Язычник, как и все земляне 21-го года XXI века, депрессивно-практично пытается пережить пандемийные напасти, в том числе и практикуемый администрациями (слава Богу, не на постоянной основе) карантин, вытесненный в наше время англицизмом локдаун. Чтобы отвлечься от бесконечных проблем со здоровьем, QR-кодами, вакцинацией и прочли акциями, мы решили разобраться: а откуда, собственно, этот карантин взялся. На помощь, как всегда, пришла филолог Эмма Прусс. Свою лепту внесла и историк Екатерина Истрицкая.

Итальянская прелюдия

«Изначально карантин был итальянцем и не словом, а выражением, означавшим «время, из сорока дней состоящее» – quaranta giorni, т.е «сорок дней», постепенно мутировавшие в quarantena. К нам слово перебежало из французского, где звучало очень похоже на современную русскую версию карантина, а писалось – quarantaine.

Современное значение слова с симметричного 2020-го знают все. Семантика слова значительно расширялась, а потом утратила некие нюансы. Но свою основную «направленность» – разорвать все механизмы передачи заразы – сохранила.

«Куарантина» как слово впервые прозвучало в Венеции (есть версия, что в Генуе) в третьей четверти XIV века: на 40 дней все суда были изолированы от входа в порт и разгрузки. Дабы защитить торговую Мекку Европы от «чёрной смерти» – чумы, разбушевавшейся в Египте и Византии. Не получилось: с конца 1340-х чума с небольшими паузами начала хозяйничать и по всей Европе. В Венеции в 1348-м году от этой болезни скончался каждый десятый житель. В других городах и странах ситуация была еще смертоноснее: в Лондоне умер каждый третий, в Париже – каждый четвертый. Чума – без преувеличений – потрясла человеческую цивилизацию. Только за первую четырехгодичную вспышку она унесла 200 миллионов жизней по всему свету, четверть смертей пришлась на Европу. На этом фоне самый жёсткий карантин выглядел более чем оправданной мерой для предотвращения новой пандемии.

Несмотря на то, что само слово куарантина рождено в Венеции, карантин как мера впервые был применен на Сицилии. И был на 10 дней короче венецианского (или генуэзского). В 1377 году морской порт Рагузы ввел ограничения для прибывающих кораблей, которые обязали находиться в отдалении от берега в течение 30 дней перед высадкой – разгрузкой. По истечении этого периода, все здоровые на борту считались безопасными для остальных и могли сойти на сушу. Затем карантины были продлены до 40 дней.

Со временем (на самом деле очень скоро) все порты Адриатики и Средиземноморья стали применять изоляционную практику по отношению к каирским и константинопольским судам.

И хотя первым разумность карантинных мер признал еще Ветхий Завет (Левит, гл.13): «Во все дни, доколе на нем язва… он должен жить отдельно, вне стана жилище его», свод карантинных законов появился в одном из городков Модены в конце третьей четверти XIVвека и быстро стал всеевропейской юридической нормой. И, увы, за три века применения с мрачным постоянством обрекал (строгостью и страхом перед чумой) на непроходимую нужду и жестокий голод многие европейские города, жителям которых месяцами не подвозили продукты и прочие товары первой необходимости. Особенно суровы были по отношению к нарушителям карантина швейцарские власти: в Женеве сжигали и незаконно завезенный товар, и его владельцев. В маленьких городах этой крошечной конфедерации в XVII веке жителям регулярно запрещали покидать городские стены. И тоже – под страхом казни.

