– Все дело в том, что я знаю, как наступит конец света.

Оля удивленно посмотрела на Лешу. Подобные откровения в их среде классифицировались как профессиональная непригодность – от журналиста, обладающего таким специфическим знанием, можно ожидать крайне неприятной, в плане последствий для репутации медиа, личной гражданской активности. Во всяком случае, из служб новостей их вышибают молниеносно, иначе потом люди в «аське» или чате гугловой почты обмениваются ссылками на такие новости, снабдив их сакраментальным «Где достать такую травку?» – добавил эксперт».

Они только что говорили друг с другом об освещении терактов в СМИ – насколько их эффективность, в смысле производимого страха, пропорциональна активности журналистов и стоит ли считать, что без последних никакой бы терроризм и не получился. После того, как Лёля, простоявшая на ногах у «Норд-Оста» более двух суток без сна и горячего душа, высказала свое конкретно аутсайдерское мнение, Леша рассказал ей байку про Пинчука и дочку Кучмы, счастливым образом не пошедших на этот мюзикл в этот день, а после замолчал. Ну вот и высказался, после паузы, непосредственно о конце света.

– Нет, это не какое-то особое знание, я не жду конкретной даты или определенного события, вокруг которого все и начнется, – продолжил Леша. Заметив ее взгляд, он добавил: «Я не в секте и я ни во что не верю, даже в доклады Госдепартамента».

– И как он наступит?

– О, мы будем иметь к этому самое непосредственное отношение. Думаю, что это будет так – однажды произойдет какое-то событие, не рассказать о котором не сможет ни один канал в мире, ни одна газета, ни один сайт… И новость будет рождаться одновременно с событием – так, как 11 сентября, когда за вторым самолетом следил уже весь мир, а я, в частности, между первым и вторым самолетом успел сбегать в «обменку», потому что в этот день нам выдали зарплату, как обычно, в долларах.

Леша тогда успел поменять доллары по 5.50. К вечеру курс в киевских «обменках» рухнул до 3.00, выровнявшись к утру до 4.80, а еще через сутки вернулся к 5.30 и там замер на четыре года. А по-настоящему бакс рухнул, когда в апреле 2005 года Тимошенко превратила его из 5.30. в 5.05., особо не объясняя причин. Так оно всё и оставалось до сих пор.

– И что, 6 миллиардов зрителей сломают медиа и мир рухнет?

– Скорее, медиа сломает 6 миллиардов зрителей. Наконец сломает, поскольку мы же долго репетировали и теперь вполне готовы. Представь себе, вдруг прямо в этот момент, когда все смотрят, происходит что-то абсолютно несовместимое с трагедией, что-то дикое, что-то настолько смешное, что переворачивает с ног на голову твою оценку происходящего. И ты, вместо сопереживания, начинаешь ржать, безостановочно ржать, как и все 6 миллиардов зрителей, которые будут это смотреть. И будут ржать корреспонденты в прямом эфире с места событий, ведущие каналов, рассказывающие об этом своим зрителям. Конец света наступит, когда мы всем миром будем ржать взахлеб, глядя на кровь и страдания, которые будут происходить прямо сейчас, одновременно с этим.

– Мне сложно себе представить, что смешного можно найти в катастрофе, особенно когда находишься непосредственно рядом с происходящим. – сказала Оля.

– Смешное – это вторая проблема. Главное в том, что система разрушения мира – возможность единовременно повлиять на изменение общечеловеческих ценностей – уже создана, прошла все боевые испытания, а, значит, как то ружье, ага, она будет задействована. – ответил Леша. – А что касается смеха, то тут все еще более странно. Ты знаешь, наверно, что киношники считают самым смешным для зрителя – кадры, где люди падают. С лестниц, велосипедов, лыж, коньков, на ровном месте… Причем, это ведь уже рефлекс – часть из нас непроизвольно начнет ржать при виде подскальзывающейся беременной женщины, хотя это, конечно, ужас. Но ужас тогда, когда ты видишь это «вживую», а не по телевизору. Учитывая, что конец света мы будем смотреть по телевизору – от смеха нас мало что защитит.

