ, подписанный ОЗК, не устроил некоторых инициативных горняков, и они, организовав свой забастовочный комитет, задержали выезд людей. Так получилось, что в то время домашний телефон был только у одного из членов ОЗК – Окулова. Его и вытащили практически из кровати, отвезли на 13-ю, и пришлось ему отдуваться одному. Авторитета Окулова хватило, чтобы положение исправить (последние бастовавшие покинули шахту в третьем часу ночи), и нас не обвинили в нарушении только что подписанного соглашения, но мы впервые столкнулись с настоящим сепаратизмом внутри организации.

Сегодня те молодые ребята, которые пришли на работу в шахту после забастовки 1989 года – уже ветераны, заработали себе шахтерскую пенсию. О тех событиях знают понаслышке и, наверное, думают, как и мы раньше, что все всегда так и было. Слава Богу, что тогда все прошло и завершилось столь благополучно. Не нашлось ни с той, ни с другой стороны современных геростратов, гапонов или азефов. Однако то, что все мы, являясь свидетелями нашей новейшей истории, не хотим ее ни помнить, ни знать, означает, что будет она повторяться и дважды, и трижды, и еще много раз в различных видах… Мне кажется, что так останется до тех пор, пока не научимся помнить, знать и понимать, что с нами происходит вчера, сегодня и будет завтра. Поэтому я хочу, чтобы помнили Виктора Окулова, Николая Старкова, Валерия Черлецкого, Александра Щеткина. Их имена не высекут на мемориальных табличках, но это они и такие, как они, смогли тогда обуздать стихию и направить ее в единственно верное русло. Те события положили начало множеству других, о которых, я уверен, теперь стоит рассказать…

Продолжение следует

Североуральск, Свердловская область, Михаил Дежнев

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».