Последние годы 9 Мая испытываю странный – не то, чтобы интеллектуальный, скорее, эмоциональный дискомфорт. Одно из главных и дорогих (в финансовом плане) событий дня – парады. Центральный, региональные. На фоне всеобщего чувства национального триумфа остро и неизбежно ощущаю свою к этому действу непричастность. И не я одна, как оказалось из бесед с конгениальными личностями. И вот с близкими по духу внуками фронтовиков Великой Отечественной мы в своем «коллективном» когнитивном диссонансе пытаемся разобраться (пока законодатели думать не запретили).

Предварительные выводы неутешительны – мы не можем гордиться тем, чем гордятся многие из соотечественников (тоже потомки фронтовиков, к слову). Вот техника идет на главном параде. Но вся эта военная госброня – вещь довольно абстрактная. Как и демонстрирующие ее военные – не они делают эту технику, не они завоевали Победу. Да и сама эта техника, и сама страна уже имеют к этой Победе довольно опосредованное отношение. Вот и чувства противоречивые: с одной стороны – почти восторженные, с другой – честной и почти горькой непричастности. Мы, конечно, наследники Великой Победы. Другой вопрос, насколько мы ее достойны? Хочется ведь и самим что-то значить, нечто нетленное совершить, а не только, извините, прятаться за великие свершения предков. Современная же Россия как-то не дает шанса для адекватной идентификации ее с Родиной. Ей настоящие патриоты как-то даже и не очень нужны – те, что хотели бы на нее поработать, те, что многое умеют, немало знают. Ей, судя по спискам «успешных» и «влиятельных», напротив, нужны неумехи, причем неумехи, агрессивно «присягающие». Активно приседающие в книксене перед любой державной инициативой. А любой профессионал попросту подозрителен. У него как, минимум, есть совесть. Он не может – в силу имеющихся компетенций – все одобрять, не задумываясь. Он задает вопросы. По делу. Потом – по возникающим сомнениям относительно насаждаемой идеологии. Например: разве может победа в войне стать единственной мощной духовной скрепой? Война – это ведь катастрофа.

Та война была катастрофой для миллионов советских граждан и длилась ежеминутно и ежедневно четыре года! Если уж у нас такой крен «народный» ко временам Сталина наметился, давайте тогда не маскарад организовать (когда голые торсы юношей и оголенности девиц расписывают военной тематикой) и не пялить заслуженных людей: дескать, отчего это ты, дядя, без георгиевской ленточки тут сидишь, а рыдать и скорбеть по миллионам (!!!) погибших в Великую Отечественную, как это было при отце народов и продолжалось, кстати, вплоть до брежневской поры.

Но мы же правды о войне знать сегодня не хотим. Да и не позволяют нам открыть архивы. Куда там: чуть иная трактовка – шельмуют оратора: отошел от канонов такой-сякой непатриот. Вопросы по теме – как так получилось, что земля русская была усыпана трупами, тоже не в тренде: нужно все «идеологически выверенное» слушать, смотреть и одобрять, как уже говорилось выше, не задумываясь. А на парад идти – как на праздник, мы же победили! И в полк бессмертный скоро корпорации и госорганизации по инициативе спущенной сверху начнут сотрудников в колонны выстраивать…

А с другой стороны – «непарадной», но тоже пропагандисткой – дикая практика, когда судья предписывает дочери героя войны заплатить «штрафную» учительнице-патриотке. Потому что та из патриотических соображений сочинение внука этой старушки представила на конкурс под именем абсолютно другого автора – более правильного, очевидно, более успешного. И всяческие родственные «приватности» тут, оказывается, неуместны – неважно, из какого источника узнает страна имя героя… Да нет, важно – 9 мая может стать скрепой, только сохранив скорбную, героическую, трагическую семейную ноту и личную историю и в ныне живущих, и в будущих поколениях.

Еще пример «оборотной» праздничной стороны: вот 4 мая – прием ветеранов в ЮУрГУ. Все мило – высокие слова, произносимые высоким вузовским начальством и «юной порослью», концертная программа, канонические «100 грамм». А по окончании приема руководство даже не проводило старичков. Дверь эту входную главного университетского корпуса с пружинами почище старгородских из «12 стульев» никто заслуженным людям даже не придержал. И вот вышли они (вы представляете возраст? да еще волнение – не так уже много событий в их жизни) и побрели по домам. Проводить ветеранов никто не додумался, не говоря уж о том, чтобы развезти ветеранов по домам. А ведь автопарк этого вуза уступает разве что гаражному изобилию магната Аристова, который, кстати, ветеранов войны своего ЧЭМК развозит с сопровождающими аж до квартирной двери…

Впрочем, на следующий день картина у педуниверситета порадовала: ветеранов не только принимали, их заботливо – каждого! – проводили после ректорского приема. Но так или иначе парадная сторона 9 Мая – этакий глянец – начинает закрывать истинную суть той Победы. Не такую уж и сложную. Не медалями или оружием нужно бряцать. Повторения той катастрофы нельзя допустить!

Ветераны это твердили и сейчас твердят как молитву. Но для усвоения этого урока нужно хорошо изучить, что же тогда – в 41-45, и ранее – в 30-е в мире и родной стране происходило. Боюсь, даже наши дети не получат исчерпывающей информации. И будет у них к параду и прочим «мероприятиям» по поводу такое же двойственное отношение, как и у нас. Ну, у меня в данном случае: я тоже горда и рада, но никакого права участвовать и гордиться у меня нет. Гордиться нужно не только прежними достижениями и уж, разумеется, не только милитаристской моделью, гордиться нужно своим вкладом во славу Отечества. Вы много знаете людей, у которых есть сегодня, 9 Мая 2017 года, для этого основания?

