В Екатеринбурге с 4 по 14 сентября пройдет XVII фестиваль «Реальный театр», на котором за 8 дней покажут 15 спектаклей 14 театров от Краснодара до Йошкар-Олы. «Новый День» поговорил с основателем и арт-директором фестиваля Олегом Лоевским о том, как театры и драматурги переживают непростые времена, как удается сосуществовать с цензурой и почему театры сегодня переполнены.

image

– В этот раз на фестивале афиша более сжатая: половину спектаклей покажут театры из Екатеринбурга, еще треть – из Москвы и Санкт-Петербурга. На прошлых фестивалях география была более обширной. Почему так?

– Это вопрос бюджета. У нас не такой большой бюджет, чтобы позвать все те спектакли, которые меня потрясли. Хотел бы пригласить и театр «Грань» из Новокуйбышевска со спектаклем «Три сестры», и замечательный «Котлован» из Новосибирска. Но все это очень дорого. Еще какие-то театры не смогли взять по техническим причинам: у них гастроли совпали с фестивалем.

Но те спектакли из Екатеринбурга, которые вошли в афишу, они бы оказались в ней, даже если бы я собирал фестиваль с огромнейшим бюджетом. Потому что я не мог не взять «Мороз» театра драмы, «Черевички» оперного театра, «Тараса Бульбу» Коли Коляды. Меня не смущает, что они местные, главное – чтобы было качественное искусство.

image

И да, обычно я работаю с провинциальным театром. А в этом году так сложилось, что многие нужные мне спектакли оказались в Питере. Ну как можно было не привезти «Ленина из Ревды?», когда Ревда – это вот оно, наше. И Дима Крестьянкин прекрасный режиссер, и спектакль интересный – это новые формы театра, диспут, документальный театр.

Словом, у меня нет законов, как собрать программу фестиваля. Я его собираю один. И афиша может зависеть даже от моего настроения, а не только от внешней обстановки. Но я всегда говорю, что у «Реального театра» есть внутренняя драматургия, поэтому что-то приходится выкидывать, что-то варьировать.

Но в целом афиша удалась. Там все спектакли по-разному, на свой манер, рассказывают о сегодняшнем дне. По-разному воздействуют на зрителя, у которого будет возможность сверить свои личные восприятия реальности и то, как видят это другие. Театр – это диалог, обмен энергиями, чувствами, мыслями. И все это на фестивале будет. Можете с закрытыми глазами ткнуть в любой спектакль афиши – и не прогадаете.

– Нет проблем с продажами билетов на местные спектакли? Ведь зритель может подумать: схожу в любое другое время, ведь постановки – в репертуаре.

– Я сейчас объездил всю Россию, вся Россия ходит в театр, все театры переполнены. Мне кажется, сегодня так сложилось в силу каких-то обстоятельств, что народ пошел в театр – без разницы, местный он или не местный. Думаю, будет зритель. К тому же за лето публика соскучилась.

– Чего больше хочет зритель в непростые времена? Драмы и катарсиса или комедии?

– Залы везде полные. И где драма, и где комедия. Сейчас у театра функция такая – утешительная. Люди устали от телевизора, устали от напряжения. Они хотят видеть себе подобных, хотят чувствовать, что не одиноки. Хочется верить, что жизнь продолжается, а люди остались людьми.

image

– Как вы уже сказали, на сокращение географии фестиваля повлиял бюджет. Но у меня есть ощущение, что театры в принципе стали осторожнее, меньше делают каких-то громких постановок, высказываний. Не связано ли это с общей политической и экономической ситуацией?

– А вы как думаете? Как можно ответить на этот вопрос? Ну, действительно. Мы же не на острове живем. Мы живем в большом мире, в большом мире идут известные всем события. Конечно, это накладывает отпечаток и на бюджет, и на культуру, и на цензуру. Много цензурируется, много появляется внутренней самоцензуры. Естественно, ландшафт изменился. И мы работаем с тем ландшафтом, который есть. Но театр все равно отражает реальность. Даже при всех запретах и цензурных ограничениях эту реальность можно считать. Она контрабандой проходит в театр. Не в словах или текстах, не в лозунгах – а в состояниях, настроениях, ощущениях.