– Ну да, – Оля полезла за сигаретами, – я не знаю, что у них там на втором месте, но смех сам по себе заразителен, не зря же в дешевых сериалах за кадром кто-то постоянно и дружно ржет.

– Вот и я о том же. Достаточно одному из корреспондентов расхохотаться в прямом эфире трагедии и, кто его знает, что начнет происходить со всеми нами. Он засмеется, его смех кто-то подхватит и, наконец, начнет смеяться тот, кто все это смотрит. «Мы в прямом эфире с места событий и уже сейчас ха-ха-ха можно сказать ха-ха-ха, что погибло не менее десятка ха-ха-ха тысяч человек ха-ха-ха. И они все ха-ха-ха..». Считается, что Бог смотрит на всё, происходящее на земле. Представь себе, что будет если Он включит телевизор в этот момент?

– Представь себе, что будет, если Он включит телевизор в принципе, в любой момент. – грустно улыбнулась Лёля. – То есть, твоя формула конца света – это единовременный смех сквозь слезы всего человечества?

– Минус слезы. А когда произойдет эта цепная реакция смеха над катастрофой, люди станут другими – все ограничения будут сняты.

– К счастью для нас, – сказала она, – у террористов, как известно, напрочь отсутствует чувство юмора.

– Зато оно в избытке присутствует у журналистов, причем в самом черном своем качестве. И у зрителей, которых слишком долго учили смеяться над тупыми шутками.

У Лёли зазвонил телефон. Они сидели в Пассаже, в «Будинке кави», напротив офиса UMC, недавно превращенного в МТС Украина, и пытались завтракать, не сильно похмеляясь и не наедаясь одновременно, поэтому пока у них получалось только пить кофе с вишневым соком.

– Меня отзывают, – обрадовалась Оля, положив трубку. – Наш к вам не едет, рабочую группу «Ющенко-Путин» сдвинули на после Нового Года.

– А почему? – профессионально заинтересовался Леша.

– Да, кто его знает, может быть наши что-то затевают – тут же вся эта суета вокруг выборов. Не факт, что он вообще будет с ним встречаться до 2 марта.

Леша помолчал, а потом все-таки не удержался: «– Медведев?».

– Похоже на то. Будет Медведев, а Путин премьер ему. Но тут уже отдельные товарищи до такой дури дошли с проектом «Национальный лидер», что они бы Путина и в Патриархи избрали, если б он сам их не останавливал.

– А когда тебе надо лететь?

– Сейчас пойду за билетами, – сказала Лёля, – ближе к вечеру буду лететь, надо же Киев еще посмотреть.

– Я тебе покажу, хочешь?

Оля, конечно, хотела, но из вежливости спросила: «А как же твоя работа?».

Леша улыбнулся.

– Понимаешь, Лёль, вот у предыдущего украинского президента Кучмы был сайт, на котором команда разработчиков сделала зачем-то центральным элементом главной страницы раздел «график президента». А поскольку график президента, кроме публичных мероприятий, обычно плотно засекречен, то и выходило, что основное занятие нашего Кучмы называется «работа с документами». Иногда и на ближайшую неделю получалось, что он работает с документами и больше ничем не занимается.

– Ты хочешь сказать, что для твоих коллег у тебя сегодня день «работы с документами»?

– Именно.

– Слушай, это же здорово. А я похожа на документ?

– Конечно, похожа. Особенно в профиль. Но давай пройдемся за билетами, здесь недалеко.

Они расплатились и вышли в ноябрьский Киев. Поднявшись по Пассажу к Заньковецкой, они повернули налево на Городецкого и спустились к авиакассам. Билет удалось взять на 8 вечера, а на выходе из касс Леша попытался начать свою экскурсию.

– Вот «Феллини», вот «Корифей» – места, в которых можно чаще всего застать твоего Егора.

– О, – сказала Лёля, – а что это за места?

– Как по мне, неоправданно пафосно и дорого, но Егорушка-то у нас слегка мажорушка, вот и ходит.