Самоотверженные

Неординарным примером сознательного самопожертвования той эпохи стал городишко, чтобы не сказать, большая деревня Эйам в английском Дербишире, жители коего «самоизолировались» во время очередной вспышки чумы. Дело было в 1666-м году. Точнее, началось ещё в 1665-м. Когда местному портному привезли (из уже впавшего в чумную кому Лондона) тюк смертоносных тканей – как гласит предание «зараженных блохой» (проецируя это трагическое прошлое на 2019, как не вспомнить легендарную уханьскую летучую мышь). Ящик текстильной Пандоры открыл помощник портного, развернувший некий мокрый сверток. Вскоре бедолага портняжка умер, а вслед за этим заболели и погибли его домочадцы. Жители местечка быстро сообразили, что с распространением чумы нужно как-то бороться. С помощью местного нравственного авторитета – священника, а также его друга – пуританина в изгнании, эйамовцы (или эйамовчане) стали придерживаться некоего строгого распорядка: службы отправляли на свежем воздухе; умерших хоронили только члены семьи; но главное, деревня поместила себя на карантин. Добровольно и единогласно. Ибо эмпирическим путем выяснили: болезнь передается и бесконтактным путем – по воздуху. Городок обложили большими камнями, ставшими своеобразной границей между чумным городком и сопредельными незараженными территориями. Соседи – крестьяне и торговцы из окрестностей – оставляли для попавших в передрягу земляков продукты и прочие предметы первой или сезонной необходимости. В определенных местах, как правило, на больших «приграничных» валунах. Честные эйамовцы даже расплачивались (пока деньги не кончились) за еду и вещи: оставляли в лунках около валунов продезинфицированные в уксусе монеты. Чума косила жителей деревни больше года. В церкви было зарегистрировано 273 умерших. Впрочем, имеются и альтернативные данные – как в сторону увеличения, так и в сторону снижения смертности в Эйаме. Меньшая половина (по другим источникам, треть) горожан выжила. И уже тогда очевидцы обратили внимание на «случайность» выживания при эпидемии. Так выжила жена портного – невольного застрельщика вспышки смертельной болезни. Женщина за неделю похоронила мужа, шестерых детей, а после стабилизации ситуации снова вышла замуж и родила еще нескольких ребятишек. Почти аналогичная история произошла с еще одной жительницей Эйама. Выжил и главный могильщик местечка, закопавший за время карантина почти три сотни зараженных тел.

Но главное, самоотверженные жители городка своим грамотным решением «уйти» на карантин предотвратили распространение чумы в близлежащие селения. И тем самым спасли сотни, если не тысячи, жизней соотечественников и вошли в историю. А через два века их потомки стали отмечать в память о разумном и героическом поведении своих предков так называемое чумное воскресение. И отмечают до сих пор. В маленьком Эйаме сейчас живет чуть меньше тысячи человек. Кстати, в 1666 их было почти столько же.

Лазаретто

Однако вернемся к хронологии карантина. К началу XVI века итальянцы и французы (вслед за соседями, учинившими карантин для тех, кто приехал из местности, где бушевала чума или оспа, или для экипажа судна, где был обнаружен «инфицированный») уже не только изолировали прибывших из зараженных мест заморских гостей, но и заботились о моряках – иностранцах тогдашнего торгового флота. Для них стали строить спецдома, которые назвали «карантинные лазареты» или просто «лазареты».

И это опять отсылка к первым «противочумным» карантинам Венеции: прибывшие из зараженных стран корабли вставали на якорь в четырех километрах от городского порта в бухте св. Марка – на острове Лазаретто.

Остров впоследствии дал название не только баракам, где ютились в период многодневной изоляции моряки и торговцы, приплывшие со своим грузом в главный порт Старого Света, но и любым заведениям Европы, «в которых приезжающие из заразительных мест должны иметь пребывание своё».

Cui bono?

Не только «чумной» карантин длился 40 дней. Столько же «мариновались» экипажи и пассажиры, прибывшие из стран, где отмечалась эпидемия оспы, проказы. Позднее – холеры, сыпного тифа…

По истечении «40 дней, 40 ночей» на судно поднималась местная инспекция – лекари и представитель дожа (в Венецианской республике). Если больных на борту не находили – welcome to причал вожделенной бухты и продажа привезенного товара.

К слову. Процессия поднимавшихся на сомнительное судно врачей была ещё тем зрелищем. Полдюжины непонятных существ в масках с клювами (в клюве лежала смоченная антибактериальными эфирными маслами и травяными настойками тряпочка – якобы, предохранявшая от инфицирования) и в балахонах с капюшонами, вооруженных палками и… серпами (палками врачи трогали больного при осмотре, а серпом пускали кровь – «стравливали» артериальное давление и вообще лечили таким «кровавым» способом от всего).

