Для нашего поколения – тех, кто в 1980-м году – году смерти Владимира Высоцкого – был, как говорят сейчас, тинэйджером, его голос стал чем-то вроде голоса Джельсомино – штормящего и рвущего рутину советского безвременья. А сам бард казался сродни титану Возрождения, по воле злого рока очутившегося в стране затхлости и скуки, которые он одновременно расцвечивал, высмеивал и бичевал и как поэт, и как лицедей, точнее – как синтез литератора, актера, музыканта.

Кажется, язвительный Александр Иванов заметил: мол, пока Вознесенский и Евтушенко выясняли, кто из них «более матери истории ценен», место «первого поэта» в СССР занял Высоцкий, чье творчество не то что в академические рамки не впихнешь, но и вообще никак не отформатируешь… Как и все прочие великие чудеса нашего национального таланта. Высоцкий ведь благодаря своим песням, исполняемым лишь одному ему присущим образом, одновременно стал любимцем миллионов людей не только в Советском Союзе, но и в целом мире. Он принес в свое время – вторую половину XX века (а теперь мы точно знаем его ценность и в веке XXI) что-то из великих традиций русских певцов-поэтов: из искусства Некрасова , Есенина, Маяковского и Вертинского, и словно бы впитал в себя и французскую поэтическую песню – от Вийона через Беранже до Ива Монтана, Азнавура и Бреля. И при этом всегда оставался ни на кого не похожим, как и положено большому поэту, Владимиром Высоцким – русским человеком конца ХХ века, трагически переживавшим трудности своего времени.

Довольно часто, впрочем, мне кажется, что Высоцкий с его ошеломительной «шлягерностью» сродни искрометным талантам, так сказать, «из другой оперы» – Моцарту и Верди, только с дополнительным «вербальным» бонусом для публики.

Но оставим весь прочий мир в покое, вернемся на родину: вот, правда, почему Высоцкий, а не все иные (талантливые, кстати) авторы его поколения, стал символом, голосом, «героем своего времени», а для многих и человеком – иконой?!

Как так получилось, что стихи Высоцкого, кои сорок лет назад называли слишком привязанными к контексту эпохи и прочили им забвение вместе со своим периодом, сегодня говорят нам совсем о другом – гораздо более значительном, чем казалось тогда?!

Песни Высоцкого для моих сверстников – это песни детства. Почти все знакомые заметили: «я же вырос (ла) на его песнях. Высоцкий очень нравился моему папе. Его песни сначала слушали на магнитофонных пленках – с трудом доставая новые записи или целые концерты, а уж потом стали появляться виниловые диски. Первые студийные записи, кажется, вообще были «от Марины Влади» – в смысле сделаны во Франции, там еще, помнишь, цыганский хор подпевает Высоцкому на русском, но с французским акцентом»…

Вот так – и таксисту, и геологу, и доктору, и инженеру, и зэкам, и детям – всем пришелся по сердцу Высоцкий в той малопривлекательной стране, где, тем не менее, у многих «технарей» была хотя бы интересная работа…

Почему? Я слышала и читала массу мнений: Высоцкий был свободен, но при этом не был диссидентом; воплощал харизму русского народа – рвануть рубаху на груди и сказать правду; был по- настоящему «народным» исполнителем и опять по кругу: секрет Высоцкого – это свобода, что делала его и «самым правильным» человеком и почти «сверхчеловеком».

Все это, конечно, верно, но не без оговорочек.

Высоцкий был свободным (и даже «выездным»), но на публикации его стихотворений наложено вето, кинороли дают со скрипом, даже на озвучку волка в мультиковом сериале «Ну, погоди» «завернули» (и отнюдь не по результатам «творческого» кастинга). О его же варианте договоренностей и взаимоотношений с властью и ее отдельными представителями (что в большинстве являлись поклонниками творчества менестреля) мне говорить просто неинтересно. Это для любителей «Спасибо, что живой», невнятной мемуаристики и посмертного сведения счетов.

