«Театр – это последнее из живых искусств, оно передается воздушно-капельным путем. Без плазмы и усилителей. Человек к человеку. Пандемия отменила театр», – говорит арт-директор фестиваля «Реальный театр» Олег Лоевский. Но по прошествии года, когда все театры России были закрыты и ставили не очень удачные эксперименты в Zoom, искусство возрождается и принимает новые формы. Какими стали постановки после локдауна, что изменилось в зрителе – об этом «Новый День» поговорил с Олегом Семеновичем перед стартом фестиваля «Реальный театр», который пройдет в Екатеринбурге с 5 по 10 августа.
– Олег Семенович, вы каждый год ездите по всей России и самостоятельно отсматриваете спектакли для «Реального театра». Что сделала пандемия с театром?
– Отменила. На какое-то время театр перешел в Zoom. Было много экспериментов, связанных с освоением новых способов взаимоотношений. Кто-то пошел по пути кино, ставили эксперименты, которые в кино были еще в 1920-х годах. Потом нащупали какой-то свой путь в Zoom. Но, на мой взгляд, он оказался не очень продуктивным, за очень редким исключением. Потому что театр – это живое общение. Это последнее из искусств, которое осталось на уровне «человек – к человеку». Оно передается воздушно-капельным путем, без плазмы, без усилителей. Сейчас мы видим возвращение этого театра. И возможность провести фестиваль – один из признаков этого возвращения. «Реальный театр» проходит раз в два года. Нам повезло, что мы не попали в пандемию, как другие. Тогда отменили «Ново-Сибирский транзит», Фестиваль театров малых городов России.
И нам очень хотелось на фестивале продемонстрировать разные направления театра, которые возникали и до пандемии, и во время пандемии, и о них все это время закрытых театров размышлялось и мечталось. Это относительно новые подходы. Связанные с театром site-specific, променад-театром, форум-театром, с использованием вербатима. У нас будет впервые драматическая опера, пластический спектакль. К сожалению, из фестиваля выпала одна постановка – «Мой Георг Отс» из Эстонии, потому что возникли какие-то проблемы с визами. Это такое мокьюментари, которое перекочевало из кино и начинает приживаться в театре. Без этого спектакля палитра фестиваля будет неполной. Но разножанровость, мультижанровость «Реального театра» в этом году огромна.
– Мы каждый раз говорим, что «Реальный театр» так называется, потому что цель фестиваля – показать срез театральной России: какие спектакли идут, что изменилось за два года. Так что изменилось?
– После пандемии изменилось многое. Главное – изменилось восприятие жизни. Мы все поняли, что наши планы – полная хрень. Хочешь рассмешить Бога – расскажи о своих планах. И это поменяло наше отношение ко всему. Поменялась театральная энергия. Люди насиделись дома, они хотят общаться, быть в зале. Артист живет энергией зала, он без нее как цветочек вянет. Сейчас, конечно, энергия зала мощная, она идет на сцену, отражается и возвращается в зал. Это чувствуется.
Что касается тематики, то, конечно, всколыхнулись социальные темы. Реальность требует осмысления. И молодые режиссеры часто сегодня ставят классику в русле сегодняшнего дня. Это не издевательство над классикой, как многие говорят. Потому что тогда Шекспир весь – сплошное издевательство над классикой, ведь он что только не переписал! То, что сейчас происходит на сцене, – это осмысление прошлого, попытка разобраться через прошлое в настоящем. Многое внутри классики интерпретируется, меняется язык. Конечно, язык Островского блестящ, но он требует другого вслушивания. Для Шекспира нужны переходники.
– К слову о молодых. В афише «Реального театра» есть спектакль по роману «Толстая тетрадь» Аготы Кристоф. Его называли самым жестоким романом ХХ века, а играют его студенты. Могут ли молодые 20-летние актеры передать ту гамму чувств и ужаса, которые описаны в романе?
– Что такое боль, может понять и двухмесячный ребенок. В романе «Толстая тетрадь» действуют сверстники этих студентов, и актеры через свой возраст очень многое понимают. Молодые хотят видеть молодых, играть молодых, с молодыми быть связанными. А этот спектакль – история молодых людей, попавших на войну. А что, у нас сейчас война не идет? В мире всегда идет какая-то война. И поэтому, я думаю, что никакой сложности в передаче чувств и в понимании мотивов не может возникнуть. «Толстая тетрадь» – серьезное произведение, оно само по себе уже интересно. И мне интересно, как его чувствуют молодые, чем они живут и как они осваивают профессию. Потому что театр – это профессия.
– Молодые вообще, кажется, стали привлекать больше внимания на фестивалях? Недавно на «Коляда-Plays» настоящий фурор произвел спектакль «Рогатка», который и ставили, и играли студенты ЕГТИ...