– На прошлый «Реальный театр» вы привозили спектакль по пьесе Жени Беркович «Финист Ясный Сокол». А сейчас Женю за эту пьесу судят...

– Да, мы привозили замечательный спектакль, лауреат «Золотой маски». И что нам за это могло быть? Женю я давно знаю, она замечательная. Мы переписываемся. Она талантливейший поэт, режиссер, очень человек мужественный, самоотверженный. Фантастической глубины и поступков человек. Она удочерила двух девочек с особенностями и дала им жизнь, они бы без нее погибли. Она потрясающая. Таких людей, как говорил Паниковский, нет, и скоро совсем не будет.

– На фоне таких событий не хочется все бросить?

– Я прошел разные периоды осмысления этой реальности. И пришел к выводу, что мы производим смыслы. И надо продолжать это делать. Если мы откажемся от производства этих смыслов, появятся люди, которые будут производить другие смыслы. И пусть, как говорится, места всем хватит. Но за свои смыслы мы отвечаем сами.

image

– Задам традиционный вопрос, который задаю каждый раз перед «Реальным театром». Вы два года между фестивалями ездите по России, смотрите сотни работ, отмечаете тенденции. Шесть лет назад в театрах было «время Тартюфа», два года назад – когда отходили от пандемии – было время ухода в сатиру, ухода от реальности. Какое сейчас время?

– Как я уже говорил, первое, и самое заметное – все театры переполнены. Второе – стало очень много классики. Современная драматургия практически замолчала. И это понятно. Дело не только в ограничениях, но и в осмыслении. Потому что реагировать как бы по первому зову – это уйти в какой-то плакат, «да – нет». А в осмыслении надо понять, что вообще происходит с людьми, что такое гуманизация, и где эта самая гуманизация. Я думаю, что драматургия такая появится спустя какое-то время.

А классика идет в основном в интерпретации. Потому что как бы мы ни старались, уже не получится разобраться, что там происходило с людьми в XIX веке. Реальность накладывает отпечаток, да и современный художник уже не может и не хочет жить в рамках музейного театра, он хочет исследовать сегодняшний день. И классика бывает очень интересная, живая, подсказывает нам какие-то возможности сохранить себя в самые сложные времена.

– Что из классики в афишах?

– Год Островского был. А он прекрасен, велик и безмерен. Я очень люблю его драматургию, он гений русской драматургии. Очень много Пушкина: «Пир во время чумы», «Маленькие трагедии». Советская классика пошла на сцену – Платонов. Советская утешительная классика: Розов, Арбузов, Вампилов. И очень много Шварца. Он, конечно, всегда в театрах ставится, но сейчас очень много идет «Обыкновенного чуда», «Дракона». Потому что его сказки – это, по сути, наша реальность.

– А реакция и восприятие зрителя меняются? То, над чем смеялись условно 10 лет назад, еще смешно?

– Со смехом вообще сложно. Искрометная комедия никуда не денется, конечно. Есть смех текстовой, а есть – ситуативный. Ситуативный в этом отношении сложнее и интереснее. А текстовой – тексты, которые вызывают смех, – с появлением стендапа они должны быть по-другому устроены. Но, конечно, меняется все. То, над чем смеялись 10 лет назад, уже не смешно. Связано это со временем, с его отрицанием. Смех же – это тоже попытка эскапизма.

– Если вернуться к афише «Реального театра»: заметила, что в этом году снова будет «Антигона». На прошлом фестивале это была опера из Перми, на этом – спектакль из Петербурга. Что такого есть в «Антигоне»? Есть потребность осмысливать противопоставление общечеловеческого и государственного?

– «Антигона» – сюжет на века, и каждое поколение режиссеров воспроизводит его. Это тема человека и власти, традиции и развития. Ленин учил нас, что государство – это аппарат насилия. И только у государства приоритет на это есть. Поэтому любое другое насилие должно быть пресечено государством. И сопротивление любому насилию всегда имело место в жизни. Но тут важен и другой аспект, и во время обсуждения «Антигоны» на прошлом фестивале мы об этом говорили. Ужас бывает порой в непримиримости сторон, в невозможности договориться. Поэтому и возникает ситуация, когда насилие проще.

Фото: Татьяна Шабунина

Екатеринбург, Ольга Тарасова

© 2023, РИА «Новый День»