Высочкий был народным, но в силу специфики его же авторской стилизации и фольклорности, пропущенной сквозь горнило личного знания и восприятия, и уж, конечно, авторская народность Высоцкого не связана ни с каким кренделем или сарафаном. Лубок Высоцкого – не декоративен, его типажи из народа – остро современны и узнаваемы благодаря актерскому перевоплощению автора.

«Правильный человек» и « сверхчеловек» – да, но осознававший свою советскость и рефлексировавший по этому поводу, а также по поводу ненормальности условий для художественного творчества в родной стране, достижениями многих современников в коей он не просто гордился – искренне восхищался, даже когда иронизировал по поводу, так сказать, «тематики» успехов:

Зато, я говорю, мы делаем ракеты

И перекрыли Енисей,

А также в области балета

Мы впереди, говорю, планеты всей.

Сверхчеловеком ВВ сделали обстоятельства: не было пьес, фильмов, текстов песен, в которых он бы мог и хотел выразиться, и тогда не созданные для безвременья (помните его Песню об обиженном времени, написанную для музыкальной сказки «Алиса в стране чудес»:

… плохо за часами наблюдали Счастливые,

И нарочно Время замедляли Трусливые,

Торопили Время, понукали Крикливые,

Без причины Время убивали Ленивые.

И колеса Времени

Стачивались в трении,–

Все на свете портится от тренья...

И тогда обиделось Время –

И застыли маятники Времени.

И двенадцать в полночь не пробило,

Все ждали полдня, но опять не дождалися,–

Вот какое время наступило) – его темперамент, мозги и дарования художника создали и воплотили – на сцене, на бумаге, на пленках и пластинках при минимуме художественных средств, пьесы, баллады, стихи о романтических и героических душах современников, закованных в скафандры нудной и серой повседневности, навязанной огромной и небесталанной стране кучкой маразмирующих бездарностей.

И наши, и чужие папы и мамы, а потом и мы, слушая его хрипы на пределе или нежные песни о любви, или веселые драйвовые зарисовки – о чьей- то жизни, профессии, влюбленности – возбужденно восклицали: да- да, именно так мы и думаем «об этом и об том», как Высоцкий рассказал – спел, сыграл.

И тут возникает другой вопрос: а почему песни Высоцкого так нравятся нам сейчас – когда изменилось слишком много? Более того, чем его творчество привлекает – не оторвать – тех, кто родился после его ухода?!

Два года назад, когда отмечали 75 лет со Дня рождения Высоцкого, Дмитрий Быков написал, отвечая и на этот вопрос, в том числе:

Высоцким бредит вся страна,

Им весь экран захвачен снова.

Сказать «Россия им больна» –

Нельзя: Россия им здорова.

Ведь он – связующая нить,

Последний шов, который сварен.

Кто может нас объединить?

Лишь он, Победа да Гагарин.

В который раз иной пострел

Спешит спросить, блеснув умишком: –

А что бы он сегодня спел?

Вопрос понятен, но не слишком.

Россия нынче – андрогин.

Все больше женщины с усами.

Сегодня было б все другим,

Когда б он был сегодня с нами.

То, что его сегодня нет,

И превращает нас в изгоя.

Когда бы в эти двадцать лет

Он пел – все было бы другое.

Могли бы мы не потерять

И честь, и смысл, и статус в мире.

Не надо было б повторять,

Что дважды два еще четыре.

Мы не ушли бы далеко

От прежней Родины единой,

И было бы не так легко

По первой просьбе стать скотиной.

Наш мир сегодня так просел,

Что стал привычен облик скотский.

Не раем был СССР,

Но в нем возможен был Высоцкий.

Напрасно жаждет большинство

Найти в нем новое единство.

Он тут не спел бы ничего.

Он тут бы вовсе не родился.

