К нынешнему 30 сентября NDNews (по заложенной год назад традиции) вспоминает историю с одной Верой, что в противоположность своему имени, осознанно стала нигилисткой, а своим оправданным обществом преступлением положила, как полагают многие историки, начало шествию террора как универсального вневременного явления. Вспоминаем, потому что наряду со светлыми именинами великомучениц в православном календаре, сентябрьский календарь фиксирует еще одну, в этом году «юбилейную», террористическую дату- 11 сентября 2001-го года, обозначившую начало нового периода в истории терроризма – настоящих войн, в которых друг другу противостоят значительные людские, материальные, финансовые, информационные и идеологические ресурсы. Мишенью же террористов уже являются не отдельные личности, а целые государства.

Эпилог, он же пролог

На современном зловещем фоне может казаться, что времена терроризма второй половины XIX века – так называемого «романтического» – канули в Лету. Отнюдь нет: старое и новое существуют даже не параллельно, так как воссоздают друг друга: первые «классические теракты» бессмертны, ибо питают своей «исторической» сущностью современный террор, постоянно заставляющий вспоминать: с чего же всё началось?!

Почти сто сорок лет назад, в последний мартовский день 1878 года суд присяжных оправдал первую русскую женщину, решившуюся на теракт. Вера Засулич стреляла и ранила столичного градоначальника Федора Трепова. Прогрессивная русская и европейская (в то время, считай, мировая) общественность восприняла ее поступок с восторгом, как и ликующая толпа, запрудившая улицы перед Домом предварительного заключения в ожидании оправдательного приговора за покушение на убийство!

Это приговор так не вязался со всей предшествующей российской практикой, что власти на сутки оказались в шоке. Опомнившись, попытались «схватить и не пущать», но свежеиспеченная героиня уже исчезла в петербургских «джунглях», а через несколько дней стараниями друзей и сподвижников оказалась за границей. Таким образом, изменить решение судебного вердикта было невозможно: оправдание стало историческим прецедентом. Из бутыли вырвался джинн «Терроризм».

Разумеется, первая женщина – террористка – это не первый русский террорист. Вспомним, хотя бы выстрел Каракозова в выходящего из Летнего сада императора Александра Николаевича, были и другие запоминающиеся теракты – и более действенные, и более кровавые, и на более значительных, чем Трепов, персон. Но знаковым стало преступление Веры Засулич.

Как полагал французский мыслитель первой половины ХХ века Альбер Камю: «Всю историю русского терроризма можно свести к борьбе горстки интеллектуалов против самодержавия на глазах безмолвствующего народа». Возразить трудно: когда в августе того же 1878-го Сергей Кравчинский (больше известный сегодня как литератор Степняк- Кравчинский) в самом центре российской столицы ( на Михайловской площади) заколол гуляющего шефа жандармов Мезенцева и стал (быстрым шагом, не бегом!) удаляться по Итальянской к Александринке – никто из прохожих не пытался его остановить или организовать преследование вооруженного убийцы. Правда, тот же Каракозов не попал в царя, потому что увидевший его целящимся в государя крестьянин толкнул «злоумышленника» под локоть. Но то аграрий, а просвещенная публика относилась к намерениям радикально настроенной образованной молодежи, как минимум, с пониманием.

В «деле» же Засулич впервые реакция на террор стала важнее самого покушения на человеческую жизнь. Реакция общества, разумеется, – царя и его окружения; имперской знати; профессиональных юристов; интеллигенции – консервативной, либеральной, революционной; мужчин и женщин; пожилых и юных; недоучек и авторитетных интеллектуалов. Это первое и очень показательное проявление проблемы «терроризм и общество». Ужасно интересное, но вопрос: поучительное ли в плане историческом?!

