Редкое средство массовой информации в России не отреагировало на 90-летие Февральской революции. А вот напомнить согражданам о том, что в эти надо бы отметить еще одну дату – 70-летие февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 года, не удосужился никто.

Тем не менее, между этими двумя событиями есть своя, пусть не сразу видная связь.

Как сообщает корреспондент «Нового Региона», об этом пишет политический обозреватель Фонда стратегической культуры Юрий Рубцов.

Напомним, что произошло на рубеже зимы – весны 1937 года. Массовый террор, ставший языком, на котором большевики заговорили с политическими противниками сразу после захвата власти, вышел через два десятилетия на новый рубеж, когда начали бить по «своим».

Такова логика революционного террора вообще: сначала ликвидируют противников, потом приходит очередь попутчиков. Топка террора прожорлива, и те, кто сильнее, бросают в нее уже союзников.

Именно эти стадии – от подавления открытой оппозиции, через свирепую борьбу в собственных рядах, к чудовищной социальной селекции в масштабах всего общества – прошел процесс перерождения революционной диктатуры, утвердившейся в октябре 1917 года, в сталинский режим.

Говоря о 70-летии февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) 1937 года, мы вспоминаем, таким образом, дату начала в стране Большого террора.

Событие зловещее. Правда, сегодня с такой характеристикой согласны не все. Оценки февраля – марта 37-го, как и февраля – марта 17-го, претерпели в постсоветское время одинаково серьезные перемены. Кое-кто повторяет за Резуном-Суворовым, что репрессии имели положительное значение – были кадровым «очищением».

Невероятно, но солидарен с перебежчиком и Герой Советского Союза писатель В. Карпов, утверждающий в книге «Генералиссимус», что посредством массовых репрессий Сталин накануне схватки с гитлеровской Германией ликвидировал «пятую колонну» – социальные группы и организации, недовольные советской властью и готовые пойти на союз с антикоммунистическими силами за рубежом.

Разделяющих такую позицию немало. Сегодняшние авторы, воспроизводящие сталинский взгляд на необходимость «мер ликвидации троцкистских и иных двурушников в партийных организациях» (именно так назывался доклад генсека на февральско-мартовском пленуме), даже не представляют, насколько далеки от действительности их представления о наличии во второй половине 1930-х годов реальной оппозиции проводившемуся в СССР курсу.

Наличие в стране сил, которые могли бы изнутри поддержать внешнего агрессора в случае нападения на СССР, не подтверждается историческими фактами (если не считать таковыми фальсифицированные процессы над «врагами народа»).

Другое дело, что большевики, утвердившись у власти путем вооруженного насилия, страшно боялись, что некие силы переймут их опыт. Сталинская элита выдавала собственные интересы за интересы народа и любую критику в свой адрес объясняла действиями «врагов народа».

За недостатком реальных заговоров и переворотов фабриковались искусственные. Это был важный рычаг сталинской политики; на подрывные действия заговорщиков, вредителей, агентов иностранных разведок списывались собственные провалы.

Разгул террора пришелся на 37-й год. Почему? Предшествующие кампании (так называемая «коллективизация», политические процессы – по «Шахтинскому делу», по делу «антисоветского троцкистско-зиновьевского центра» и проч.) были в глазах сталинского руководства успешны и укрепляли желание воспользоваться ситуацией, чтобы искоренить в массах саму мысль о возможности политической оппозиции в СССР.

К чему это привело, хорошо видно на примере «очищения» кадров армии и флота, которое широко развернулось сразу после пленума (аресты по делу маршала М. Тухачевского и других высших военачальников начались как раз весной 37-го).

Общее число лиц высшего командно-начальствующего состава РККА и РККФ (от комбрига до Маршала Советского Союза), репрессированных в 1936-1940 годов, составило 932 человека, в том числе 729 расстрелянных.

Это было катастрофой еще большего масштаба, чем потери в годы Великой Отечественной войны, когда число погибших, умерших и репрессированных военачальников было вдвое меньше. Командные кадры практически полностью и по 3-5 раз сменились как в центральном аппарате, так и в военных округах, армиях, корпусах, дивизиях, бригадах. Дошло до того, что дивизиями командовали капитаны.

Если все это называется подготовкой страны и армии к отражению гитлеровской агрессии, то что, в таком случае, назвать подрывной антигосударственной деятельностью? Защищая себя, сталинская элита могла пустить под откос всю страну, и первые месяцы Великой Отечественной войны это показали.

Что же связывает февраль 37-го с его разгулом палачества и февраль 1917 года с его бескрайней свободой? Как ни парадоксально, многое. Самая свободная страна мира через восемь месяцев своими руками наложила на себя вериги пролетарской диктатуры, тут же обернувшейся диктатурой одной партии, а затем и одного человека.

