21 июня в этом году – юбилейная дата со дня рождения французской писательницы Франсуазы Саган, оглушительно популярной в нашей стране (не говоря уж о Европе) в застойные советские и вихреобразные 90-е годы прошлого века. Интеллектуалки и авантюристки, аристократки и общественного деятеля, атеистки и экзистенционалистки, но главное, – блестящего литератора, одинаково виртуозно работавшего и в жанре психологической прозы, и в драматургии, и в беллетристике (в значении – легкого чтения). Именно ей посвящена сегодня коллективная авторская колонка читателей NDNews.

Вера Владимирова, филолог:

Самой французской француженке мировой литературы «стукнуло» бы 80, но, увы, «очаровательного тиражного монстра», как назвал юную Франсуазу (в 19 лет ворвавшуюся в литературу и сразу же взобравшуюся на писательский Олимп) ее старший коллега Франсуа Мориак, нет с нами уже более 10 лет. Однако нисколько не сомневаюсь в том, что еще не вымершее окончательно племя закоренелых и, ура, нарождающихся читателей – соотечественников будет с удовольствием перечитывать или открывать для себя увлекательные по сюжету и безупречные по форме произведения Саган. Потому что это прелестное, умное, тонкое, ироничное чтение. Да и темы, и антураж – на века.

Критики мира полвека гадают: в чем секрет популярности Саган?! О любви, одиночестве, войне с фашизмом, странностях высшего света и порочной пустоте богемной повседневности писали толпы весьма талантливых мужчин. Отчего миллионы читателей «пали к ногам» французской «нахалки» (так ФС после невероятного успеха ее первого романа «Здравствуй, грусть!» любовно и с восхищением называли критики и коллеги)?!

Я думаю потому, что и искушенные читатели, и публика попроще почувствовали и оценили мозги и искренность самой писательницы, уловившей тенденции, пороки, иллюзии и разочарования своего поколения и сумевшей неназидательно, интересно и изящно об этом рассказать, умело дозируя и миксуя шокирующие детали, событийную канву, психологию (часто весьма безнравственных персонажей) и веселое безразличие своего изрядно разочарованного стиля.

Новости «Новый Регион – Челябинск» в Facebook*, Одноклассниках и в контакте

Что же касается любви к ФС российского читателя… А, может быть, все дело в том, что на одну шестнадцатую эта француженка – русская?! И от прабабушки, что как-то, между прочим, играла в рулетку с самим Федором Михалычем ( Достоевским, конечно), ей досталась не только страсть к азартным играм, но и капелька сумасшедшей бесшабашной русской талантливости?! А мы эту талантливость вкупе со всеми прочими достоинствами ФС опознаем как родное?! Pourquoi pas !?

В творчество Саган с первых же страниц влюбились и критики, и светские эстеты и, честно говоря, пижоны: уже упомянутая «Грусть» принесла ей и славу, и целое состояние (сумму гонорара за первую публикацию Саган ее отец – крупный промышленник мог, к примеру, заработать лишь за год упорного труда, и престижную национальную литературную премию – «Prix des Critiques». А, казалось бы, книжка-то из банальных: рассказ пубертатки из «общества» про летние каникулы у моря и первое любовное приключение. Довольно незатейливая история о несовершеннолетней девочке, чувствительной и аморальной, обманувшей легкомысленного отца вместе с его любовницей (подруга отца ей активно не нравится), рассказанная, к тому же, фрагментарно. Но… мало того, что роман заканчивается неожиданно (ввиду самой художественной манеры рассказа) трагически для одного из действующих лиц по причине «легкомыслия» юной героини. Эта новелла изображает, что необычно, внутренний мир самой Саган и светский окружающий мир, состоящий – сплошь – из праздных и поверхностных людей, находящихся в бесконечном поиске чего-то более надежного и реального, чем их наскучившие привязанности, привычки и прочая «невыносимая легкость бытия». По словам самой писательницы, «эта … откровенная книга в равной степени проникнута чувственностью и чистотой, той взрывоопасной смесью, что сегодня волнует так же, как вчера. От нее веет непринужденной естественностью и той совершенно бессознательной жизненной энергией, которой нас одаривает уходящее детство».

