РИА «Новый День» продолжает цикл публикаций Веры Владимировой к юбилею Феликса Дзержинского. Предыдущие части рассказа о железном Феликсе здесь. Сегодняшняя история – романтическая, точнее – любовно-идеологическая.
«В самом начале нашего юбилейного «марафона» я уже упоминала о жене ФД – Софье Мушкат (она же Чарна, она же Богдана – в подпольном эсдэковском варианте) – «старом товарище ФД по борьбе», позднее – советской функционерке, одной из образцово- показательных кремлевских жён, еще позднее – ветеране польского и русского революционного движения. Дзержинский был знаком с ней с 1905-го года, женился в 1910, сына «родил» в 1911, в Швейцарии навестил жену с маленьким Яном в 1918, а жизнь совместную с ними начал не раньше года этак 1922-го…
А еще эта непроницаемая женщина много лет писала, но так и не издала «книгу жизни» –о себе и своем муже – чекисте № 1, в которой ФД выглядит еще более неестественным, чем его железные или каменные монументы. Все по официальной био вождя: «подполье с малых лет, суды, ссылки, побеги, «горение», «жажда борьбы», ну а потом «щит и меч» большевистской диктатуры».
Произведение это вышло в свет лишь после смерти Сталина под нейтральным названием «В годы великих боёв». В нём нет ни строчки о «красном терроре», репрессиях, уничтожении сотен тысяч людей, о чём, несомненно, Софья Сигизмундовна знала больше других. И уж, конечно, ни слова в этом тяжеловесном манускрипте – о юношеских увлечениях, первой любви и прочих романах железного Феликса. Женщина – она и в революции женщина: ревность к соперницам неизбежно придушит достоверность.
А меж тем, если бы в своё время ФД не бежал не только из кайгородской ссылки, но и от своей «тургеневской девушки», как знать, в какую сторону свернула бы судьба этого революционера. Очень может быть, что в этом случае его миссией стало бы просвещение – как у деда Игнатия (профессора – путейца), отца и брата Игнатия (учителей гимназии), или брата Владислава (профессора медицины)…
Кстати, именно благодаря дочери расстрелянного во Вторую Мировую Владислава Дзержинского была рассказана история о первой любви ФД – бестужевке, учительнице словесности и политической ссыльной Маргарите Николаевой. Дико и нелепо, конечно, что письма влюбленного мастера революции к свое маргарите были впервые опубликованы в приложении к почти засекреченному журналу «Пограничник» – тонюсенькой брошюрке за авторством С. В. Дзержинской «Вечная жажда борьбы» (((.
Впрочем, историки-чекисты в канонической (Политиздатовской) биографии ФД тоже упоминают об этой женщине, правда выворачивают историю задом наперед, скупо фиксируя, что во время первой ссылки юного Феликса в сёла Нолинск и Кайгородское Вятской губернии (1898-1899 гг.) он «познакомился и подружился с политической ссыльной 25-летней девушкой Маргаритой Фёдоровной Николаевой» и далее, что 21-летний Дзержинский «помогал ей разобраться в сложных вопросах, разъясняя сущность общественных отношений». На самом деле, это Маргарита и русский язык возлюбленного усовершенствовала, и «Капиталом» образовала, и « Фаустом» попыталась его фанатизм направить в более мирное русло.
Это была история не простой любви, а любви в духе времени – с желанием преобразить себя и «объект любви» …
Вы никуда не торопитесь?! Тогда, я чуть отвлекусь перед изложением фабулы этого любовно-идеологического романа.
«Он был похож на Демона, Фауста, Люсьена де Рюбампре, болгар Тургенева, Овода и всех романтических шатенов европейской живописи …»
В первой половине 50-х годов прошлого века моя мама – после своего первого университетского года, решила поехать на август в Пятигорск. У этой физички было по жизни одно серьезное «лирическое» увлечение – Лермонтов. Ее ленинградская подружка тут же собралась ехать с ней: мол, в Пятигорске живет подружка моей бабушки, русичка моей мамы – Маргарита Федоровна. Она работала (после того как эвакуировалась в Пятигорск из блокадного Ленинграда) экскурсоводом в домике Лермонтова. Отличная бабуля «в рабочем состоянии», настоящая энциклопедистка, влюблена в поэзию Лермонтова и русскую литературу вообще, сама уже живая история – знала Крупскую и Дзержинского – наши каникулы не вылетят в трубу, будет не только живописно и оздоровительно, но и до чертиков интересно…
Мама была в восторге от новой знакомой, зачарована ее рассказами. Про русскую литературу, и про отца-священника. Про подруг – бесстужевок и прелестную, вечно сопливую художницу и учительницу Надю Крупскую, в том числе. Про дореволюционный Петербург – Петроград, довоенный Ленинград. Про историю, как, выбравшись из Ленинградской блокады, эта женщина – уже совсем немолодая – при немецкой оккупации Пятигорска спасала музейные реликвии. Как инструктировала молодежь (революционерка старой школы!), решившую выбраться из кишащего фашистами города.