– Странно, мне этот вчерашний «Ланселот» показался вполне демократичным местом.

– В Киеве места выбирают девушки, а она у него, кажется, вменяемая. Насколько я знаю Егора, он бы в трезвом уме и здравой памяти туда бы сам и не зашел.

– А откуда ты вообще знаешь Егора?

– Мы иногда вместе работаем, он кое-что заказывает у нас.

– Размещалово?

– Ага, и размещалово тоже. Он что-то вроде политтехнолога и я участвовал в нескольких его проектах.

Оля вспомнила, как они в первый раз в 8-м классе распили у нее дома бутылку водки и Егор, интеллигентный бледный мальчик, улегся спать у нее в коридоре, уютно устроившись на куче обуви и курток, слетевших с вешалки, а когда его пытались поднять, бормотал: «Простите меня, пожалуйста, я больше не буду!». А еще, как он придумал собственную страну, в которой был президентом, а ее склонял возглавить правительство.

– Я его совсем другим помню, мы же в школе учились. Был очень милый, очень вежливый мальчик, стихи писал и, кажется, даже не дрался ни с кем. А сейчас жесткий очень, даже не думала. – сказала Оля, подумав, что и пить он, наверно, тоже научился.

– Насколько я его знаю, Егору просто все равно. Мы несколько раз вместе пили, – ответил Леша, словно прочитав ее мысли, – он вполне компанейский и вообще тусовочный парень, но существует какая-то граница, за которой с ним бессмысленно что-либо всерьез обсуждать. Он всегда как-то сбоку на всё смотрит, ни в чем не участвует, даже о нашей политике с ним говорить бессмысленно, хотя, казалось бы, у него от нее зависят заработки.

«Да уж, мальчик по-прежнему предпочитает отлеживаться в прихожей, пока идет общая пьянка», – подумала Оля и решила переменить тему. – О, политика у вас дивная абсолютно. Мы в Москве иногда откровенно завидуем Украине, у нас же совсем иначе все происходит. А ты за кого – за Ющенко с Тимошенко или за Януковича?

Леша поперхнулся.

– Тут, понимаешь, не все так просто. Политика за три последних года сожрала все украинские новости, стала больше жизни и больше рекламных персонажей. В нашем телевизоре, как говорил Карлсон, завелась говорящая голова. Или головы. Нескольких людей. Политика просто присутствует везде и всё тут, а самоопределяться по отношению к ней – это все равно, что непьющему выбирать между пивом разных сортов, но примерно одной ценовой категории. Этот товар здесь уже не совпадает с целевой аудиторией.

– Ющенко с Януковичем – это все-таки не пиво, а, скорее, мартини и водка. Один за НАТО и для США, другой – за Россию и двойное гражданство, ага? Ну и Тимошенко у вас, наверно, как портвейн – чисто работа на дискурс.

– Не очень правильно, хотя бы в смысле Януковича, который за Россию. Ты в курсе, что по числу российских инвестиций его родная Донецкая область занимает последнее место в Украине, потому что «донецкие» прекрасно понимают последствия для своего бизнеса от конкуренции с россиянами? Если хочешь знать, то проблему украинской политики очень точно сформулировала моя приятельница Лиза Готфрик – «у Ющенко – он маленький, у Януковича – большой, но не стоит, а у Тимошенко – его нет».

– И что это означает? – Лёля рассмеялась.

– Да ничего это не означает. У нас точно также нет политики, как и у вас. У нас есть одна сплошная имитация политики, где все три имеющихся общенациональных лидера неспособны получить власть. Ющенко, потому что он стратег, мыслящий масштабами тысячелетий и не имеющий плана на ближайшие полгода – все что он делает, очень важно, но тот учебник истории Украины, на который он работает, может и никогда не будет написан. Янукович – несчастный человек, который умеет работать кем угодно, но не рекламным персонажем для собственной партии и, самое главное, не понимая, зачем и для кого он работает. Если бы его поставили командовать урановым рудником, он бы навел на нем порядок и давал бы выработку сверх-плана, не задумываясь о том, куда пойдет произведенный уран. Тимошенко – это сильная женщина, окруженная большим числом сильных мужчин, вынужденных работать при ней фактически альфонсами, за что она их ненавидит все больше и больше. Она отожрет электорат и у Ющенко, и у Януковича, но ее жажда власти может лишить ее окончательной победы. Это та женщина, с которой ты боишься переспать из-за ее темперамента – а вдруг тебя не хватит на нее? Паучья самка, ага.