Тема романа, написанного худенькой, остроносой девушкой с задумчивыми глазами поразила даже умудренного жизненным опытом издателя Жюйяра – «первооткрывателя» таланта Саган : юная девушка, не достигшая совершеннолетия, искренне и без притворства рассказывает о том, как хорошо быть молодой, здоровой, счастливой, любить жизнь и наслаждаться ею в объятьях любовника.

Для Франции с богатыми литературными традициями католицизма такой сюжет и сам финал романа – с кажущейся победой аморальности – был, мягко скажем, необычен.

Роман стал бестселлером. За год было опубликовано более миллиона экземпляров на разных языках и в разных странах. Книга Саган стала своего рода символом, знамением времени, а образ главной героини, казалось, воплощал провозвестниц эпохи свободных нравов, точно так же, как на экране этот «тренд» воплощали образы (ставшей тоже в одночасье знаменитой) Бриджит Бардо.

В одной из статей писали, что роман ФС «отразил настроения и позицию молодого поколения, вступающего в жизнь после огромного потрясения, которое пережил мир в годы войны, когда рухнули прежние представления о Добре и Зле, прежние нравственные ценности, былые запреты и табу» (Жорж Урден). Тем не менее рискну утверждать: нравственная императивность творчества Саган не позволяет перепутать Добро со Злом. Именно поэтому и только поэтому сюжеты произведений Франсуазы Саган близки и понятны каждому из нас. ФС писала о людях и для людей, указывая на всеобщие пороки: черствость, равнодушие и эгоизм – в надежде, что ее поймут и, возможно, на одно одиночество в этом мире станет меньше, а на одну (пусть невечную) любовь – больше…

Образ Сесиль, главной героини романа, получился настолько всеобъемлющим и глубоким, что не мог не вызывать удивления. Он как бы вобрал в себя множество частных и конкретных судеб современников писательницы, почему и возник термин «поколение Франсуазы Саган».

Эта новелла стала не только отражением несомненной чувствительности эпохи (весьма своеобразно – с юмором и горчинкой печали – воплощенным Саган), но и началом определённого стиля женской литературы. Стиля, во многом так и оставшегося только «стилем Саган» и закрепленного успехом ее многочисленных рассказов, пьес, романов: «Смутная улыбка» (1956), «Через месяц, через год» (1957), «Любите ли вы Брамса?» (1959), Волшебные облака» (1961), «Капитуляция» (1965), «Страж сердца» (1968), «Немного солнца в холодной воде» (1969), «Потерянный профиль» (1974), «Бархатные глаза» (1975), «Смятая постель» (1977), «Нарисованная леди» (1981), «Уставшая от войны» (1985), «Бегство» (1991), «Недовольный пассажир» (1994) и пр., а если точнее: 22 романа, 2 сборника новелл, 7 пьес, 3 книги очерков.

И поскольку этот стиль в переходный период «Горби – Ельцин» стал частью интеллектуальной жизни моего поколения 40+ и 60-, мы со старинными знакомыми – Маком, Симой и Натали решили не только откупорить в честь Франсуазы Саган bouteille de champagne, но и вспомнить, что значили (и значат) для нас ее жизнь и творчество.

Вы, разумеется, вольны не читать наши мини- souvenirs, а, например, окунуться в довольно комфортный мир любви, грусти и меланхолии (но иногда – героических поступков и трагических времен) таких живых персонажей французского классика. Ведь самый лучший способ помянуть писателя – прочитать его произведения.

Андрей Маковецкий, историк:

Икона стиля

И что это такое – «определенный стиль женской литературы»!? Стиль, созданный женщиной?! Или для «женского» чтения (как раньше указывали на книжках того же Дюма – «для среднего и старшего школьного возраста»)?! И что такого «определенного» в манере Саган, чьи творения изначально пришлись по душе, несомненно, гурманам чтения именно благодаря удачному коктейлю «неопределенности». Ее новеллы сотканы из смутного экзистенциалистского климата и завораживающего фольклора парижского латинского квартала и формы повествования, на первый взгляд, объективной до сухости, а на самом деле, такой же ненавязчивой, как атмосфера богемной среды, уж точно не убеждающей, а исподволь внушающей, даже, скорее, предлагающей определенные мысли по поводу происходящих событий и психологических изысков, и мироустройства в целом.