Ведь мы-то сегодня смотрим на ситуацию из своего времени, пережившего атаку на Америку; захват российского театра во время «Норд – Оста»; череду взрывов в Москве, Лондоне, Мадриде, Париже… Терроризм – одна из отвратительных черт нашей реальности. Теракты следуют один за другим не только в перманентно воюющем Израиле, противоречивом Ольстере, но и в благополучной Австрии, развитых Англии и Италии, процветающих Швеции и Финляндии, полуфеодальных Пакистане, Сирии, Шри-Ланке, Египте… Стреляют и взрывают одиночки и группы, даже целые организации, вселяющие страх в миллионы людей. Борьба с терроризмом – одна из важнейших проблем первых лиц самых разных стран.

Насилие, чаще убийство, – лишь атрибут терроризма, его главная черта – продуцирование страха (как собственно, и переводится с латыни «terror»). Это всегда нападение, а не защита. Это всегда произвол: террорист сам себя назначает и судьей, и палачом.

Ужас заключается и в том, что и борцы с террором нередко «подхватывают» вирус терроризма: начинают забывать о демократических свободах, практикуют запугивание, а порой и «случайное» уничтожение вполне себе мирного населения…

Терроризм – как социальная онкология – требует тонких и разнообразных методик в «лечении» и, конечно, тщательного знания истории болезни, изучать которую следует с деления первых раковых клеток.

Карающая рука

Вера Засулич родилась в 1849 году в Смоленской губернии в обедневшей мелкопоместной дворянской семье гжатских поляков. Детство, после смерти отца, прошло у родственников Макуличей. Юность – среди разночинцев. В 1864 году стараниями родни она была принята в Родионовский институт благородных девиц в Казани. Спустя три года с отличием выдержала экзамен на звание домашней учительницы и переехала в Петербург. С работой по специальности не сложилось, и она отправилась в подмосковный Серпухов, где устроилась письмоводителем у мирового судьи. Проработав год в этой должности, Вера вернулась в столицу. Здесь она получила место переплетчицы, а в свободное время занималась самообразованием. В Петербурге Вера впервые познакомилась с революционными идеями, начав посещать кружки радикального политического толка, увлеклась идеями народников.

В 1868 году судьба свела Засулич с Сергеем Нечаевым – злым гением своего времени, теоретиком крайних форм террора, лидером питерских экстремистов. Нечаев вовлек молодую революционерку в деятельность своей организации «Народная расправа». Причем, в саму организацию учительница – письмоводительница – переплетчица не вошла, но даром такое знакомство, конечно, не прошло.

Весной 1869 года Вера Засулич попала в руки правосудия. Поводом для ее ареста стало письмо из-за границы, полученное от Нечаева для передачи другому лицу. Так Засулич стала одним из фигурантов знаменитого «Нечаевского дела», всколыхнувшего тогда все российское общество.

Ни обвиняемой по делу, ни свидетелем Веру Ивановну не определили, но – без суда! – продержали в одиночке почти два года: первый год Засулич провела в «Литовском замке», потом – в Петропавловской крепости. Когда же выпустили из Петропавловки, то не только не извинились, но и «впаяли» ссылку: в марте 1871 года – в Крестцы Новгородской губернии, а затем в Тверь, где Засулич вновь была арестована за распространение нелегальной литературы. На этот раз ее выслали в небольшой город Солигалич Костромской губернии, а в 1875 году Засулич оказалась в Харькове. Выучилась, между прочим, на акушерку. Акушерка – террористка, очень по-нашему…

Несмотря на постоянный надзор со стороны полиции, Засулич вошла в революционный кружок приверженцев идей Бакунина «Южные бунтари». Объединив усилия «бунтарей-бакунистов», она попыталась поднять крестьянское восстание в деревне Цебулевка. Восстание потерпело неудачу, Засулич бежала в Петербург, где было проще спрятаться от преследования.

В столице Вера Ивановна оказалась на подпольном положении, вошла в общество «Земля и воля» и начала работать в нелегальной «Вольной русской типографии». Далее произошло событие, возможно, запустившее кровавую машину политического террора в России и послужившее поводом для одного из самых громких процессов царской России 70-х годов XIX века.