– Тимошенко – это как лидер секты?

– Они все как лидеры секты. Они непогрешимы и божественны, им невозможно что-либо объяснить. Самое страшное, что у них напрочь отсутствует ощущение окружающего мира – как-будто Украина существует сама по себе, без всего вокруг. А еще они верят, что действительно эта страна разъединена на две части, одной из которых не нравится Ющенко, а другой – не нравится Янукович. Поэтому, думают они, есть еще и шансы у Тимошенко, хотя она, на самом деле, не нравится единодушно всем, но, наверно, чуть поменьше, чем Ющенко с Януковичем. Правда же для них состоит в том, что они вообще, все втроем, давным-давно не нравятся украинцам, значит, неизбираемы в принципе.

– Леша, то что ты описал – это революционная ситуация по определению товарища Ленина. С немогущими верхами и нехотящими низами. А революция у вас вроде уже прошла.

– Тут, Лёль, скорее нехотящие низы против несуществующих верхов. Повторюсь, украинская политика виртуальна и твоя борьба с ней невозможна. Как можно бороться с имитацией? У меня есть приятель, он пытался это делать на протяжении трех лет и вполне успешно. В смысле процесса, а не результата.

– Как?

– На президентских выборах 2004 года, он «автозаменой» в Word переписывал статьи, которые ругали Януковича, меняя в них Януковича на Ющенко и размещал в подконтрольных ресурсах. А также придумывал новости от несуществующего источника из штаба Ющенко. Поскольку система размещения в СМИ у него работала быстрее, чем у конкурентов, то эффект был неплох. В частности, бабушка с 25-ю паспортами, которую российские наблюдатели якобы поймали за руку на выборах во Львове во время первого тура выборов, существовала исключительно у него в голове, что не помешало, впрочем, российскому телеящику рассказать о ней зрителям. Правда, случались и казусы – в русских интернет-СМИ в то время громко возмущался российский политолог Милитарев, ему тем же способом переписали статью о проблемах в штабе Януковича, и он обиделся.

– Милитарева я знаю. – оживилась Оля.

– О, может быть через тебя удастся решить вопрос – Милитареву по легенде остались должны двадцать долларов. Как бы за публикацию. Вот, а в 2005 году было еще веселее. Была создана Национальная Партия Труда – абсолютно виртуальная политическая партия с такими же несуществующими лидерами, которая ежедневно, на протяжении двух месяцев, рассылала пресс-релизы со своими комментариями и сообщениями и даже попала в один из соцопросов. Ей, представляешь, социологи всерьез померяли рейтинг? А пресс-релизы «схавали» не только интернет-сми, но и газеты с агентствами, а также телеящик. После чего приятель партию разоблачил, сообщив последним пресс-релизом, что акция была направлена на запрет публичной политики в Украине. А в 2006 году точно такой же фокус был проведен с социологией – от имени виртуальных социологических центров рассылался откровенный «фальшак», который более чем неплохо цитировался.

– И что никто не возмущался?

– Конечно, возмущался. Например, героический наш социолог Бекешкина даже начала писать открытые письма с просьбой к журналистам не публиковать фальшивую социологию. Но приятель (решив для себя, чем я хуже Бекешкиной?) написал несколько продолжений этих открытых писем от ее имени, которые с большим удовольствием разместил. После этого Бекешкина замолчала. А в начале 2007 года приятель начал имитировать украинских политологов – рассылать их комментарии по СМИ. Самое смешное, что ни один политолог до сих пор не заметил или не возмутился вслух тем, что расставляется по СМИ от его имени. Что это значит? Человек три года успешно имитировал украинскую политическую реальность – новости и статьи, партии и социологов, политологов и экспертов. Его реальность оказалась ничем не хуже и не менее цитируема, чем новости из той политической реальности, которая типа настоящая. Нам не с чем бороться здесь, увы. Мы, к сожалению, никогда не дойдем до того, что будем присылать на брифинги к президенту не камеры, а краткие записки «Извините, нас тошнит!». Но разве это что-то изменит?