Ее стиль – это превосходный литературный стиль отличного писателя. Копировать его можно, но повторить – невозможно, это ее индивидуальность, талант, труд. Писатель – это писатель, гендерный подход тут весьма сомнителен. Как и в оценке любого профессионала. Темы женские? – о любви, одиночестве, разочарованиях и обольщениях… А Тургенев о чем писал?! А Гете?! А Байрон?! А Мопассан?! У меня есть приятель- француз, между прочим, довольно неплохо изучивший русский язык, прочитавший немало нашей классики. Так вот он уверен, что И. С. Тургенев – псевдоним писательницы. Мол, « Асю» и « Дворянское гнездо» мужчина написать не мог – не та у него психофизика. Я на это парирую: моя бабуля – партработник, подпольная фанатка Мопассана, у которой все томики этого плейбоя были зачитаны – перечитаны, облиты слезами и соплями, настаивала до последнего: Ги де М. был дамой: месье создать «Жизнь» просто не в состоянии. Да и «Милого друга», и далее по списку…

Но вернемся к объекту нашего читательского обожания. Совершенно точно, что литературный стиль Саган «кроила» по ей же самой и сконструированным лекалам. Все рассказы и повести характерны малым количеством персонажей и краткими описаниями, открытой выдержанностью интриги, обозначенной схемой любовного треугольника. И, кстати (возвращаясь к разговору о «женской» литературе), чаще всего манеру Саган сравнивают с подходами Ф. С. Фицджеральда, а не дам – предшественниц, той же, к примеру, Симоны де Бовуар – супруги обожествляемого Саган Сартра. Мол, психология персонажей Франсуазы «выросла» из неврастеников Фрэнсисиса Скотта. Очень натянуто: персонажи ФСФ обитают в навязчивых идеях о своём прошлом, а герои ФС, как, к примеру, Жилль в «Немного солнца в холодной воде», четко осознают, что всегда жили в фальшивом, жуликоватом и скучном мире и не возвращаются в свое прошлое. Правда, круг вращения и блеск этих великосветских прожигателей жизни схож у обоих писателей, но у Франсуазы, этот блеск, прежде всего, интеллектуальный, а уж потом эгоцентрический (герои же Фрэнсиса Скотта себялюбцы «без головы»).

Многие из французских критиков и литературоведов отмечали, что мадам Саган отдает предпочтение строгим формам классицизма, являясь продолжателем традиции Жана Расина, поднявшего любовные конфликты на уровень трагедии, что подчеркивало высокую значимость и ценность человеческих чувств.

Саган стремилась сохранить дух этой литературы, передать глубокое трагическое содержание тех любовных неудач, которые показаны в ее книгах.

Классические традиции сказались и в построении ее романов, и в их стилистике. Число персонажей в романах сведено, как я уже говорил, к минимуму,– как в трагедиях Расина. Это два-три главных действующих лица, а все остальное – не более чем фон. И ситуация, что, к примеру, описывается в романе, повести, пьесе могла происходить в любом месте и в любое время.

Саган соблюдает строгое единство действия, ее задача – показать внутренний мир своих героев в моменты наивысшего психологического напряжения, хотя синтаксис ее изысканно-точных фраз всегда нарочито холоден и спокоен, здесь нет бурных выплесков эмоций, волнений, многоречивости, объемных внутренних монологов.

Эмоционально-трагическая окраска происходящего в романах не бросается сразу в глаза, все происходит постепенно, этакое литературное легато.

И оттого так резок диссонанс между правильной формой и «неправильным» содержанием. Но ее холодность – как у Бальзака – лишь дань хорошему воспитанию: она, как и Оноре де Б., сопереживает своим персонажам, «роняя слезы в кофе», правда, в случае с Франсуазой уместнее говорить об alcool, а не о кофе с солью.

И не могу, как о личной симпатии, не сказать пару фраз о

les femmes, что живут на страницах ее произведений. Они («поколение Саган») отражают четкую этическую установку мадам Саган: освободиться от дурацких норм, что буржуазная мораль – весьма лукавая штука – навязывает женщинам.

ФС ведь и сама на протяжении да почти всей жизни становилась «героиней» светских хроник по весьма разнообразным поводам, отстаивая свое право на другие « правила игры». В её жизни было множество скандалов, неуплаченных налогов, нетривиальных замужеств (только официальных браков парочка: в 1958 году ФС вышла замуж за сорокалетнего издателя Ги Шёллера, а затем в 1962 году – за молодого американца Боба Уэстхоффа, лётчика, сменившего штурвал самолёта на профессию модели; а до этих матримониальных испытаний поклонники писательницы с замиранием сердца следили за ее романом с красавцем- фотографом Филиппом Шарпентье), автомобильных аварий, шикарных яхт, пристрастие к наркотикам и алкоголю, условные тюремные сроки, страсть к азартным играм – и в конце жизни почти бедность, несмотря на все полученные ранее гонорары.