Вообще, если честно, власти сами выпестовали из слегка экзальтированной молодой учительницы террористку. Изначально она не была такой ни по убеждениям, ни по врожденным качествам, более того, всю последующую жизнь неизменно сторонилась экстремизма (и большевистского, в том числе). «Такой» не была, а какой была?! Не будем опошляться до примитивных: жизнь в десятке захолустий, бедность, болезни, несложившаяся женская судьба, нервность, подозрительность. Важнее стержневая мировоззренческая составляющая: увлекалась идеями социального преобразования, в конце концов, «остановилась» на марксизме. Была довольно ярким публицистом и мемуаристом, переводила Вольтера и, разумеется, Маркса с Энгельсом. После революции 1905-го года подрабатывала, переводя Г. Уэллса и других беллетристов. Наверное, наиболее точно ее личность охарактеризовал «коллега» Лев Тихомиров, русский общественный деятель, в молодости – народоволец:

«Она была по внешности чистокровная нигилистка, грязная, нечесаная, ходила вечно оборванкой, в истерзанных башмаках, а то и вовсе босиком. Но душа у неё была золотая, чистая и светлая, на редкость искренняя. Засулич обладала и хорошим умом, не то чтобы очень выдающимся, но здоровым, самостоятельным. Она много читала, и общение с ней было очень привлекательно».

Почему она стреляла в Трепова? Да сама же Вера Ивановна это и объяснила на следствии хорошим, кстати, русским литературным языком: из газеты «Голос» находившаяся тогда в Пензе революционерка узнала, что в июле 1877-го года при посещении Дома предварительного заключения Трепову показалось (и очень может быть, что так и оно было), что один из вышедших на прогулку заключенных – Боголюбов (народник, приговоренный к каторжным работам за участие в демонстрации молодежи 6 декабря 1876 года на площади Казанского собора в Петербурге) – не снял перед чиновником арестантскую шапочку. Пребывавший и без того в дурном настроении генерал окончательно «вышел из себя» и приказал невежу высечь. Идиоты жандармы сделали это – с удовольствием, да еще и прилюдно. При том, что телесные наказания на тот момент были запрещены законом – и, конечно, Трепов, как и жандармы, об этом знал, но «вожжа же под хвост попала» – легко нарушил закон. Эта гадость возмутила всю тюрьму, вспыхнул бунт, подавленный жестоко, с дикими побоями.

Несколько слов о личности Федора Федоровича Трепова: энергичный, огромный, возрастной (66 лет) хитрованский и грубоватый солдафон и самодур. Как характеризовали его современники – острословы: культурный уровень околоточного, в слове из трех букв делал четыре ошибки. Ну, для престола – свой, не враг. Таких чиновников тогда (да и сейчас – обернемся на своих «городничих) в России было в позорном изобилии.

После содеянного с Боголюбовым он сам дико испугался, тут же начал оправдываться: «я человек неученый, юридических тонкостей не разумею». Потом обнаглел, стал утверждать, что стал жертвой политических интриг и злосчастных обстоятельств. Послал Боголюбову чаю и сахару: «чтобы зла не держал» (а Боголюбов умер в тюремном лазарете от помешательства спустя два года).

Читательница Засулич не знала ни Трепова, ни Боголюбова, но «возмущенная надругательством над человеческой личностью, укрепилась в сознании, что подобное нельзя оставлять безнаказанным», «нужно привлечь внимание», «если не я, то кто же»?! В Обществе интерес к безобразию, учиненному Треповым, постепенно ослабевал, что дополнительно усиливало возбуждение Веры. И она решилась: нелегально обосновалась в столице, долго и тщательно готовилась, и спустя полгода – выстрелила.

Она пришла к Трепову на прием, выхватила из-под плаща револьвер и выпустила в градоначальницкую грудь три пули. В результате покушения Трепов получил тяжелые ранения, а Засулич опять попала за решетку.

Следствие достаточно быстро установило личность террористки. Имя Засулич значилось в картотеке департамента полиции со времен «Нечаевского дела». Разыскали мать подозреваемой, которая опознала в арестантке Козловой свою дочь Веру Ивановну Засулич.

