Период 1990-х для России стал не только большим потрясением с обнищанием населения и диким капитализмом. Как считает известный политолог, руководитель Политической экспертной группы Константин Калачев, это была еще и эпоха реальной конкуренции, которая давала возможность самореализации и позволяла добиваться фантастических результатов в бизнесе и политике. Сейчас же, по оценке эксперта, Россия «эволюционировала» до квазимонархической системы с кастовым и сословным разделением общества и гиперцентрализованным монополизмом, фактически вернувшись во времена императора Николая Первого, которого, если учитывать цикличность русской истории, должен потом сменить новый Александр Второй «Освободитель».

РИА «Новый День» в рамках спецпроекта «Назад в 90-е» представляет первую часть большого интервью с Константином Калачевым, который 30 лет назад активно участвовал в политической жизни страны и был одним из создателей знаменитой «Партии любителей пива».

Константин Калачев. Фото из личного архива

«Новый День»: Много лет нас пугают возвращением в 90-е, однако сегодня уже звучат мнения, что Россия скатывается к тому же, от чего так старательно хотела уйти. И так ли страшен призрак тех лихих лет?

Константин Калачев: 90-е были плохи только одним: низкими ценами на экспортные товары России. Всё остальное производное от этого факта. Можно, конечно, говорить про первоначальное накопление капитала, про наступление дикого капитализма, но даже в тех условиях государство могло выполнять свои социальные обещания только в том случае, если бы экспортные товары России – прежде всего, энергоносители, – стоили дороже. В этом смысле Владимиру Владимировичу Путину очень сильно повезло. Основы новой экономической политики заложило правительство Примакова – Маслюкова (в 1998-1999 год правительство РФ возглавляли Евгений Примаков, Сергей Степашин. Вице-премьером был Юрий Маслюков, – ред.), а потом уже пришел Владимир Владимирович – и тут вдруг «поперло». У меня нет особых претензий к 90-м, потому что все те проблемы, с которыми мы сталкивались, были следствием не только переходного периода от социализма к капитализму, но и общей бедности – а она может накрыть нас в любой момент. Никто же не застрахован от того, что в какой-то момент экспортные товары России перестанут быть востребованы и станут стоить намного дешевле. И тогда кто бы ни был [в руководстве страны], будь он семи пядей во лбу, Путин – не Путин, не будет иметь ровно никакого значения.

Если цены на энергоносители и металлы упадут до критически низкого уровня – 30 долларов за баррель и ниже, то... Да, у нас есть золотовалютные запасы – но их можно очень быстро проесть. Конечно, есть очень серьезные претензии к тем людям, которые в начале 90-х занимались экономической политикой, но если говорить о реализации себя, например, в бизнесе, то возможности, которые открывались тогда, сейчас уже кажутся просто фантастическими. Когда меня знакомили в помещении Фрунзенского райкома ВЛКСМ города Москвы с Михаилом Ходорковским, он возглавлял центр НТТМ (Межотраслевой центр научно-технического творчества молодёжи при Фрунзенском райкоме ВЛКСМ, – ред.), и тогда никто не мог подумать, что он станет миллиардером.

Безусловно, те вызовы, с которыми люди сталкивались тогда, заставляли выкладываться по полной, выдавать весь свой возможный КПД. Да, многим было сложно. У меня жена из Тольятти, можно представить себе, что творилось там в начале и середине 90-х. Тяжелое у нее было детство. Одна Барби и не больше. Больше родители бы не потянули.

Но если говорить обо мне, у меня претензий к 90-м нет, потому что у меня была полная возможность самореализации – и научной, и я вполне мог стать бизнесменом, если бы захотел. Но не захотел. Была возможность реализовать себя в политике. Время перемен создает возможности, и ты можешь ими воспользоваться – или нет. Социальные лифты работали. Я понимаю, что большинство этими возможностями не воспользовалось, не смогли.