Нашлась у них и общая тема для разговоров: бывшая сибирская ссыльная жадно расспрашивала маму, выросшую в тех местах, об изменениях в современном Красноярске, Иркутске и всяких хорошо знакомых ей глухих местечках русского Востока. На следующий год мама привезла в Пятигорск моего папу – тогда еще жениха, конечно. И он тоже был очарован этой уже перешагнувшей 80-летний порог Маргаритой. Оба они уверяли, что она была доброжелательна и очаровательна, не говоря уж о том, что умна и эрудированна. О Дзержинском она рассказывала как о хорошем знакомом по ссылке молодости, старательно уходила от вопросов про ЧК или Крупскую в 1930-е… Дала родителям совет: разлучайтесь часто, но лишь на миг, никогда не расставайтесь надолго, если дорожите своими отношениями. Подарила свою только что вышедшую в издательстве «Детская литература» книжку «Михаил Юрьевич Лермонтов – жизнь и творчество».
О молодом Дзержинском рассказывала не без иронии, и как настоящая словесница: «Он был похож на Демона, Фауста, Люсьена де Рюбампре, болгар Тургенева, Овода и всех романтических шатенов европейской живописи … Но из всех искусств предпочитал музыку – и не только Бетховена, если вы так подумали, но и Шопена, и Баха… Художественная литература была ему неинтересна, если речь не шла о социальной борьбе, так что любимые авторы Феликса Эдмундовича – Ульянов- Ленин и Роза Люксембург…
Он фанатично верил в необходимость и имел желание изменить существующую несправедливость. И был особенно красив, когда формулировал эти свои мечты и методы их осуществления».
Все это спустя четверть века мне рассказывала мама, когда повезла уже меня первый раз в Минеральные Воды, в Железноводск и, разумеется, в Пятигорск. А еще в маминой шкатулке с «драгоценностями» жила брошка – закалывать кружевной воротник блузки – подаренная этой дивной знакомой: медная или бронзовая изящнейшая бабочка с двумя красными и двумя зелеными «глазками» – обыкновенными ювелирными стеклышками. Брошка жива и поныне, три поколения женщин в нашей семье носили ее бережно.
А история эта тогда совершенно меня не заинтересовала, более того, я не могла сравнивать своего любимца Овода (эх, Феликсу бы в глаза и уши: «В террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни») с аскетично-тусклым изображением Дзержинского советских времен…
И мама, и ее пережившая блокаду подружка Лида, и мой папа, были уверены, что Николаева и Дзержинский были просто товарищами по борьбе и ссылке. Эта воспитанная и деликатная женщина ни намеком не дала им понять о любовных узах, что связывали когда-то мятежную русскую поповну-учительницу с «идейным» польским дворянином-недоучкой.
Родители говорили, что она неизменно называла ФД – Феликсом Эдмундовичем. И когда они спросили: а как его звали в обычной жизни, ответила, что если речь не шла о подпольных именах, то Феликсом Эдмундовичем.
Мои папа-мама – советские комсомольцы просто не знали тогда, что интеллигенты дореволюционной поры обращались друг к другу по имени-отчеству, независимо от возраста.
«Никогда не разговаривайте с неизвестными»
Жарким летом 1898-го старенький пароход вез в своих тесных трюмах «политических» и уголовников в Вятскую ссылку. Среди пассажиров был и 22- летний еще никому (ни полиции, ни авторитетным революционерам) не известный Феликс Дзержинский – бывший гимназист, нынешний автор и распространитель прокламаций.
Из письма ФД сестре Альдоне: «..Дорога была чрезвычайно «приятная», – писал он, – если не считать приятными блох, клопов, вшей и т.п. По Оке, Волге, Каме и Вятке я плыл пароходом. Неудобная это дорога. Заперли нас в так называемый «трюм», как сельдей в бочке. Недостаток света, воздуха и вентиляции вызывал такую духоту, что, несмотря на наш костюм Адама, мы чувствовали себя как в хорошей бане. Мы имели в достатке также массу и других удовольствий в этом духе...»
