Двухлетняя крымчанка умерла от пневмонии, которую у нее не заметили врачи.

Как передает корреспондент РИА «Новый День», сейчас по факту смерти ребенка проводится доследственная проверка. А мать погибшей малышки считает, что главная причина смерти малышки – оптимизация медицины, в результате которой квалифицированных врачей практически не осталось. Историю смерти дочери крымчанка рассказал в соцсетях, надеясь привлечь к проблеме как можно больше внимания.

«То, что случилось с моей девочкой, должно привлечь внимание республиканских и федеральных властей к ситуации с медицинским обслуживанием в Судаке, – написала женщина. – За последний год в городском округе Судак открыли новую школу на 825 мест, детский сад на 100 мест, а педиатрическое отделение в городской больнице закрыли…
Быть может, если бы в приемном отделении ее сразу осмотрел педиатр и измерил сатурацию, или была бы детская медсестра, которая смогла бы найти вену у двухлетней девочки, чтобы поставить капельницу, это спасло жизнь моей дочки…»
Признаки болезни появились у ребенка вечером 5 ноября. Девочка была активной, играла со старшим братом, но часто просилась в туалет. Температура у нее была в норме. Но пропал аппетит.

Ночью девочка проснулась, попросила посидеть в теплой воде, и снова заснула. Рано утром мать привезла ребенка в амбулаторию села Дачное (по месту регистрации), где их приняли без очереди:

«Я описала симптомы, врач «послушала» ребенка (провела аускультацию лёгких), посмотрела горло. Горло было, по словам врача, «красноватое», дочь делала вдох очень тяжело, но кашля не было. Сатурацию не измеряли. Мне выдали направление на общий анализ крови и мочи, сделали назначение. Следующий прием назначили на 9 ноября (понедельник)», – рассказывает крымчанка.
В 8:15 они уже сдали все необходимые анализы в больнице Судака. Девочка была вялой, бледной, почти ничего не ела, часто просилась в туалет. Мать дала ей назначенный врачом антибиотик, а после того как получила результаты анализов, начал обзванивать всех знакомых медиков. «Все сказали, что повышен ацетон и нужно отпаивать ребёнка, а завтра обратиться к педиатру», – говорит женщина.
В 17:30 у девочки началась рвота. Родители кинулись в Судакскую больницу.

«Температура у дочки не поднималась – была 36,5. Ребенка осмотрел дежурный врач (врач общей практики), «послушал» лёгкие и посмотрел горло. Сатурацию не измеряли. Дочь вырвало ещё раз. Я спросила, почему рвота со слизью? Врач ответил: «Наверное, желудок пустой».

Я отметила, что у ребёнка странное дыхание, как будто у неё что-то «стоит». На что врач мне ответил, что у детей нет такого понятия, как «стоит желудок». Назначил поставить клизму. Я возразила, что я не медицинский работник, и, если есть такая необходимость, пожалуйста, сделайте сами. На что получила ответ, что там, где клизменная, у них стоит ренгенаппарат, и вообще больница закрыта! Сделал противорвотный укол «церукал» с «Но-шпой», в госпитализации отказал!» – продолжает рассказ женщина.

Семья вернулась домой, но девочку снова вырвало со слизью, она много и жадно пила. После чего ее опять рвало. Тем временем мать звонила всем знакомым медикам, просила, чтобы кто-то немедленно осмотрел девочку. Одна из знакомых во время телефонного разговора обратила внимание на дыхание малышки и велела возвращаться в больницу.

Дальнейшие события женщина помнит поминутно:
«В 19:20 мы вернулись в приёмный покой больницы Судака. Дочку на этот раз осмотрел хирург: пощупал живот и исключил аппендицит, после чего сказал: «Если мама настаивает на госпитализации, найдите место, положите». Дежурный врач акцентировал внимание, что «отделение закрыто». Вызвали педиатра, которого ждали около 40 минут.
Около 20:00 специально вызванный педиатр осмотрел дочь, посмотрел горло, «послушал» лёгкие, сказал, обращаясь к дежурному врачу: «Если настаивают, положим, будем капать». Услышав это, я предложила: «Если Вы не можете поставить диагноз, дайте направление в Симферополь». В ответ я услышала: «Какая разница, где будут капать – в Москве, Симферополе – у нас капельница одна и та же».

Диагноз поставили – ОРВИ, ацитономическое состояние. Сатурацию не измеряли.

Дежурный врач спросил, есть ли хронические заболевания, я ответила, что ранее ребёнок серьёзно не болел, есть околоушной свищ, но мы его обследовали у челюстно-лицевого хирурга. Показала ему, так как он его сразу и не заметил.

Санитарка проводила в процедурную. Медсестра долго искала вену, найти не смогла, дочь просила пить, ее снова рвало. Пришли ещё одна медсестра и медбрат, они втроем пытались найти вену, но так и не смогли поставить дочери капельницу. Нас отвели в палату.

Я заметила, что у дочки стали очень холодные ножки и ручки, пыталась её согреть. Внезапно у неё резко – в секунду изменился цвет глаз – с голубого в один момент стал коричневый. Я закричала, стала звать на помощь.

Медсестра и санитарка прибежали на мой крик, сказали: «Быстро бежим вниз в реанимацию!». В реанимации была другая медсестра, она сказала: «Ты что не знаешь, какие тут лежат? Идите в перевязочную». На мой крик собрались все, кто был на смене. Положили дочь на кушетку в перевязочной, глаза у доченьки были открыты, пошла пена изо рта, лицо посинело. Я попыталась взять себя в руки, побежала за телефоном обратно в палату.

В 21:31 я позвонила мужу, он был у входа в отделение.

В 21:40 педиатр вернулся и зашел в перевязочную. Другая медсестра принесла мне воды и какие-то две таблетки, сказала выпить. Я сказала, что не слышу ребёнка, она ответила мне, что сейчас зайдёт и посмотрит, что с ним.

В 21:55 из перевязочной вышли педиатр и дежурный врач и сообщили, что они «не смогли спасти ребёнка». Я стала кричать, что в 21 веке от ОРВИ не умирают, на что педиатр сослался на околоушной свищ, сказав: «Вы же не знаете, какие тоннели были у свища». И они оба быстро удалились. Позже я спросила у медсестры, куда делись врачи, она ответила, что они пошли на консилиум.

До приезда следователей (ориентировочно они прибыли около часа ночи), врачи больше не появлялись.

В медицинском свидетельстве о смерти указано, что моя дочь умерла в 21:39 6 ноября 2020 года. Вскрытие показало, что она умерла от эндотоксического шока в результате неуточнённой пневмонии. Приблизительный период времени между началом паталогического процесса и смертью: эндотоксического шока – 30 минут, неуточнённая пневмония – 5 (!) дней. Судмедэксперт Судака сказал мне, что левого лёгкого уже не было вообще, осталась только плёнка.

Возможно ли, чтобы трое врачей могли не услышать, что лёгкое у ребёнка вообще не работает?

Аутопсийный материал отправлен для гистологического исследования. Результаты обещали выдать в декабре.

У меня есть старший сын, ему сейчас 6 лет. Как и любой родитель, обращаясь за помощью к врачам, я хочу верить, что они – специалисты и вылечат моего ребенка.

В городе, где количество детей растет, где открывают новые детские сады и школы, не может быть закрыто педиатрическое отделение в больнице!

Мою дочь не вернешь, но я хочу, чтобы проблема с медицинским обслуживанием детей в нашем городе была решена – с ней сталкиваются и другие люди!»

Судак, Лиана Макоба

© 2020, РИА «Новый День»