Этого наверняка бы не произошло, не предшествуй революции несколько лет мировой войны, – войны такого масштаба и ожесточения, что характеристикой времени стало озверение людей. По Солженицыну – духовное одичание народа. Получив в руки оружие, миллионы сделали убийство и грабеж своей профессией.

Одно из самых сильных впечатлений от «Дневников» Ивана Бунина: крестьяне, бесчинствуя в имении, выкалывают хозяйским жеребцам глаза. Не кто-нибудь – крестьяне! Те, для кого конь от века главный помощник. Такое зверство не объяснишь тем, что жеребцы из ненавистной помещичьей конюшни.

Революционная стихия лишь на короткое время вынесла либералов к вершине власти, когда 2 марта 1917 года было сформировано Временное правительство. В экстремальной политической ситуации либералы выказали полное бессилие, оказавшись не в состоянии провести хоть какую-то позитивную программу.

В условиях, когда социальные язвы обострились донельзя, а насилие превращалось в единственное эффективное средство решения вопроса о власти, их либеральная модель переустройства России была заведомо обречена.

Естественно, что на смену либералам пришли те, кто готовы были идти по пути насилия дальше и увереннее других.

Разгоняя в середине 30-х годов репрессивную волну, генсек Сталин и его сподвижники умело использовали общественные настроения. Если массовое духовное одичание людей прорвалось уже в 1917-м, то гражданская война его только усилило.

«Обоюдное озверение достигло уже крайних пределов», «обе стороны соперничают в жестокости», – писал в августе 1920 года В. Короленко о противоборстве белых и красных.

Человеческая жизнь в России стала копеечной. В бойню затянуло не только регулярные войска, но и большую часть населения бывшей империи. Все это аукнулось в 30-е годы.

В угаре братоубийственной гражданской войны, в обстановке чрезвычайщины сформировались мировоззрение и тип личности партийных кадров, осуществлявших расказачивание и раскрестьянивание, ликвидацию кулачества как класса и погрузку русских ученых на знаменитый «философский пароход», закладку ГУЛАГа и «московские процессы».

С гражданской войны эти кадры вынесли установку на насилие как универсальное средство достижения политических целей, презрение к нравственным нормам. Будь по-другому, не прошла бы Россия за какие-то двадцать лет путь от возмущения восстановлением смертной казни на фронте до произвольных расстрелов десятков и сотен тысяч людей – не на фронте, а в мирное время!

Важно отметить, что режиссеры февральско-мартовского пленума широко использовали язык демократии. Пленум стал первым актом политической жизни страны после принятия в декабре 1936 года новой Конституции СССР, провозгласившей – впервые с 1917 года – равные права на выборах в органы власти для всех граждан, в том числе для представителей ранее господствовавших классов.

Голосование на выборах стало тайным – еще одно свидетельство демократии. В том же году состоялись первые выборы по новым правилам в Верховный Совет СССР.

Истинную ценность «суверенной» сталинской демократии показали события, последовавшие за февральско-мартовским пленумом. Неважно как голосуют, учил Иосиф Виссарионович, важно – кто считает голоса.

Люди были уже готовы к этому: сегодня единодушно голосовали за кандидата блока коммунистов и беспартийных, завтра требовали его казни как иностранного шпиона.

Десятки лет минули, но былое озверение еще гнездится в сознании тех, кто бросаются реабилитировать сталинский режим: в 30-е годы, говорят они, уничтожено де не 20 и не 45 миллионов, а «всего» 1 млн. 300 тысяч человек, из которых расстреляно всего ничего – около 900 тысяч.

Так борьба за «историческую правду» оборачивается торжеством цинизма.

И еще один урок. Бездумное манипулирование демократическими лозунгами, как и сон разума, плодит монстров у власти. Это подтвердили два российских февраля.

Разочарование в народовластии ведет к радикализации общественных настроений, переходящей в озверение. Всякое чрезмерное напряжение народных сил испытывает их на разрыв. Когда люди видят, что власть с ними не считается, они платят тем же.

А с людьми у нас не считаются. На XI Всемирном Русском Народном Соборе были приведены цифры: доходы самых богатых и самых бедных жителей России, по официальным данным, разнятся в 12-15, по неофициальным – в 25 раз.

В других странах вдвое меньший разрыв в доходах приводил к революционным взрывам. У нас взрыв пока не произошел, но лодку упорно раскачивают – коррупцией, возведенной в норму осуществления власти, откровенным презрением чиновника к Конституции, предписывающей государству функции социального патронажа.

Приближение парламентских и президентских выборов лишь усиливает опасность неснятого общественного напряжения. Если мы хотим избежать катаклизма, нужен крутой поворот государственного руля. Лимит на озверение мы исчерпали еще в прошлом веке.

Москва, Всеволод Ягужинский

© 2007, NR2.Ru, «Новый Регион», 2.0

Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».