Да, роль государства тогда упала ниже критического уровня в тех сферах, где государство должно себя проявлять – например, в вопросах безопасности. Но дело не только в переходе от формации к формации: я думаю, переход проходил в крайне тяжелых, объективно сложившихся экономических условиях. И многие считают, что если бы все было немножко иначе с конъюнктурой на мировых рынках, то, может быть, и Горбачеву бы что-то удалось.

Во всяком случае, не было того ощущения, которое есть сейчас – можно назвать это кастовым обществом, сословно-корпоративным, или кастово-сословным – тогда не было ощущения, что мы поделились на касты. Тогда любой человек мог очень многого добиться. Понятно, что реально успешными стали единицы. Понятно, что у большинства фантомные боли. Но были минусы, были и плюсы – возможности самореализации, широкие возможности, свободы…

«Новый День»: Вы сказали, что переходный период – это время возможностей. Но разве сейчас не переходный период?

Константин Калачев: Сейчас возможностей быть успешным в бизнесе, наверное, меньше. Происходит тотальное огосударствление, укрупнение всего и вся. Даже если взять рынок политконсалтинга. Если идет укрупнение банков, если большие нефтяные компании поглощают малые, кто-то, естественно, хочет монополизировать рынок политконсалтинга. А кто монополизирует? Те, кто имеет доступ к определенным телам. Соответственно, остальные оказываются ненужными – тем более, все зарегулировано и так донельзя.

То же самое происходит в любом бизнесе. Отношения с властью становятся частью работы. Какую роль сейчас играет малый и средний бизнес в России? Конечно, есть регионы, где все обстоит более-менее неплохо: например, в Татарстане малый и средний бизнес вносит серьезный вклад в валовый региональный продукт. А если говорить о средней температуре по палате, то вариант только один – становиться бюджетником, или, если повезет, идти работать в госорганы или госкомпании.

С чего молодые, крепкие, сильные и даже харизматичные люди идут в Росгвардию? Потому что работы нет. Я не буду ругать нынешнее время, оно тоже создает возможности, оно тоже интересное. Но сейчас мы живем в ситуации регулируемой конкуренции, а в 90-е годы она была реальной. И совершенно очевидно, что тогда профессиональные качества и способности значили больше. А сейчас больше значит верность и лояльность.

«Новый День»: Не с этим связаны ЧС последних лет – обрушения мостов, пожары, взрывы?

Константин Калачев: И с этим тоже. Главное аппаратное правило – не бери на себя ответственность. Если есть возможность перевести ее на кого-то другого – постарайся переложить. Инициатива наказуема, действует принцип: я начальник – ты дурак. Это издержки построенных вертикалей, у нас их много, они пронизали страну.

В последнем случае с самолетом, который вынужденно приземлился в кукурузном поле не выпуская шасси, хорошо, что летчик был с характером: по инструкции нужно было делать одно, а он сделал по-другому. Большинство, 99%, сделали бы по инструкции. (15 августа аварийную посадку в поле в Подмосковье совершил самолет А321, по инструкции лайнер должен был выпустить шасси – однако командир экипажа принял решение этого не делать, чтобы избежать возможного возгорания топлива, в результате все пассажиры и члены экипажа остались живы – ред.).

А еще есть контрольные инстанции, правоохранительные органы, Следственный комитет, прокуратура и так далее. Почему в Иркутской области не успели вовремя освоить часть средств, выделенных на ликвидацию последствий наводнения? Потому что чиновники боятся брать на себя ответственность, им эти деньги руки жгут. Сейчас ты проявишь самостоятельность – и все очень быстро будет израсходовано на помощь пострадавшим. А завтра придут какие-нибудь проверяющие органы и тебя привлекут за превышение полномочий, нецелевое использование бюджетных средств или еще за что-нибудь. То есть у нас сейчас такая система, в которой не ошибается тот, кто ничего не делает. Инициатива не поощряется. А это проблема.

«Новый День»: Но разве это не возврат к советским номенклатурным правилам и принципам?