Трудно не согласиться со «Львовичем», не включающим, кстати, Высоцкого в круг своих филологических интересов, что «этот художник сегодня представляет не только литературный, но и социологический интерес – как одна из немногих консенсусных фигур в российской истории». Ведь если говорить «по чесноку», а, не отвечая на вопросы теста на лояльность действующей власти, у нас уже лет двадцать как нет объединяющих ценностей, еще хуже дело обстоит с идеями и делами. Все же попытки создания галереи национальных героев выявляют при соцопросе картину просто пугающую, чтоб не сказать – безнадежную. В списке фаворитов современников: Сталин, Грозный, Столыпин, Гагарин, Жуков, Невский, где-то в последних рядах Менделеев с Ломоносовым и Толстой с Чайковским! Причем все фигуры сведены к убогим клише – то ли в результате пропаганды, то ли в силу тотальной безграмотности населения или лености ума. Сталин – бог индустриализации, превративший крестьянку с сохой в Афину Палладу с атомной бомбой. Грозный – объединитель и государственник. Столыпин – нечто среднее между Грозным и Сталиным. Жуков – советский Наполеон, Гагарина воспринимают уже даже не как космического первопроходца, а как «нашего» чеширского кота: этакий летчик – улыбка. Ломоносов с Менделеевым – «родные» гении – чудаки – фанаты водки и фарфора. Невского легко перепутать с Ильей Муромцем (или с тем же Жуковым). Толстой – глыба и оплот литературно- семейных и военно-патриотических ценностей, чем-то сродни Менделееву – с той лишь разницей, что «матерый человечище» на досуге шил не чемоданы, как ученый- химик, а сапоги (если не пахал). Чайковский – душа нации, при этом ни в коем случае – не гей. А что его таланту приписывают «Травиату» и «Севильского цирюльника» (называя последнего к тому же «Сибирским») – так это все те же издержки национального образования, распятого, как и многие другие сферы современной России.

На этом фоне Высоцкий – единственный, кого знают и любят за дело, за профессиональный, так сказать, результат. Его песни, поэзия, цитаты, кинороли – в сфере наших читательских и зрительских интересов. Высоцкого много даже на современном радио. Высоцкий продолжает нам нравиться. Всем – за разное, при едином общем: каждый находит в его персонажах и творчестве собственные симпатичные черты, червоточинки и оригинальные свойства. Высоцкий – универсальный воплотитель чего-то фирменно «нашего», того, что мы и сами в себе и окружающих «умом не понимаем», но сердцем чувствуем.

В свое время он был не то, чтобы запрещенным, но не разрешенным – и этот ореол полулегальности и запретности тоже привлекал и делал певцу имя . Сегодня он ужасно современен своей «мультиформатностью», а на самом деле, абсолютной неформатностью, идеально – в одном лице и массе масок – существуя в своем органичном мире на стыке ( или взаимопроникновении?) литературы и театра, музыки и поэзии…

И социальная его неформатность не раздражала в 70-х , не раздражает и сейчас: не чинуша от искусства и не блатной; не диссидент; интеллигент, но вне «прослоечных» рамок и потому симпатичный «пролетариату». Абсолютно советский продукт совершенно не советского масштаба. Непереводимый с русского поэт, при этом всеми гранями своего дарования пытающийся сохранить целостность мирового культурного пространства, а о чем ином его

«Проложите, проложите

Вы хоть тоннель по дну реки

И без страха приходите

На вино и шашлыки.

И гитару приносите,

Подтянув на ней колки.

Но не забудьте – затупить

Ваши острые клыки.

А когда сообразите,

Что все пути приходят в Рим,

– Вот тогда и приходите,

Вот тогда поговорим.

Ножик выньте, камень бросьте

Из-за пазухи своей

Перекиньте, перебросьте

Вы хоть жердь через ручей.

За посев ли, за покос ли –

Потом надо взяться сообща!