– Молодые – всегда внутри времени, время через них проходит. Люди более старшего поколения не являются проводниками времени. Они остаются в том времени, в котором было хорошо, в котором они были молоды, в котором они разбирались, которое понимали или были признаны. И потом они это прошлое время подтягивают в настоящее, пытаются навязать, продиктовать. А молодые – открытые ко всему, грызут все, включая железо. Поэтому я много работаю с молодыми режиссерами, и они открывают мне мир.
– А зритель – помолодел? С каким запросом молодежь идет в театр?
– Слово «зритель» я бы отменил как таковое. Зрителя нет, есть сегменты зрителей. Молодые хотят одного искусства, женщины – другого, пожилые – третьего искусства. С каким запросом идет молодежь в театр? Сегмент молодого зрителя социально активен, экологически активен. Предпочитает больше визуальное. Слову он верит мало. Как говорил Жванецкий, правительство нам все обещает-обещает, обещает-обещает, а нам все мало! Молодым одного слова уже мало, они не верят. Они хотят правды какой-то. Поэтому, на мой взгляд, музыкальное и визуальное станет востребовано больше, чем вербальное.
Но, с другой стороны, есть жанры вербальной правды, и таким спектаклям молодые верят. Например, у нас на фестивале будет спектакль «Финист Ясный Сокол» (независимый театр «Дочери СОСО» из Москвы). Он посвящен девушкам, которые пытались бежать в ИГИЛ (*организация, запрещенная в РФ). Надо понять их мотивы: почему это происходило, как? И это спектакль – про молодых и для молодых.
Более того – в фестиваль я включил любительский молодежный театр «Игра» из Екатеринбурга. У них будет вербатим, который называется «Шапку надень!». Там подростки рассказывают о своих родителях, о столкновениях с взрослой жизнью. Будет направление форум-театр, театр из Тюмени покажет «Error 404». Это такое новое направление, когда зрители отчасти регулируют сюжет, говорят, как дальше должны развиваться события, принимают участие. Вот такие формы слова молодой зритель воспринимает, такому он верит.
– Несколько лет назад вы говорили, что по всей стране ставят сплошных «Тартюфов», потому что в России тогда было время фарисея, который врет, а ему все верят. Сейчас – время кого?
– Сейчас – время ухода в мир чувств, в другую реальность. Ставят, например, «Анну Каренину». С другой стороны, ставят много Сухово-Кобылина – «Дело», «Смерть Тарелкина». Это такая глубокая сатира русской жизни. Сухово-Кобылин был запрещен и в царское время, и в советское. Сатира фиксирует то устройство жизни, с которым сложно мириться. Я тоже привожу спектакль «Дело» театра «Красный факел» из Новосибирска. «Анну Каренину» на фестивале покажет Коля Коляда. Спектакль еще даже не готов, но мне самому интересно, что это такое – Коляда и Каренина.
– Открывает «Реальный театр» в этом году опера, причем ее исполняют драматические артисты, – это первый опыт на фестивале?
– Да, опера на фестивале будет впервые. Почему «Антигона»? Во-первых, текст написала великая женщина, женщина-самурай Женя Беркович. Не менее талантливая женщина Оля Шайдуллина написала музыку, а известный режиссер Роман Феодори все это поставил в «Театре-Театре», где Борис Мильграм собрал прекрасную труппу, которая и поет, и танцует. Это все – уникальное явление.
Ну а что касается «Антигоны» как текста – это миф навсегда. Он про традицию противостояния власти и человека. И к слову о нашем разговоре про молодых. Этот спектакль делали молодые люди, это их интересное высказывание про современные реалии.
– К слову о противостоянии власти и человека. В последнее время участились случаи, когда театры вновь проверяют, пытаются вносить правки в уже идущие спектакли, говорят о цензуре. Мы к этой цензуре придем?
– Цензура запрещена Конституцией РФ, и никто к ней не придет. Потому что она уже пришла. Но она пришла, с одной стороны, в виде самоцензуры: люди сами понимают, куда им идти, а куда точно не стоит. И, с другой стороны, – есть масса общественных организаций, которые власть будет слушать, а есть театр, который власть не будет слушать. Основной закон чиновника: чтоб было тихо. А театр такой возможности – замолчать – не дает. И вот появятся очередные два человека, которые себя объявят поборниками истинной нравственности против неистинной нравственности, и они будут выслушаны, хотя оба будут с похмелья.
– Наверное, в регионах пока с этим проще?
– Нигде не проще. Мы живем в системе. Конечно, в системе бывают прорехи. Но недолго. На самом деле, понимаете, это же выборочно идет. Можно попасть под паровоз, а можно нет. Как говорил Салтыков-Щедрин, власть должна держать народ в недоумении. Каждый раз недоумение – неизвестно, почему это запретили, а это почему нет? Это такой Кафка.
Екатеринбург, Ольга Тарасова, Семен Саливанчук
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2021, РИА «Новый День»