Это была его первая ссылка (в царские «органы» о его речах донёс один из агитируемых Феликсом рабочих – штатный осведомитель охранки). Следующие 11 лет жизни Дзержинского (до захвата власти большевиками) будут состоять, по большей части, из тюрем, ссылок, побегов.
ФД стал абсолютом каторжанина, изучил тюремную систему и сыск Российской Империи «изнутри». Эта наука очень ему пригодится, когда надо будет создавать ВЧК – репрессивную систему большевистской диктатуры, агрессивного до абсурда органа по защите революции от контреволюции, неизбежной истребленной частью которой станет огромное количество совершенно безобидных и безыдейных обывателей… Как говорил Дзержинский: «ЧК не суд, ЧК – защита революции. ЧК должна защищать революцию и побеждать врага, даже если меч ее при этом случайно упадет на головы невинных». Случайно, но сразу на несколько миллионов голов… Но это произойдет через 20 лет.
А сейчас – он самый юный, оттого замкнутый, нервный и совершенно одинокий, но очень привлекательный «с кожей, как у пятилетней девочки» вызвал участие у такой же ссыльной пассажирки этой утлой галеры – Риты Николаевой, первой заговорившей с неприкаянным молодым коллегой по революции.
До этого в жизни Дзержинского были лишь мать и сестры. Ну и румяные легкомысленные влюбленные в польского красавчика-двоечника гимназистки, оставлявшие Феликсу надушенные записочки в галошах гимназического учителя словесности (тот наряжался в них, словно чеховский персонаж – при любой погоде).
С матерью много лет новоиспеченный революционер почти не виделся и не переписывался. Сестра Ядвига до Первой Мировой была известна своей бурной жизнью молодой (потом уже не очень молодой) красотки – крутила романы, воспитывала дочек, путешествовала и развлекалась – в общем, буржуазно прожигала жизнь.
Сестре Альдоне пришлось присутствовать на судебных процессах ФД, провожать его в тюрьмы и ссылки, бесконечно высылать деньги, притом, что ее первый муж деятельности шурина не понимал и не одобрял. Хорошо известны несколько раз переизданные письма ФД сестре (изрядно изувеченные идеологической редактурой), полные нежности и, извините, потребительского отношения к этой поистине святой женщине, благодаря поддержке которой ФД, собственно, и дожил до 1917-го. Еще была не вполне понятная история с третьей, рано погибшей сестрой ФД – Вандой. Некоторые горе – исследователи уписались, что в 18 лет Дзержинский якобы питал запретные чувства к этой 15-летней сестре, и потому застрелил ее. Вообще, Дзержинский умел и стрелять, и на охоту в юности ходил, но, ребята, на момент смерти Ванде было 12 лет, Феликсу – 11. Обстоятельства дела не выяснены до конца. Вердикт коронера – несчастный случай. Но я отвлеклась. Ох, уж эта любовь к деталям.
С Маргаритой у Феликса завязались первые серьезные отношения неродственной природы.
Это она помогла Дзержинскому выдержать трудный этап, и, в общем-то, благополучно добраться до Вятки. Там ФД определили в местный каземат, а МН передали под гласный надзор полиции и разрешили свободно передвигаться по городу. Ежедневно ссыльная Николаева, снявшая в Вятке квартиру, навещала Феликса в тюрьме, где он ждал решения о месте ссылки и отправки туда, носила передачи (всё это разрешалось в империи).
В Вятке МН сообщила другим ссыльным и полиции, что она – невеста Дзержинского. Ей не все поверили: временными «партийными» невестами обзаводились многие ссыльные, чтобы не спиться и не одичать в глуши в одиночестве. «Использовались» невесты и для того, чтобы устанавливать связи с волей. Но в данном случае форма соответствовала содержанию, извините за суконный слог, отношений.
Николаевой определили местом ссылки городок Нолинск, и она при очередном свидании посоветовала Дзержинскому проситься туда же, чтобы они оказались вместе. Расконвоированную Николаеву отправили в Нолинск первой, а Феликс остался ждать в Вятке решения губернатора Клингенберга, к которому обратился с соответствующим прошением. Клингенберг даже назначил аудиенцию Дзержинскому ( хотел отчитать экс- гимназиста и вообще наставить на путь истинный), недолго побеседовал с ним на повышенных тонах (особенно после того, как приглашенный к губернатору арестант попросил разрешения сесть), но ходатайство удовлетворил.