В конце января 1878 года весь столичный бомонд обсуждал покушение на губернатора Трепова. В высшем обществе гуляли самые невероятные слухи. Сплетники утверждали, что Засулич – любовница Боголюбова, а покушение на Трепова было ее местью градоначальнику (в действительности, повторим, точно известно, что Засулич не была знакома с Боголюбовым).

Любопытное совпадение: в день покушения на Трепова в должность председателя Петербургского окружного суда вступил А.Ф. Кони. Возможно, именно это решило дальнейшую судьбу Веры Засулич и русского террора.

А судьи кто?

Дело Засулич вызвало громадный интерес, и, как уже говорилось, не только в России. Публикации же и того времени, и более поздние отмечают, что несмотря на показательное решение, свидетельствующее о нарастании революционного и либерального движения, полное оправдание подсудимой стало все-таки случайностью: благоприятно сошлись многие факторы.

А если бы министр юстиции Пален не был столь «легкомысленным» и не назначил слушание дела как уголовного, а определил его политическим (хотя Пален-то как раз хотел избежать общественного ажиотажа вокруг покушения на Трепова, дикость поступка коего понимали и либералы, и консерваторы, и «низы, и «верхи»)…

А если бы обвинитель Кассель не был столь бесцветной фигурой и не зачитал свою речь по бумажке, а продекламировал бы ее с подобающей ситуации жаром (хотя счастье, что хоть какой-то обвинитель нашелся: прокурор палаты Лопухин чуть рассудка не лишился, назначая обвинителя: Жуковский, бывший костромской губернский прокурор, которого А.Ф. Кони оценил очень высоко, отказался, ссылаясь на то, что преступление Засулич имеет политический оттенок; талантливый юрист и поэт С.А. Андреевский также ответил отказом на предложение выступить обвинителем; в итоге обвинителем согласился стать товарищ (заместитель по-нашему) прокурора Петербургского окружного суда К.И. Кессель)…

А если бы даже сановная (не говоря уж о разночинной) публика в суде не относилась с таким презрением к Трепову…

А если бы в ходе процесса не допустили судебные ошибки…

В общем, как острили уже после революции – в 1918-м году – «недорезанные» буржуи: «революция случилась оттого, что полиция недоглядела».

На самом деле, никаких случайностей не произошло: общество будто хотело пришествия терроризма. Потом спохватилось (когда синдром самоуничтожения «купировался» цунами терактов, а позднее и государственным «красным» террором), но куда там…

Состав присяжных: девять чиновников, один дворянин, один купец, один свободный художник. Старшиной присяжных выбрали надворного советника А.И. Лохова.

Трепов не пришел: секретарь суда доложил, что 26 марта от него поступило заявление, что он по состоянию здоровья не может явиться в суд. Было оглашено медицинское свидетельство, подписанное профессором Н.В. Склифосовским и другими врачами.

Что касается Кесселя. Может, звезд с неба этот «товарищ» и не хватал, но всё этически важное озвучил: «стрелявшая сама признала свою преступность»; «недопустимо использовать безнравственные средства для достижения нравственных целей»; «любой виноватый – в данном случае, Трепов, имеет право на суд закона, а не на самосуд»; «никакие красноречивые рассуждения не сотрут крови с рук покусившихся на убийство».

Да кто его слушал?!

Говорят, только сама Вера Ивановна да находившийся в зале суда Федор Достоевский…

Зато адвоката купали в овациях.

Если обвинять Веру никто не жаждал, то ее защитниками стремились стать сразу несколько адвокатов, но вначале она собиралась защищать себя сама. Однако при получении обвинительного акта подсудимая сделала официальное заявление, что избирает своим представителем присяжного поверенного и бывшего прокурора судебной палаты Петра Акимовича Александрова. Александров говорил своим коллегам: «Передайте мне защиту Веры Засулич, я сделаю все возможное и невозможное для ее оправдания, я почти уверен в успехе».

Речь Александрова иначе как «исторической» и «блестящей» не называют.

Но блестяще он лишь сориентировался, решив, что защищать подсудимую бесперспективно: очевидно самоуправное покушение на убийство. И он обличал такого же самоуправного нарушителя закона Трепова. И это была беспроигрышная платформа: общество бредило либеральными переменами.