Поэтому мадам Саган точно знала, сколь высокая цена у женской независимости.

Ее героини – очень разные – мне чрезвычайно понравились.

С одной стороны, лежа на довольно твердой советской тахте, я в задрюченном дефицитом, пропагандой и прочими убогостями совке (а я еще лежал на диване в столице и даже в отдельной комнате квартиры на Кутузовском проспекте; воображаю, что чувствовал Сима, читая ФС, обитавший с мамой в тесной хрущевке в челябинском районе – преисподней – ЧМЗ) наслаждался атмосферой Парижа и предместий, где обитали эти язвительные и утонченные героини Саган.

С другой стороны, меня восхитила смелость суждений и поступков, самодостаточность этих «хозяев жизни» (во всяком случае, своих жизней). Эти дамы точно знали, что им подходит, а что – нет. Принимали решение и брали на себя, а не перекладывали – на родителей, мужей, любовников коллектив и профсоюз – ответственность за свою судьбу. Среди моих сверстниц мало нашлось тех, кто хотя бы попробовал «примерить» подобный стиль жизни.

Но я, наивный дурачок, поверил в то, что подобную женщину могу встретить в реальности (в этом магия и обаяние искусства). И, что удивительно, после пары попыток с иностранными подружками, любовный лабиринт вывел меня на такую соотечественницу. Вывел странным образом: в толпе знакомых, что пришли на какой-то показ фильмов Копполы, была девушка. Сначала я увидел ее ноги – она поднималась передо мной по лестнице в сиреневых босоножках – редкость в 80-х. А потом, в перерыве, когда мучимые жаждой зрители штурмовали барную стойку, кто-то сказал: « Тебе же все равно, что пить – возьми лимонад у Валентины, она уже купила целых две бутылки. Вон стоит в сиреневом платье у окна, смотрит на крыши». В мозгу «стукнуло»: «Сиреневое платье Валентины»– название пьесы ФС. Я подошел и, как писало наше «солнце», « участь его была решена».

Ну, не в сиреневых платье и черевичках дело, конечно, хотя без Саган, как видите, не обошлось…

Серафим Селезнев, преподаватель:

«Немного Брамса в холодной воде», –

так, ёрничая, с неким пренебрежением «оценивал» творчество Саган четверть века назад мой сокурскник, любивший называть – во всяком случае, в то время – Моэма, Во, Мериме, Саган да и многих других писателей «авторами 2-го и даже 3-го сорта» не в пример Джойсу, Прусту, Сартру, Камю, Кобо Абэ и …ему, тогда начинающему поэту и прозаику, позиционировавшему себя исключительно постмодернистом.

Теперь, когда он стал вечным номинантом на второсортные и даже третьесортные отечественные литературные премии, а все его проданные сочинения, вместе взятые, не тянут на тираж «Любите ли вы Брамса?», расхватанного в первую неделю после выхода книги, я бы охотно поинтересовался у него, плодовито пишущего про «свой круг», – к литераторам какого « сорта» он относит себя?!

Книги Саган – отлично приготовленный литературный продукт. Многослойный.

Хочешь – окунись в дебри авторской депрессии, питаемой философией Камю и Сартра, или поиграй в любимые цитаты ФС из классиков. Не хочешь – слизни с привлекательной поверхности новеллы любовную историю или юмор парадоксов.

ФС обладала литературным вкусом, была хорошо образованна. Что автоматически делало ее постмодернисткой. Так, название (да и тема) первого произведения ФС – это вариация стихотворения Поля Элюара:

Прощай же грусть! И здравствуй грусть. Ты вписана в квадраты потолка. Ты вписана в глаза, которые люблю. Ты еще совсем не беда, Ведь даже на этих бледных губах Тебя выдает улыбка. Так здравствуй грусть!

Любовь любимых тел. Могущество любви, Чья нежность возникает, Как бестелесное чудовище С отринутою головой Прекрасноликой грусти.