А похлопав, после

Локти будете кусать

Сами будете не рады,

Утром вставши, – вот те раз! –

Все пути через преграды

Переброшены без вас» – написанное в эру пресловутых «железных» занавесок?!

А теперь прочитайте еще раз – неправда ли, не отпускает ощущение, что написано это сегодня – про наш исторический, с позволения сказать, контекст?!

Конечно, вне советского формата искусства работал не один Высоцкий. Все лучшее в советском искусстве конца 60-х, всех семидесятых годов умудрялось – ухитрялось – изворачивалось существовать вне жанровой принадлежности: например, Стругацкие и Аксенов проходили по ведомству детской и приключенческой литературы (именно в «Библиотеке приключений» напечатали «Обитаемый остров», а «Детгиз» выпустил в свет «Мой дедушка – памятник» – свежие и отчаянные произведения и поныне).

«Новый Регион – Челябинск» в контакте, Одноклассниках и Facebook*

И все же почему именно Высоцкий стал и остается «дорогим, любимым, единственным»?

Отчасти, это загадка. В том и состоит, как я частенько убеждаюсь на разных примерах, магия искусства: одни сплетения слов – волшебство, а другие – лишь буквы и строчки, вибрации воздуха – и не более. Жизнь одних произведений короче жизни их создателя, а поэзия Высоцкого и сегодня не менее желанна, понятна и нужна.

Отчасти, «успех» творчества Высоцкого в его профессиональной отстраненности: он принадлежит всем сразу и никому конкретно, и ни в одной из своих ролей не растворяется до конца. Рискну предположить, что в какой-то степени он так нам полюбился, потому что не «срывает маски со всех и вся» – есть в этом что-то зловещее, – а, надевая маски, иронизирует и критикует, философствует или «не понимает» – не «над нами», а вместе с нами. Мы все – его зрители, читатели, слушатели – своеобразная «биосфера» искусства. И для каждого из нас ВВ, как бриллиант, поворачивается той или иной гранью своего творчества. Он не осуждает и не воспитывает, он лишь с приколом и драйвом или с мудростью и болью рассказывает нам о том, что его (или его маску) волнует, злит или воодушевляет. Он делает свою работу. Даже сейчас, спустя 35 лет после смерти, его стихи и песни, его искусство, как завещало «наше всё», то есть А. С. Пушкин, способствует нравственному сдвигу общества.

Я не очень люблю лишь одну тему в творчестве Высоцкого – так называемый «блатной цикл», хотя понимаю, почему эти дебютные сочинения любимы и интеллигенцией, и самой блатотой: автор с самого начала творчества держит дистанцию (не всегда длинную) между исполнителем и героем. Исполнитель подозрительно грамотен для блатного, а уж его литературные аллюзии – клубок, что до сих пор распутывают исследователи.

А больше всего (моя колонка – позволю себе каплю вкусовщины) меня занимает тема «двойников», двойного зрения в его творчестве. Мне кажется, двойственность и положения художника, и человека вообще, и стандартов – не только в советском обществе – всегда мучила и интересовала поэта.

Вспоминаются не только иронические сочинения вроде «И вкусы, и запросы мои странны», но и серьезный текст – «Мой черный человек в костюме сером».

То, что «черный человек» в русской традиции – двойник, в доказательствах не нуждается (Есенин, с которым чаще всего сравнивают Высоцкого, написал своего черного человека – темную сторону своей личности за год до смерти, как, кстати, и Высоцкий про свою «тень»). Хотя, исходя из того, что Высоцкий наследует не только русскому искусству, резонно говорить об осмыслении поэтом моцартовского Черного человека. Ведь это только в реальности заказчик реквиема Вольфгангу Амадею – граф и, как ни омонимично это звучит, графоман Вальзег, скупавший чужие сочинения и выдававший их за свои. А в мире метафизики искусства он может быть – как и черный человек Высоцкого – провидческой ипостасью души самого художника.