Петр Акимович страстно извергал тирады о поруганном человеческом достоинстве Боголюбова и стоне униженного народа. Даже упомянул о «сфере, что не поддается праву, куда бессилен проникнуть нивелирующий закон» – согласитесь, сильно для юриста.

Разумеется, защитник поведал и об изломанной судьбе Веры Ивановны. Правда, опять же посыл, что «как натура экзальтированная, болезненная, она не могла остаться равнодушной к чужим страданиям», выглядит неоднозначно: что же, получается, она имела право стрелять?

Но особенно занятна способность адвоката дезавуировать технику покушения: подготовку, приобретение револьвера с наибольшей убойной силой, продуманную до мелочей одежду и сами – три хладнокровных выстрела. Все это стало метафорой «вдохновенная мысль поэта может не задумываться над выбором слов и рифм для ее воплощения»!

Не обошлось и без пафосного: «что скажет Европа, которая до сих пор любит называть нас варварским государством». И последняя фраза: «Засулич может выйти отсюда осужденной, но не выйдет опозоренной».

Ну, на то он и адвокат, конечно, чтобы манипулировать истиной и правом, дабы снизить «градус» наказания подзащитному. Но судья-то, присяжные, публика должны были сообразить подмену темы – обличение Трепова вместо обсуждения поступка преступницы. Должны, но не заметили. Думаю, если бы Трепова пусть «мягким» судом, но судили в те полгода, что Засулич «задумывалась над нарядом и оружием», то подобного могло бы и не произойти. Или?!

Но, конечно, знаковой фигурой в деле, образно говоря, «благословения» будущего терроризма стал председательствующий на процессе Анатолий Федорович Кони.

34 года. Интеллигент в третьем поколении. Образованный шестидесятник. Юрист высочайшей квалификации. Активный проводник судебной реформы. Правовой аналитик. Прогрессивный либерал. Даже лицо у Кони было замечательно благородное.

Может, ошибаюсь, но напоминает его персона «наших» лучших демократов «первого призыва». То же убеждение, что доказанная истина принимается всеми; что властям (в первую очередь, царям и президентам) нужна именно истина. Та же «близорукость» по поводу практического воплощения «прекраснодушных красноречий».

Перед слушанием дела министр юстиции граф Константин Пален еще раз – третий! – побеседовал с А.Ф. Кони ( Кони даже император аудиенции удостоил, правда, дела Засулич не упоминал – не опустился до прямых указаний судье). Дело в том, что министр начал понимать, что поступил опрометчиво, передав дело на рассмотрение суда присяжных. Он пытался убедить А.Ф. Кони, что преступление – дело личной мести и присяжные обвинят Засулич: "Теперь все зависит от вас, от вашего умения и красноречия". "Граф, – отвечал Кони, – умение председателя состоит в беспристрастном соблюдении закона, а красноречивым он быть не должен, ибо существенные признаки резюме – беспристрастие и спокойствие. Мои обязанности так ясно определены в уставах, что теперь уже можно сказать, что я буду делать в заседании. Нет, граф! Я вас прошу не ждать от меня ничего, кроме точного исполнения моих обязанностей…"

Исполнил!?

Каждый тезис обвинителя Кони либо развенчал, либо подверг сомнению. При этом использовал даже не аргументы адвоката, а свои собственные. Он напирал, на «внутреннюю сторону» деяния Засулич, роняя при этом странные суждения: «ее желание отомстить еще не указывает на ее желание убить». И это притом, что сама Вера Ивановна, отвечая на вопрос, признает ли свою вину, сказала: "Я признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем, могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично».