Даже ее литературное имя – Саган – заимствование из произведения «В поисках утраченного времени». Есть у Пруста такая героиня – реальный, кстати, исторический персонаж – герцогиня Доротея Саган, аристократка времен Наполеона и Александра I, любовница знаменитого Талейрана, так вдохновившая своей раскованностью и деятельной натурой юную Франсуазу Куаре ( настоящая фамилия писательницы), что она взяла ее себе в литературные «крестные».

Саган только называла себя «прожигательницей жизни». На самом деле, она очень много работала. Яхты, казино и прочие « излишества» – только в свободное от литературных занятий время. Да и из своего «аморального» опыта, она «выплавила» чудесные произведения. Помню, сильно удивился, когда ее «Ангела- хранителя» опубликовали в нашем журнале для молодежи « Ровесник». Оказывается, один из литредакторов, обожавший ФС, решил под соусом «борьбы с наркоманией» «протащить» творение любимого автора на страницы журнала для подростков.

О ФС писали, что ее творчество – это смесь цинизма, эгоизма, лиризма с налетом светской легкости, экзистенционализма и пр. Все это клише.

Как, и утверждение, что, несмотря на всю эмансипированность ФС, ее женские персонажи соответствуют мнению и желаниям мужчин.

Клише, поскольку вся литература Саган, как и наша жизнь – это огромный диапазон человеческих чувств и поступков. И зачастую «чудовища» творят добро, а «безупречные» герои трусят или подличают. А уж что мы порой думаем – скрываем даже от самих себя. Саган же имела смелость рассказать об этом неоднозначном мире – человеческих поступков и мыслей – честно и ясно. Поэтому ее сочинения, выстроенные, как виртуозные музыкальные произведения, и вызывают у нас, в зависимости от содержания и изобразительных средств, улыбку и печаль, трепет и упоение; волнуют и трогают, страшат и будоражат.

Ну, а то, что ей все жанры покорны, писательница продемонстрировала, когда обвиняемая в приверженности к искусственной и однотонной беллетристике, написала театральные пьесы «Скрипачи иногда причиняют вред» (1961) и «Лошадь исчезла» (1966), а также биографию Сары Бернар, озаглавленную ею «Дорогая Сара Бернар» (1987) и написанную в форме писем к великой актрисе, и автобиографические произведения «Удары в душу» (1972) и «С моим лучшим воспоминанием» (1984).

Мне сильная и простая классика в исполнении мадам Саган нравится в полном, как говорится, объеме. Она, возможно, единственная, умеет писать о любви как попытке (чаще неудачной) обретения счастья столь увлекательно, как это может делать только очень хороший рассказчик.

И все – таки, самое значительное ее произведение, на мой взгляд, это «Рыбья кровь».

Этот написанный женщиной роман о войне, любви и ненависти не может оставить равнодушным. Это не просто не «женский» роман, даже мужчинам не по себе от прямолинейной жестокости, хотя почти все действо строится вокруг отношений персонажей, их взглядов и убеждений. Я не рекомендую его для прочтения только клиническим гомофобам, впрочем, любовная линия двух мужчин описана французским классиком деликатно, без пошлости.

Это книга об отчаянии и выборе прозревшего человека – порочного, легкомысленного, творческого, чувствительного, долгое время не желавшего видеть то, что действительно происходит вокруг него. Весь роман словно пропитан сильными эмоциями и чувствами, захватывающими с самых первых страниц.

Вообще, послевоенная французская литература, пропустившая через свое сердце тяготы и кошмары войны, подарила мировой культуре удивительные, пронзительные и очень печальные произведения. Среди самых необычных, неожиданных и почти непереносимых, с жуткой концовкой – « Рыбья кровь» Франсуазы Саган.

Вот что пишет сама ФС в эссе «Страницы моей жизни» о романе: «В этой книге можно увидеть, как на смену любви приходит угроза, на смену удовольствию – долг, страх уступает чувственности, что и является прелестью авантюрных романов. В основе книги лежала безнравственность, но на фоне нацистских ужасов возмущаться этим было трудно». События, описанные в романе, происходят в оккупированной нацистами Франции. И, хотя здесь нет описаний сражений, есть сцены, которые не менее точно показывают, что война делает с людьми. И в тоже время «Рыбья кровь» – это потрясающий рассказ о любви, как всегда у Саган: дух захватывает, и ты думаешь: вот бы и мне такое испытать, хоть бы раз в жизни…

Наталия Медведева, художник:

Сто страниц «Франсуазы» для храбрости…

Именно такая доза аскетичной прозы Саган понадобилась мне, чтобы в 88-м високосном развестись с как-то очень быстро – за считанные недели – опостылевшим мужем.