– А чем сейчас занимается твой приятель?

– Написал книгу для внутреннего пользования «Фейк как кампф» и создал Лабораторию медиа-вирусов, с заказов для которой и кормится. А так он вообще человек семейный, детей растит.

– Тогда его борьба понятна. – сказала Лёля. – Иногда, как задумаешься, в какой стране будут жить твои дети – становится страшно. Я очень надеюсь, что мы с Машей, когда она чуть подрастет, будем жить не в России.

– Ты хочешь уехать? А куда?

– Я же говорила, что подала заявку на Greencard. Ой, ты же тогда в туалет отходил – мы вчера из-за этого с Егором сцепились. Он начал говорить, что стоит мне уехать и меня все-все в Москве будут называть «пиндоской», а я отвечала ему, что мне это абсолютно все равно.

– А я никуда уезжать не буду. Мне хорошо в Украине.

– Да, в Киеве хорошо, но, скажи, ты всерьез веришь, что Украина надолго останется независимой?

– В каком смысле? – напрягся Леша.

– В прямом. Мне почему-то кажется, что по всем тем раскладам, о которых и ты говоришь, и тому, что я в России, вижу – всё вскоре вернется в свой привычный географический расклад. И будет здесь у вас Россия, а столица – Москва, ну вот и все прочее, отчего я не хочу чтоб Машка здесь взрослела и жила. В смысле, без разницы – здесь у вас или там у нас, это всё одно и то же.

– Отказ от ядерного оружия гарантирует Украине территориальную целостность.

– Ты веришь в какие-то гарантии в ХХІ веке? С учетом президентских выборов у нас, президентских выборов в США и общего бардака класса мирового терроризма?

– Если честно, Лёль, я верю в историю. Польша тоже когда-то была частью Российской империи, но те годы, которые им удалось провести самостоятельно, сформировали нацию. Настолько сформировали, что когда СССР вновь получил контроль над Польшей, ее уже невозможно было ассимилировать в состав Союза – поляки были слишком другие. И то, чем здесь занимается Ющенко, это как раз попытки сделать украинцев действительно другими – ну вот, скажем, тема Голодомора. Понятно ведь, что голод в 30-х годах был везде, но ведь и гитлеровцы зверствовали по всей Европе, а евреи отчего-то доказали свой Холокост. Весь смысл которого в том, что нация помнит и что больше никогда ни один еврей не пойдет мирным строем в газовую камеру. Вот также и с голодом. Надо, чтобы когда в областях Юго-востока голосовали на референдуме за двойное гражданство либо еще какую-нибудь скрытую форму присоединения Украины к России, те, кто будет голосовать, помнили о Голодоморе. Надо, чтоб мы были другие, только тогда мы получим свое государство. Но нам нужно время.

– Леша, прибалты тоже были другие. А поляки вообще в Кремле сидели, в смутное время, ага? И проблема, кстати, тоже совсем в другом – что-то здесь с людьми и самой землей не то, понимаешь? Здесь всегда никому ничего не докажешь, здесь слишком большая история происходит, чтобы остаться от нее в стороне – значит, рано или поздно, эта история придет за тобой. А я не хочу, понимаешь, быть частью истории? Я хочу жить сама, хочу смотреть на свою дочь и не переживать за ее жизнь, валить отсюда пора, понимаешь?

– Понимаю. – сказал Леша. – Но не свалю.

– Вот и идиот, – сказала Лёля. – Нам не пора ехать в «Борисполь»?

Дмитрий Белянский, © 2008, «Новый Регион», 2.0

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».