Впрочем, не будем отвлекаться на историю ренессансной медицины, обратимся к другому – фатальному раскладу карантинных карт.

Ежели всё-таки чума за изоляционные 40 суток поражала экипаж и купцов – вход в венецианский порт им был заказан, а долгожданные товары не отгружались заказчикам. Врачи отказывались лечить зараженных – из боязни подхватить чуму. Да и лекарств от этой напасти не было, честно-то говоря (не говоря уж о фармацевтической утопии того времени – вакцинации). Умерших хоронили все на том же Лазаретто, где позднее размещались по соседству с кладбищем карантинные дома – лазареты.

По их принципу позднее стали устраивать и колонии для прокаженных. Только карантин там был «вечным».

Довольно быстро карантин стал благодатной почвой для коррупции. Установление карантинного срока отдали на откуп чиновникам. И…посыпались злоупотребления, в первую очередь, связанные со взятками должностным лицам, чтобы «скостить» срок и тем самым не дать товарам сгнить в трюмах.

Некоторые чиновники (нередко «компанию» им составляли медики – обязательные члены карантинной комиссии) стали посредническим звеном (естественно, с хорошей маржой) между томящимися в карантине негоциантами и местными купцами и ремесленниками. Несговорчивым и принципиальным флотским и торговцам чиновники и доктора устраивали бесконечные (в прямом смысле) испытания: после неопределенно долгого стояния на якоре в удаленной бухте, их определяли в карантинный лазарет, минимум на 18 дней. Особенную непопулярность снискали карантинные службы Марселя, в XVIII веке отправлявшие пассажиров и моряков, приплывших из Алжира или Туниса, в карантин сроком 50 дней плюс. К следующему веку ситуация лишь ухудшилась. Наживаться на карантинных мерах стали не только медики и портовые службы, но и политики. Карантины стали весьма эффективным средством политического давления. Они реально могли подорвать промышленность и торговлю вполне себе процветающей державы.

Без альтернативы

В конце концов, европейцы начали обсуждать необходимость стандартов для введения карантинов. В основном, против распространения холеры, которую завозили в Европу из разных колоний. Первая международная конференция по этому поводу прошла в Париже в 1851 – 52 годах, вторая – в Константинополе в 1866-м, третья состоялась в Вене в 1874-м, четвертая –через десять лет в Риме. А последняя была в марте 1893-го года в Дрездене.

Продуктивной стала Венская конференция по международным санитарным стандартам. Ее участники пришли к общему мнению и не проголосовали за введение сухопутных карантинов, признали морские карантины в Красном и Каспийском морях и рекомендовали создать систему санинспекций в портах Чёрного и Средиземного морей и во всех речных портах. За государствами оставили право вводить в случае ЧП карантины продолжительностью от одного до десяти дней.

Эпидемии, пандемии не обошли стороной ни одну страну. Заболевания были разные – от холеры и тифов до разного рода лихорадок. Но методы предотвращения эпидемий были схожи – карантин. Американцы, например, мучились с конца XVIII века вспышками желтой лихорадки, для борьбы с ней Конгресс даже принял новые законы, про жёсткий карантин, в том числе.

Холерный карантин, борьба с холерой и порожденные этим смыслы и реалии становятся одной из тем романа Гарсиа Маркеса 1985-го года, наравне с другими вечными темами: любовью, бессмертием, верностью и так далее. Более того, название болезни вынесено в заголовок «Любовь во время холеры». Хотя в некоторых версиях русский заголовок постмодернистски «согласовали» с Пушкинским шедевром из «Маленьких трагедий», назвав произведение «Любовь во время чумы».

А как у нас?

Россия тоже прошла свой карантинный путь. Что показательно, карантины в стране были еще со времен раздробленной Руси, а вот само слово закрепилось в языке – правильно, в петровскую эпоху. О первых же карантинах – как мерах изоляции заразных больных (чумой) – известно из скупых источников, начиная лишь с 1521-го года. Как фиксирует автор Первой Псковской Летописи: «князь… велел улицу Петровскую (где явилась чума) заперети с обою концев».