Отговаривали от этого шага всем миром – семейным, дружеским, университетским : «останешься одна… он же неплохой парень – не пристает к другим женщинам, не тратит попусту время: делает карьеру… останешься одна… что тебе еще нужно – не пьет, не бьет, даже не курит…останешься одна ». Их мировоззрение не просто сужало горизонты моей, едва начавшейся, 20-летней жизни, оно обрезало и без того робкие крылышки духовных исканий, пробуждающейся женственности. Объяснять, что столь странные положительные характеристики – с частицей не: не пристает, не пьет, не бьет – лишь укрепляют мое желание разорвать брачные цепочки, не было смысла: окружающие были твердо уверены, что миром правят инстинкты и привычки. А в «соратниках» у меня был лишь томик с повестью и новеллами годящейся в матери чужеземной сочинительницы с вызывающей уважение императивностью: « Для любви требуются двое»; «Сжигать за собой мосты, отрезать себе все пути, не поддаваться – у меня всегда была хорошая ответная реакция молодости»…

Саган говорила о другом: о любви и одиночестве, как самом важном катализаторе жизни, человеческих поступков. И это, на самом деле, замкнутый круг: одиночество приводит к поиску своей идеальной половины, и рождается любовь. Но нежелание или неумение понять другого человека обрекает на одиночество. И лучше рискнуть и искать, чем жить в нелюбви. Опять та же частица не …

И я пошла, и под строгим недоброжелательным оком инспектора ЗАГСа, ворчавшей: «В графе «причина расторжения брака» не пишите: не сошлись характерами. Не приму», сформулировала для государства необходимость печати о брачной неудаче как-то так: «Не сошлись с мужем во всем, поэтому считаю за лучшее – расстаться …»

И я ужасно благодарна творчеству Саган, настроившему меня на правильную « волну». Хотя, прежде чем нашла своего «принца», перецеловала еще немало жаб. И прежде чем стать художником, попробовала себя и в роли педагога; и в качестве спутницы жизни большого, но жестокого таланта; даже выучилась на брокера…

Проза, пьесы Саган – не обычные женские «булавки и причуды», «страдания и слезы».

Это психологический портрет нашего – неважно какого – буржуазного французского (богемного круга самой Саган) или современного российского (нуворишского с неизменными романтиками и бессеребренниками) – абсурдного и жесткого – ненастоящего – реального мира, сбежать от которого можно лишь в свой внутренний – настоящий – мир, если ты сумел его построить и отстоять в борьбе с пошлостью и соблазнами.

Это ясный и суховатый рассказ о том, как продолжать жить в ситуации тотальной неудовлетворенности жизнью.

Это акварельный рисунок всех радостей и разочарований, что приносит нам каждый день – удачный, грустный, счастливый, невыносимый…

Это экзистенциальная печаль хрупкой и неидеальной женщины, убежденной в том, что этот мир спасет лишь наша общая терпимость и любовь – к мужчине, ребенку, родине и, непременно, к искусству…

Это такой le charme unique de Françoise Sagan, особый художественный мир, соприродный, как ни странно, творчеству наших соотечественников – мужчин: Достоевского с его вселенским состраданием и «слезой ребенка»; Довлатова, чью квинтэссенцию творчества Бродский сформулировал как «мир уродлив, и люди грустны» и, конечно, самого Бродского.

Кстати, в том самом, судьбоносном 88-м Саган первый и последний раз приезжала в СССР. И я попала на встречу с ней и даже успела три слова сказать про то, как сто её страниц «приняла» для храбрости. Она рассмеялась и все «следы жизни» исчезли с ее галльского лица, когда переводчик донес до ФС смысл моих слов. А ответ был сдержан и свеж, как и всё ее творчество:

«Даже не знаю, как это воспринять: как претензию или благодарность?! Вы так восхитительно молоды – надеюсь, очень скоро любые строчки будут исключительно прелюдией головокружительных романов. А об остальном будете размышлять, когда эра поцелуев подойдет к концу…»

Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»