Константин Калачев: Да, но, как мне кажется, даже в советское время люди были посмелее. Как-то один губернатор, он уже давно бывший, задумался, как сделать хорошие дороги в регионе – и решил пригласить финских подрядчиков, потому что климатические условия были похожи, а финансовые привлекательнее. Но в Москве ему быстро объяснили, что подрядчики будут из Санкт-Петербурга – и не рыпайся. По сути, вся борьба с полуфеодальной системой, которая у нас была в 90-е, закончилась тем, что палку перегнули: у нас сейчас гиперцентрализация, централизованное унитарное государство, в котором федеральный центр пытается управлять буквально всем. Это, конечно, очень странно. Потому что Россия большая, и везде все по-разному.

Недавно один журналист в «Фейсбуке»* вспоминал, как брал интервью у Алексея Кудрина, когда тот еще был совсем молодым министром – а может быть, даже министром еще не был. И Кудрин говорил, что деньги из регионов нужно забирать в федеральный центр, потому что в регионах их разворуют. А в федеральном центре не разворуют. Поэтому нужно менять межбюджетные отношения, и центр тяжести должен быть в Москве. Потом уже Москва будет перераспределять и контролировать. Но оказалось, что воруют везде.

Вот такая тогда была философия, и это делалось исходя из государственных интересов: чтобы повысить эффективность каждого бюджетного рубля, нужно лишить регионы стимулов к развитию, выкачивать из них все, а потом давать и контролировать, а еще на каждого контролера поставить контролера, еще контролера и так далее. При такой системе повышается процент бюджетников среди населения. А бюджетников легче контролировать.

«Новый День»: Можно ли, на ваш взгляд, говорить о сходстве системы управления страной и распределения ролей в период позднего СССР, ельцинским периодом и сегодняшней власти?

Константин Калачев: В советское время была коллегиальность, так или иначе. Другое дело, что собираясь вместе, они обсуждали полную ерунду: например, на заседании Политбюро говорили о юбилее революции, роли Ленина и борьбе с троцкизмом – хотя в стране возникали проблемы товарного дефицита. Исторический аспект нашего социализма может быть важен, но они обсуждали ерунду. Но хотя бы обсуждали. Кроме того, известно, что относительно ввода советских войск в Афганистан были разные точки зрения у тогдашних членов Политбюро, и они их высказывали.

Боюсь, сейчас многие решения готовятся, безусловно, не одним человеком, но какого-то обсуждения в режиме спора нет. Поскольку мы худо-бедно пришли к квазимонархической системе и такому полу-самодержавию. Много раз слышал, как в разных разговорах, особенно часто среди силовиков, Путина называли царем. Думаю, что сейчас споры уже, скорее всего, неуместны. И мне очень нравится, когда какие-то неглупые эксперты пытаются выразить свою точку зрения в газетах типа «Ведомости» и тд, давая советы начальству: начинается с того, что все вы делаете правильно, а потом идут попытки на маленьких деталях [указать на ошибки]: «Нет, ну конечно, во внешней политике у нас все правильно, но вот в украинском вопросе есть определенные нюансы…»

Мы начали говорить эзоповым языком. Но мы-то ладно, а вот если таким же языком говорят люди, принимающие или готовящие решения, – это на самом деле уже кошмар и катастрофа. Потому что в 90-е годы все-таки рубили правду-матку. Не очень хорошо, конечно, это иногда было, с перебором – но рубили.

Сейчас забавно вспоминать – когда совершенно случайно на свет родилась «Партия любителей пива», я озаботился вопросами регистрации, но нам в Минюсте сначала отказали. Мне хватало наглости звонить тогдашнему руководителю администрации президента (с 1993 по 1996 год АП возглавлял Сергей Филатов, – ред.) и говорить: вы знаете, Коржаков (Александр Коржаков с 1991 по 1996 год возглавлял Службу безопасности президента, – ред.) – а они были в контрах – говорит, что это вы нас не хотите регистрировать, а он – «за». «Да что ты, мы как раз наоборот не против, это все от Коржакова идет!», – отвечали мне. А потом звонил Коржакову и говорил, что на вас стрелки переводят, это не вы меня блокируете? Кто там блокировал, не знаю, но партию в итоге зарегистрировали.