Мне кажется, что Кони тоже поддался всеобщему психозу. Дело в том, что когда заседание готовилось, шло, все хотели гневного осуждения Трепова и предельно «мягкого» наказания для Засулич. Казалось, что никто, в том числе и сама Вера, не считал вероятной возможность оправдания. Но когда все было сказано, т. е. дошла очередь до председательствующего, Кони понял, что из зала суда Вера Засулич выйдет в кандалах. А он бы себе этого не простил. И ему бы общество не простило, но главным, полагаю, было именно личное видение ситуации. И он отработал за адвоката ее защиту куда эффективнее и профессиональнее. Это его резюмирующее напутствие присяжным: «Указания, которые я вам делал теперь, есть не что иное, как советы, могущие облегчить вам разбор дела. Они для вас нисколько не обязательны. Вы можете их забыть, вы можете их принять во внимание. Вы произнесете решительное и окончательное слово по этому делу. Вы произнесете это слово по убеждению вашему, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести. Если вы признаете подсудимую виновною по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. Эти обстоятельства всегда имеют значение, так как вы судите не отвлеченный предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич".

Оглашая опросный лист, старшина успел только сказать «Не виновата», что вызвало бурные аплодисменты в зале. Кони объявил Засулич, что она оправдана и приказ об ее освобождении будет подписан немедленно. Вера свободно покинула дом предварительного заключения и попала прямо в объятия восхищенной толпы, ожидавшей на Литейном и Шпалерной решения присяжных.

И кто скажет, что тупоголовый Пален был не прав? Решили так, как «подсказал» судья. Вероятно, механизм «всенародного одобрения» един для всех времен и режимов.

Как написал днями позже в письме один из присяжных: «Попробовали бы не оправдать? Нас бы вместе с прокурором, председателем и некоторыми знатными посетителями перебили бы на пороге суда…»

Чувствуете, террор еще не обрел позднейших размах, а его квинтэссенция – страх – уже начал свою разрушительную миссию.

В завязавшейся у здания суда потасовке студентов и разночинцев с жандармами один из студентов, случайно выстрелив, попал в своего и тут же сам застрелился.

Если вспомнить, что в это же время на Выборгской загорелась огромная фабрика, осветив своими багровыми всполохами происходящее, то как тут не задуматься над тем, что иногда история любит подобными знаками метить важные события – чтобы не забыли, чтобы задумались…

Бесы на воле

Вскоре после процесса террорист Кравчинский написал: «С выстрела Веры Засулич прошло всего полгода. Смотрите же как разрастается наше великое движение… как лавина падает со все возрастающей скоростью… Подумайте, что же будет через год?»

В унисон с ним «пели» – граф Воронцов: «это счастливейший день жизни», 80-летний канцлер Горчаков – лицейский товарищ Пушкина, даже сам балбес Трепов, еще за две недели до суда, в бинтах и повязках, разъезжал в коляске по городу, уверяя всех встречных, «что будет рад, если она будет оправдана».

И еще одна дурная вещь была заложена тем процессом: если террорист выступает против нас – это террорист, заслуживающий осуждения; если – за, то это уже и не террорист, с осуждением повременим.

В 1923 году швейцарский суд присяжных оправдал убийц Воровского – советского представителя на международных конференциях. Даже эсеры, идеологи террора, назвали убийц – Конради и Полунина – «ополоумевшими мстителями за личные обиды и страдания», а в западной прессе – вернули России ее «шар»: «Приговор суда совпал с правовым сознанием народных масс». Вот оно как: если террористы против ненавистных большевиков, то они вовсе не террористы, а воплотители «мечт» народных масс. Спекулировать так спекулировать.

В конце 1996 года днем в центре Багдада четыре оппозиционера – террориста расстреляли кортеж машин, в одной из которых находился сын диктатора Саддама Хусейна. Они тут же стали «отчаянными храбрецами, обладающими огромным мужеством». В том же году Франция с Англией на саммите в Шарм-аль-Шейхе не поддержали американского осуждения «кубинского терроризма». Что так?! Все просто: они с Кубой – торговые партнеры. Сначала интересы, потом этика. А двойной стандарт – хлеб с маслом для фундаментализации терроризма.

И не будем забывать о «побочных эффектах» терактов. «Одухотворенный» террорист Ваня Каляев, убивший в 1905году великого князя Сергея Александровича, несколько раз откладывал «казнь», поскольку в карете вельможа ехал с родственниками. Но когда он таки «метнул» бомбу, то не только убил «цель», а «мимоходом» ранил кучера Рудинкина.