Мой черный человек в костюме сером

Он был министром, домуправом, офицером,

Как злобный клоун он менял личины

И бил под дых, внезапно, без причины.

И, улыбаясь, мне ломали крылья,

Мой хрип порой похожим был на вой,

И я немел от боли и бессилья

И лишь шептал: «Спасибо, что живой».

Я суеверен был, искал приметы,

Что, мол, пройдет, терпи, все ерунда…

Я даже прорывался в кабинеты

И зарекался: «Больше – никогда!»

Вокруг меня кликуши голосили:

«В Париж мотает, словно мы – в Тюмень;

Пора такого выгнать из России!

Давно пора,– видать, начальству лень».

Судачили про дачу и зарплату:

Мол, денег прорва, по ночам кую…

Я все отдам – берите без доплаты

Трехкомнатную камеру мою.

И мне давали добрые советы,

Чуть свысока похлопав по плечу,

Мои друзья – известные поэты:

Не стоит рифмовать «кричу – торчу».

И лопнула во мне терпенья жила –

Она давно возле меня кружила,

Побаивалась только хрипоты.

Я от Суда скрываться не намерен:

Коль призовут – отвечу на вопрос:

Я до секунд всю жизнь свою измерил

И худо-бедно, но тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо, а что свято,

Я это понял все-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята,–

Мне выбора, по счастью, не дано.

Некоторые толкуют этот текст как проклятие власти, цензорам и стукачам, но «черный человек» – всегда «тень» автора. Что имел в виду поэт – свою вневременную поэтическую миссию, что он исполнял в образе советского гражданина, во многом вдохновляясь и героикой советской истории, и разочарованием от окружавшей его бесперспективности?! Или говорил о необходимости делать «что должно», даже когда будущее в тумане или – что горше и депрессивнее – видится как нечто, что еще хуже настоящего?!

Если следовать логике осмысления феномена Высоцкого в стихотворении Быкова, то следует предположить, что советский в лучшем смысле Высоцкий – это та часть ушедшего в историю проекта, где были не только репрессии и запреты, но и героическое, сверчеловеческое преодоление обстоятельств – колоссальные стройки и прорыв в космос, достижение небывалого. И вот в этом советском Высоцкий так же органичен и необходим, как улыбка и храбрость Гагарина. Но как сложный художник Высоцкий был и совершенно несоветским (как его герой – «мистер Джон Ланкастер Пек», только тот «несоветский человек» жил в гостинице « Советской», а Высоцкий становился «несоветским» в Советской стране, ощущая себя «скрипкой ангела»).

И тут я не могу не вспомнить об одном из самых сильных произведений поэта «Я не люблю». Вам оно ничего по аскетичности и точности нравственных максим не напоминает?! Совершенно удивительное произведение, словно луна отражающее сияние солнца – речи Христа. Но тот говорил о том, что нужно делать, а Высоцкий – с его изобретательным мозгом и живым языком «завещал» нам в столь необычной поэтической форме, чего делать никогда не нужно.

Я не люблю

Что же касается перемен. Я уже, кажется, говорила, что Высоцкому с его темпераментом было тесно и душно в безвременьи. Не думаю, что после 1985 года ему стало бы легче, ибо наружу вырвались не творческие и свободолюбивые силы созидания, а безликая энергия распада. И нетрудно представить, сколь неуютно стало бы поэту в девяностых, когда диктат тупости и двойных стандартов был не слабее, чем в 70-х, а противопоставить ему – даже в виде «ракет и балета» – было уже нечего. Разве что отвращение – у Высоцкого, кстати, отвращение к окружающим безобразиям зафиксировано во множестве текстов. Я не знаю, может ли отвращение, в том числе и к собственной апатии, внезапно пробудить не тягу к затяжному бунту, а энергию чудесного прыжка на следующую для всей страны эволюционную ступень… Если верить Высоцкому, который много чего знал и даже нам завуалировано рассказал про русский выбор, то может. Ему – то это удалось…

Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»