«Новый День»: Сейчас вряд ли такое возможно…

Константин Калачев: Тогда смелость и инициатива никого не смущали, не удивляли. Тогда еще не придумали слово «несистемный». Мне на самом деле кажется, что произошел какой-то водораздел, когда слово «несистемный» вошло у нас в лексикон.

Очень интересно посмотреть на генезис этого понятия, как оно менялось – это дает представление о том, с чем вообще мы сейчас имеем дело. Сначала несистемными у нас стали Общество «Память», РНЕ, нацболы (все запрещены в РФ, – ред) – то есть наиболее радикально или революционно настроенные. Потом несистемными у нас стали либералы, потому что случился 2014 год и либералы оказались «пятой колонной» Запада.

Совершенно очевидно, что в той картине мира, которую избрало наше начальство, оппозиция лишена субъектности – потому что она всего лишь передовой отряд враждебных нам сил и к выборам ее допускать нельзя. Потом очень хорошо эту тему развил аппарат: несистемным стал каждый, кто баллотируется против системного, кто хочет занять место системного, согласованного. Это даже не зависит от отношения к Путину, исповедуемой идеологии, был ли в США…

«Новый День»: Какие были допущены ошибки в 90-х, которые в итоге привели к сегодняшней ситуации? Или что не сделали из того, что надо было сделать?

Константин Калачев: Самое интересное, что такая ситуация сложилась не потому, что у кого-то был злой умысел. Как Гегель говорил – все действительное разумно, все разумное – действительно. Когда Ельцин определил Путина как преемника, он подразумевал, что Владимир Владимирович прагматик, реалист, немножко либерал и немножко даже западник. И если брать первый срок Путина, то выборы были демократичными, он собирал Россию воедино, воссоздавал, отсюда название партии «Единая Россия», боролся с сепаратизмом, развивал экономику и так далее.

Я думаю, ситуация в которую мы попали, связана не только с тем, что Владимир Владимирович Путин работал когда-то в КГБ – на самом деле, и в КГБ были люди, которые критикуют ту систему и даже нынешнюю. Проблема в том, что когда он еще искренне считал возможными равноправные партнерские отношения со странами Запада, там так не все считали. Особенно в США. А потом он понял, что для них идея сменяемости власти является ключевой – но в нашей логике это не так.

Можно вспомнить какого-нибудь реформатора типа Ли Куан Ю, которого очень долго не меняли и не могли поменять в силу удовлетворённости результатами и отсутствием демократии, пока он совсем стареньким не стал и не ушел сам. Хотя демократия в Сингапуре таки появилась. Выборы там бывают вполне драматичными. Но бог с ними. Есть ведь другие страны, чей опыт стал примером. И те события, которые стали происходить сперва с Югославией, потом с Сербией и Милошевичем, потом с Ливией, Ираком и так далее – они просто Владимира Владимировича Путина немножко переориентировали. Благо еще нашлись люди, которые помогли, сплотились вокруг, и в результате то, что начиналось как централизованное государство – но с рыночной демократической экономикой – в каких-то проявлениях оказалось возвращением в 19 век. То есть мы шли в будущее, а вернулись во времена Николая Первого. Если посмотреть, например, цитаты Бенкендорфа, их сейчас можно вложить в уста любого из сильных мира сего, даже Эллы Памфиловой или министра юстиции – о том, что законы пишутся не для начальства, законы пишутся для подданных. И не дай бог начальству сказать про законы.