Срикошетившая пуля, выпущенная убийцей Столыпина Багровым в Киевском театре, ранила оркестрового скрипача. Предшественники же Багрова, покушавшиеся на Столыпина в Петербурге, «по недоразумению» искалечили дочку ненавистного им премьера. А эсерка Леонтьева в швейцарском кафе «по ошибке» застрелила местного бюргера Мюллера вместо вообще отсутствующего в этот момент в заведении царского министра Дурново. Бред, фарс. Но убийственные!

Да те же Желябов с Кибальчичем «на охоте» за Александром Вторым взорвали (за год до «успешного убийства» монарха) помещение в Зимнем дворце. Царя там не было, зато «убито десять и ранено сорок пять человек – нижних чинов Финляндского полка»

Конечно, в деле Засулич серьезен факт, что на покушение ее толкнуло издевательство власти над беззащитным человеком. Так в наши дни вызывают понимание мотивы ирландцев или басков, отстаивающих независимость и свободу. Тем не менее, «убийственные» методы ужасны.

Вспомним смерть Елизаветы Австрийской: террорист заколол Сиси только за то, что она была женой императора Франца Иосифа. Беременная жена эрц-герцога Франца Фердинанда тоже получила пулю, как побочный «родственный продукт»…

О последствиях террористической «классики», разросшихся в XXI веке до извращенных форм и целей, можно писать вечно. Жаль, пока неясно, чем эту опухоль нужно «облучать».

Пиар убийства

Увы, писатели и прочие «духовные пастыри» общества – современники Засулич тоже начали на все лады «рифмовать», т. е продвигать террор на гуманитарный рынок.

Живой классик Тургенев в своем французском «далёко» откликнулся очередным стихотворением в прозе. Перед высоким «Порогом» стоит девушка, решившаяся ради святых целей на холод, тюрьму, одиночество, презрение, смерть. «Войди!» И девушка переступает порог. Вслед ей шелестит «Дура!» «Святая!» И последнее, однозначно, святая. Как в зале суда – на что идет девушка, чрез что переступает – об этом ни слова.

Тургенев тоже забылся в художественном экстазе, очарованный своей артистической миссией «отца» «революционных детей».

И все эти террористы – вот что противно – у художников не противные.

«Орел и решка» Алексея (Николаевича) Толстого: даже физиологически отталкивающий террорист и провокатор Азеф вовлекает читателей в порочную, но такую манкую жизнь- игру, где ставками «золото, головы министров и революционеров, дорогие кабаки и женщины».

Оскар Уайльд через два года после теракта Засулич пишет пьесу «Вера или Нигилисты»: завораживающий сюр, где Вера – красотка и фанатичка, в которую влюблен наследник русского престола Алексей, «сочувствующий нигилистам». Забавное чтиво?! Но через 38 лет – уже нет престола, умирает от голода и холода в Петрограде «бабушка» русского терроризма Вера, а в заброшенной уральской шахте присыпан известью труп другого наследника, но тоже – Алексея… Слова. Дела…

Говорят, что Достоевский тоже одобрил оправдание Засулич. Почему? Ведь только что в «Бесах» он обнажил всю мерзость «нечаевщины» и словно предвидел разрастание этой заразы по всей цивилизации. Наверное, потому, что видел: Засулич – не Нечаев. Оттого и написал: «Наказание этой девушки неуместно, излишне. Следовало бы выразить: иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз… Нет, у нас, кажется, такой юридической нормы, а чего доброго, ее теперь возведут в героини».

Возвели. Наверное, так будет всегда. Нет у общества интуиции, кто пророк: Достоевский или Кони?!

И, тем не менее, история – штука непростая: все улицы Веры Засулич, появившиеся в советское время во многих городах, ныне носят имена совсем других женщин. А одна даже переименована в «Светлую».

С Днем вас Веры, Надежды, Любви и Софии! И пусть день, как и заведено природой, календарно (ненадолго) убывает, а свет в нашем мире только прибывает…

Челябинск, Екатерина Истрицкая

© 2016, РИА «Новый День»