Явление героя
или
Страдания юного Вертера революции
На деревянной пристани Нолинска, к которой причалил пароходик Феликса (встречать пассажиров каждый раз собирался чуть не весь городок), Маргарита экспрессивно бросилась к жениху. Ей нужно было сообщить бытовую радость: жильё она сняла, они будут жить в одном домике, но – до бракосочетания – в разных комнатах.
Из письма ФД сестре: « Я нахожусь теперь в Нолинске, где должен пробыть три года, если меня не возьмут в солдаты и не сошлют служить в Сибирь на китайскую границу, на реку Амур или куда-либо еще. Работу найти здесь почти невозможно, если не считать сдешней (орфография ФД – В.В.) махорочной фабрики, на которой можно заработать рублей 7 в месяц Население здесь едва достигает 5 тысяч жителей…Несколько ссыльных из Москвы и Питера, значит, есть с кем поболтать, однако беда в том, что мне противна болтовня, а работать так, чтобы чувствовать, что живешь, живешь не бесполезно, здесь негде и не над кем ( орфография ФД – В.В.)».
В глухом уездном городишке, где все друг друга знали, Дзержинский мгновенно приковал к себе интерес аборигенов и ссыльных. Одет он был неважно: за два постгимназических года костюм изрядно износился. Хотя и был сшит на заказ у одного и лучших портных Вильно – Исаака Бейлина. Приличная рубашка с мягким воротником тоже была всего одна. Зато вместо галстука – черный бархатный шнур – аналог знаменитой черной польской бижутерии. Но одухотворенное лицо, внимательный открытый взгляд длинных зеленых глаз под фирменными соболиными бровями Янушевских – весь этот нездешний антураж вызывали вопросы: и что он тут будет делать три года ссылки?!
Приспособиться к новой жизни было трудно. Но вдвоём это казалось не столь мучительным. В Нолинске Феликс и Маргарита были неразлучны. Ссыльному Дзержинскому и ссыльной Николаевой выдавалось по 1 рублю 50 копеек в месяц на питание и по 4 рубля на жильё. Они объединяли эти средства и кое-как перебивались. Маргарита работу вообще не могла найти. Феликс несколько недель проработал на местной табачной фабрике. Иногда им удавалось подработать перепиской.
В письмах ФД Альдоне нет ни слова о Маргарите Фёдоровне (либо упоминания были позднее купированы), но в каждом – жалобы на болезни. В ответ Альдона, знавшая уже более десяти лет про гремучую смесь феликсовых бронхита и порока сердца (виленские врачи не давали ФД в 17 лет и десяти лет жизни), регулярно присылала деньги.
Даже в дневнике Дзержинский обозначает свою невесту одной буквой М. В их отношениях – не он, она была мастером. Точнее, как и было сказано вначале – типичной тургеневской героиней: «Никогда никуда не пойдете/ Если верных путей не найдёте».
Ее превосходство признавал и жених: «Как это М. может со мной дружить? Разве я такой ловкий актёр? Мне кажется, что рано или поздно мы не то что поссоримся, а она, узнав меня, прямо прогонит прочь. Так должно случиться». Впрочем, тут же прорывается прагматичная нотка будущего топ-менеджера ВСНХ и политика по душевному складу: «…теперь для нас полезно не рвать своих товарищеских отношений».
Полезно – потому что она спасала его от непродуктивного одиночества, возилась с его комплексами, болячками, пробелами в знаниях. Если впоследствии Дзержинский и считался наиболее эрудированным среди своих «соратников», то лишь благодаря бестужевке Маргарите Николаевой. Она заставила прочитать любимого не только «Капитал», но и труды английского философа Стюарта Милля, произведения российских демократов. Однако русская и мировая классика ФД отталкивала, казалась странной. Он, например, признавался своей Маргарите, что «Фауста» освоить не может, Толстого не понимает…»
Продолжение следует…
Челябинск, Вера Владимирова
Челябинск. Другие новости 03.09.17
Самоутверждение Венеры. Гороскоп РИА «Новый День» на 1 – 10 сентября 2017. / Челябинский «Трактор» потерпел третье поражение в домашней серии. / Южноуральцев предупредили об аномальной жаре. Читать дальше
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2017, РИА «Новый День»