История России похожа на замкнутый круг, одна и та же пьеса, меняются только актеры. Мы вернулись к Николаю Первому, а дальше – «декабристы разбудили Герцена, который развернул революционную агитацию», народовольцы, и тд. Ждем нового Ленина. Но у Ленина брата казнили. А наш режим до этого не дошел. Потому держится. Авторитаризм устойчив, пока не проливает кровь. Но откат в прошлое таки есть. В то время, как все в 21 веке, мы вдруг почему-то оказались в 19-ом. Хотя у нас вроде все современное – я недавно летал через терминал «В» «Шереметьево», потрясающе, на самом деле это один из лучших аэропортов в мире. У нас современная инфраструктура вроде бы в Москве, в цифровизации мы преуспели, а если брать общественные дискуссии – 19 век. Славянофилы, западники, новые Чаадаевы, новые декабристы, новые Бенкендорфы, новый Николай Первый.

«Новый День»: То есть вот так будет выглядеть транзит власти?

Константин Калачев: На самом деле, если история идет по кругу, следующим должен быть Александр Второй – Освободитель, который избавит нас от «крепостного права». А потом его убьют. «Крепостное право» дает гарантию занятости, надо слушаться «барина». Его отчасти уже вернули, потому что у нас очень много зависимых бюджетников. Бюджетник в наших условиях отчасти крепостной. Голосует, как скажет начальник. Шаг вправо или влево грозит проблемами. Хотя, конечно, от региона к региону – все по-разному.

Я не могу сказать, что у меня какие-то большие претензии к нынешней жизни и к нынешней власти. У меня не претензии, а вопрос: почему нельзя рефлексировать, меняться и развиваться? Поступательно, эволюционно, но в сторону 22 века, а не 19-го. Медленно может быть, со всеми издержками нынешней ситуации осажденной крепости – вот хотя бы как Китай делает. Он же устремлен в будущее. Да, там нет демократии, политические права человека не особо соблюдаются, но средний класс Китая растет, и китайцы занимают первое место по количеству туристов в мире. Да, они что-то потеряли, но что-то приобрели.

Я общался с молодыми и современными китайцами. Фишка в том, что Китай компенсирует нехватку свобод материальными благами, реализацией социальных прав – например, там поощряют обучение студентов за рубежом, и многие возвращаются на родину. Да, может быть, меньше свобод, но зарплата выше. У китайцев отняли свободу слова, но дали хорошую зарплату, хорошую работу – и не только росгвардейцам, условно говоря. А у нас все больше людей, которые не могут вписаться. Куда идти? В Росгвардию, в бюджетники? В «Газпроме» даже уборщицы по блату, наверное. В «Роснефти», если ты не Михаил Леонтьев, работы не жди.

Да, Китай огромная страна, но самое интересное, что у нас возможностей было больше, и когда речь идет о сегодняшней власти, возникает вопрос: ну хорошо, вы зажимаете то и это, можете назначать губернаторов – если они будут лучше. Но они не стали лучше. Вы можете не допускать до выборов неугодных кандидатов, если от этого законодательная власть будет работать лучше. Но это не так. И самое главное – вы говорите про российский прорыв – но как вы его будете делать? Вы говорите про темпы роста выше среднемировых – а откуда, если вы все живое воспринимаете как угрозу?

То есть здесь конфликт: я прекрасно понимаю, что Владимир Владимирович Путин, как поклонник Столыпина, который сказал – дайте нам 20 лет покоя и вы не узнаете Россию, считает, что его главная задача обеспечить покой. Но покоя-то уже недостаточно, чтобы развиваться дальше. Так или иначе, надо найти баланс между стабильностью и развитием, но сейчас под разговоры о внешней угрозе тема развития остается только в риторике, а реально все якобы занимаются повышением обороноспособности страны.

Нельзя двигаться вперед, свернув голову назад. Реинкарнация Николая Первого закончится тем же, чем закончилось правление этого монарха – поражением и необходимостью реформ. Фантомные боли и основанные на исторических примерах страхи понятны, но, боясь повторения прошлого, можно безнадежно отстать в будущем.

---

Вторую часть большого интервью с Константином Калачевым о секретах его политической карьеры в 1990-х с созданием «Партии любителей пива», участием в выборах в Госдуму и интересных особенностях того времени в сравнении с нынешним периодом – читайте на сайте РИА «Новый День» в ближайшие дни.

Москва, Марина Шарапова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2019, РИА «Новый День»