Но День этот для меня и моих близких несмотря на навязываемые праздничные побрякушки и славословия – святой. Мы вспоминаем, поминаем, читаем детям замечательный «Который час?» Веры Пановой – чтобы уяснили природу фашизма, бережно листаем альбомы бабушек – дедушек, читаем фронтовые письма никогда не виданных погибших предков и сохраняемся от белого шума современного «победобесия» пронзительными текстами тех, кто ТАМ был, а многие ТАМ и остались… Там и в истории культуры страны. Надеюсь, против их мнений современная цензура не восстанет…

Александр Твардовский (выжил)

Есть имена и есть такие даты, –

Они нетленной сущности полны.

Мы в буднях перед ними виноваты, –

Не замолить по праздникам вины.

И славословья музыкою громкой

Не заглушить их памяти святой.

И в наших будут жить они потомках,

Что, может, нас оставят за чертой.

1966

Ион Деген (выжил)

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше, согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь, не стони. Ты не маленький.

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память стяну с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

1944.

Борис Слуцкий (выжил)

Сейчас все это странно,

Звучит все это глупо.

В пяти соседних странах

Зарыты наши трупы.

И мрамор лейтенантов –

Фанерный монумент –

Венчанье тех талантов,

Развязка тех легенд.

Юрий Левитанский( выжил)

– Ну что с того, что я там был?

Я был давно, я всё забыл.

Не помню дней, не помню дат,

Ни тех форсированных рек.

– Я неопознанный солдат,

Я рядовой, я имярек.

Я меткой пули недолёт,

Я лёд кровавый в январе.

Я прочно впаян в этот лёд,

Я в нём, как мушка в янтаре.

– Ну что с того, что я там был?

Я всё избыл, я всё забыл.

Не помню дат, не помню дней,

Названий вспомнить не могу.

– Я топот загнанных коней,

Я хриплый окрик на бегу,

Я миг непрожитого дня,

Я бой на дальнем рубеже,

Я пламя Вечного огня

И пламя гильзы в блиндаже.

– Ну что с того, что я там был,

В том грозном быть или не быть?

Я это всё почти забыл.

Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне –

Она участвует во мне.

И отблеск Вечного огня

Дрожит на скулах у меня.

Уже меня не исключить

Из этих лет, из той войны,

Уже меня не излечить

От тех снегов, от той зимы.

Вдвоём – и с той землёй, и с той зимой

Уже меня не разлучить,

До тех снегов, где вам уже

Моих следов не различить.

Ну что с того, что я там был?!

Михаил Кульчицкий (убит)

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: «лейтенант»

звучит вот так: «Налейте нам!"

И, зная топографию,

он топает по гравию.

Война – совсем не фейерверк,

а просто – трудная работа,

когда,

черна от пота,

вверх

скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

до мозга костей промерзших ног

наворачивается на чeботы

весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

чешуи тяжелых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

с ежедневными Бородино.

Николай Майоров (убит)

Нам не дано спокойно сгнить в могиле –

Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, –

Мы слышим гром предутренней пальбы,

Призыв охрипшей полковой трубы

С больших дорог, которыми ходили.

Мы все уставы знаем наизусть.

Что гибель нам? Мы даже смерти выше.

В могилах мы построились в отряд

И ждем приказа нового. И пусть

Не думают, что мертвые не слышат,

Когда о них потомки говорят.

Борис Костров (погиб)

Пусть враг коварен –

Это не беда.

Преград не знает русская пехота.

Блестят штыки,

Грохочут поезда,

К победе рвутся вымпелы Балтфлота

А в небе,

Сделав круг и высоту

Набрав, вступают в бой орлы.

И сразу

Мы слышим сердца учащенный стук,

Но действуем – спокойно,

По приказу.

Мы знаем все,

Что нет таких врагов,

Чтоб волю русских преклонить и скомкать.

Мы – это мы.

Да будет наша кровь

Такой же чистой и в сердцах потомков.

1941

Всеволод Лобода (погиб)

ПАВЛОВСКАЯ, 10

Не в силах радость вымерить и взвесить,

Как будто город вызволен уже,

Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» –

Строчу посланье в тесном блиндаже.

Письмо увидит ночи штормовые,

Когда к Подолу катятся грома,

Когда еще отряды штурмовые

Прочесывают скверы и дома...

По мостовым, шуршащим листопадом,

Придет освобожденье. Скоро. Верь...

Впервые за два года не прикладом,

Без окрика, негромко стукнут в дверь.

Мой хворый дед поднимется с кровати.

Войдет веселый первый почтальон.

От рядового с берега Ловати

Привет вручит заждавшемуся он.

Старик откроет окна.

В шумном мире

Осенний день, похожий на весну.

И солнце поселится в той квартире,

Где я родился в прошлую войну.

1944

Николай Асеев

Надежда

Насилье родит насилье,

и ложь умножает ложь;

когда нас берут за горло,

естественно взяться за нож.

Но нож объявлять святыней

и, вглядываясь в лезвие,

начать находить отныне

лишь в нем отраженье свое,–

нет, этого я не сумею,

и этого я не смогу:

от ярости онемею,

но в ярости не солгу!

Убийство зовет убийство,

но нечего утверждать,

что резаться и рубиться –

великая благодать.

У всех, увлеченных боем,

надежда горит в любом:

мы руки от крови отмоем,

и грязь с лица отскребем,

и станем людьми, как прежде,

не в ярости до кости!

И этой одной надежде

на смертный рубеж вести.

1941 год

Челябинск, Вера Владимирова, фото Евгений Полак

© 2017, РИА «Новый День»