Через тридцать лет – во Второй Новгородской Летописи другой монах вновь говорит о вспышке чумы в Пскове, а заодно рисует картину жесткого карантина, схожего по свирепости с швейцарским: «…бысть кличь в Новегороде о псковичех, о гостех, чтобы все они ехали вон, часа того из Новгорода с товарами какими ни буди; а поймают гостя псковитина на завтрее в Новгороде, ино его выведши за город сжечи и с товаром; а в Новгороде выймут во дворе псковитина, ино дворника бити кнутом, а псковитина сжечи. И бысть застава на псковской дороге, чтобы не ездили во Псков, ни из Пскова в Новгород». Вон оно как! Да и дальше не менее сурово.

Общая инструкция относительно введения карантинов в России была издана в 1712 году. При Петре Первом. Губернаторы и командиры военных гарнизонов, «получив известие о поветрии за границей», должны были задерживать приезжих у застав. Срок карантина не был четко определен – мол, на усмотрение первых должностных лиц. Аналогично нужно было поступать и с внутренними территориями, «в которых появилось поветрие». А именно «должно было быть прервано всякое сообщение… дома, в которых случилась болезнь – сжечь с лошадьми и со скотом и со всякою рухлядью, выведши из них людей в особые и пустые места… всякому, кто прокрадывается через заставы – виселица». Уточнения в этот документ были внесены через пятнадцать лет – во время очередной эпидемии в Астрахани.

В 1755-м Сенат издал указ об учреждении при всех пограничных таможнях постоянных карантинов с медицинским персоналом. Но … «умом Россию не понять, аршином общим (в данном случае, европейским) не измеришь»: за пятнадцать лет чиновники ни елизаветинского призыва, ни времен Екатерины Второй не потрудились этот указ воплотить. В результате, когда в 1771-м году в смежных с Турцией польских провинциях появилась чума, дорога на Москву ей была открыта. Куда, как известно, «черная смерть», покуролесив в пограничных российских областях, быстренько и добежала.

Ну, почти как в 2020-м коронавирус «взял» столицы, «благодаря» несознательности россиян – загранпутешественников и попустительству санзаконодательства касательно прибывающих на родину из стран, «в которых появилось поветрие»…

В 1800 году – уже при Павле Первом – был разработан и издан «Устав пограничных и портовых карантинов». Очень, кстати, адекватный и подробный документ.

В дореволюционной России самые мощные карантины «случились» в Одессе (в 1837-м) и а Астрахани (1878-79).

Но и в других городах и губерниях они случались с неприятной регулярностью.

«Итак, хвала тебе, Чума!»

Впрочем, по законам диалектики, что-то хорошее обязательно есть и в худшем. Именно карантинам мы обязаны появлению пушкинских шедевров. Энергичный Александр Сергеевич был просто страстным путешественником и в свое заразное время нередко попадал в длительную изоляцию.

Вот и в 1830-м он хотел по-быстрому разобраться с хозяйственными делами и финансами, вступив в права наследства своего нижегородского имения Болдино и пожить там, максимум, месяцок. А потом поехать в Москву и жениться. Но ввиду эпидемии холеры в губернии (которая опять быстренько дошла до Москвы) застрял там на целый квартал.

В сухом остатке – дописанный «Евгений Онегин», куча романтичных поэм и стихотворений, «Повести Белкина» и, конечно, «Маленькие трагедии» с «Пиром во время чумы» чисто по Фрейду:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы…

В советское время – уже при Брежневе – из-за холеры карантин вводили в Одессе и Астрахани. На карантин останавливали (буквально, в чистом поле) даже целые поезда, оказавшиеся по мере движения в «заразной» зоне. Ну, а про новейшее время с его непоследовательным коронавирусным карантином пока рано говорить – его еще нужно пережить.

Однако оно уже породило – стараниями академической дамы – историка – новое слово КАРАНТИКУЛЫ, навеянное реалиями учебного процесса, когда из-за карантина на каникулы стали отправлять современных гимназистов, лицеистов и прочих школьников, а заодно и студентов.

Москва, Эмма Прусс, Екатерина Истрицкая

© 2021, РИА «Новый День»