На мысль попросить добрых знакомых рассказать о «своем» Высоцком в печально юбилейную дату меня натолкнуло ставшее внезапно таким ясным понимание: чтобы не озлобиться от многих жизненных обстоятельств и происходящих событий, «наш круг» частенько вспоминает классиков. И одним из самых «растащенных на цитаты» поэтов является Высоцкий. В одном ряду, кстати с Гоголем, Салтыковым-Щедриным, Зощенко, Лермонтовым, Грибоедовым , Ильфом и Петровым, Шварцем, Довлатовым…

Не счесть, сколько раз про нынешнюю политическую серость воспроизведено:

«Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков».

А про охватившую « патриотов» агентоманию:

Но на происки и бредни сети есть у нас и бредни,

И не испортят нам обедни злые происки врагов

Или о современном идеологическом ноу-хау, а на самом деле возобновленном инструктаже перед «поездкой за рубеж»:

Буржуазная зараза

Всюду ходит по пятам.

Опасайся пуще глаза

Ты внебрачных связей там.

Там шпионки с крепким телом,

– Ты их в дверь – они в окно!

А также про поселившийся в социальных сетях (и не только) вирус антисемитизма:

На всё я готов – на разбой и насилье

– И бью я жидов, и спасаю Россию!

И, конечно, про «джентльменский набор» нашего ТВ:

Все на дому – самый полный обзор:

Отдых в Крыму, ураган и Кобзон,– стихотворение написано в 1972!

А на день рождения – «нетленное»:

Дай бог вам жизни две

И друга одного,

И света в голове,

И доброго всего!

И так далее, и тому подобное.

Новости «Новый Регион – Челябинск» в Facebook*, Одноклассниках и в контакте

Первая же услышанная история оказалась весьма показательной, очень такой «высоцкой».

Одна из моих сильно симпатичных и уже старинных подруг, рассказала, что Высоцкий ей знаком с детских лет: папа, увлекавшийся творчеством барда, даже как-то изобрел специальную линзу (он был докой в фотографии), чтобы сделать фотоснимки со знаменитой «Кинопанорамы», где впервые в официальном формате критического киножанра появился ВВ.

Она же, будучи школьницей, как-то прочитала, как свое любимое, стихотворение «Я не люблю» Высоцкого на вечере поэзии, что организовала учительница литературы из «прогрессивных» (по меркам начала 80-х: прививавшая воспитанникам любовь к поэзии Серебряного века, к Блоку, например). И даже спустя уже четверть века эта теперь академическая дама помнит: «Я и почувствовала, и увидела в глазах учителя литературы растерянное неодобрение». И меня совсем не удивляет тот давний выбор еще девочки. Зная ее сейчас, мне кажется, что в определенной степени и «правильные книжки» (по определению того же Высоцкого) позволили ей и стать, и самосохраниться как цельной личности.

Театр при тюрьме

Вторая история была также весьма яркой. Подросток вместе со всем шалманом дружной родни в 1974 году приехал в Набережные Челны. На юбилей какого-то дальнего дядьки: «А в Набережных Челнах тогда шла стройка века – возводили КАМАЗ. И в этом небольшом городке «по такому случаю» даже открыли аэропорт! В 74-м он работал всего год или два, новенький современный такой.

К чему я об этом, а вот к чему: в самолете мы с бабулей летели с Высоцким! Тем летом Театр на Таганке гастролировал на этой всесоюзной стройке. Но весь коллектив уже прилетел, а Высоцкий летел с нами – в день начала гастролей – это был понедельник, 24 июня. Мы сидели через проход. Это было настоящее счастье. Я – нет- нет – да украдкой косил в его сторону. Он, в конце концов, заметил, спросил: «Что-то хочешь сказать?!» Я от волнения начал заикаться, потом пробулькал: «у меня в багаже тоже есть гитара, оставите автограф?» Он так театрально: «На инструменте?! – нет», – и тут же ободряюще улыбнулся и запросто: «у меня есть пластинка – давай на ней?!» Я потерял дар речи: «Давай…те». Этот миньон 72-го года я храню, разумеется, и сейчас, там «Сыновья уходят в бой», «Мы вращаем Землю», «Аисты» и размашисто: «Сержу на память о совместном июньском полете от Володи» и – «дата, подпись». Это уже было даже не счастье, а нирвана: «…от Володи»! Представляешь, какой парень – никакого жлобства, чванства и эстетствующего аристократизма: мол, гитара есть, значит, мы на равных… Класс!!!

И в тот же вечер я видел, точнее, слышал этот грохот, когда после спектакля таганковцы возвращались в свою гостиницу, кажется «Каму», из ДК «Энергетик» (подмостки которого на 10 дней превратились в театральную сцену), и из домов – все, у кого были магнитофоны и проигрыватели, открыли окна и включили на всю катушку записи Высоцкого – неслось как звуковой цунами, вперемешку: «Мы вас ждем – торопите коней»; «А ну-ка девушки!» – «А ну-ка парни!»; «Он мне не друг и не родственник»; «Метро закрыто, в такси не содют» и пр.

Любимов, впервые рассказавший об этом народном триумфе Высоцкого на его похоронах, заметил: «Он шел как Спартак!» У меня, если честно, сохранилось другое чувство: Высоцкий был сродни горьковскому Данко. Вот при всей моем сложном отношении к Алексею Максимовичу, образ этот он словно для ВВ создал…

Что же касается успеха театра на Таганке… В те годы о гастролях появилась заметка только в местной многотиражке, когда об этом стали писать через 10 – 15 лет, то восторги были явно преувеличены. Дядька рассказывал, что подавляющее большинство «Камазстроя» и вовсе не знало об этом остроактуальном проекте: кто- то даже полагал, что это театр при Таганской тюрьме – вот об этом заведении строители отчего-то были наслышаны; но они точно знали, что в этом театре « служит» Высоцкий, так и говорили : театр Высоцкого, театр, где главным режиссером Высоцкий и просто: к нам приехал Высоцкий!

Но точно скажу: концерты, что после и до спектаклей – в летнем кинотеатре, даже на объектных площадках – давал Высоцкий, пользовались бешеным успехом. У людей прямо лица светились при его появлении- явлении … Он, казалось, пел постоянно, хотя ведь еще и был занят в спектаклях. Возникало ощущение, что поэт не спит, не ест, только поет… Я же говорю – Данко».

А это несколько рассказов из «жизни с Высоцким», то есть до июля 1980-го года, что благодарные читатели – слушатели, младшие современники поэта не сочли за труд написать для NDNews.ru:

Мальчишка в мантии

Нина Келдыш, физик

Помню, когда у меня появилась первая книжка стихов Высоцкого, я страшно боялась ее раскрыть: а вдруг замечательная аура, что исходила от его «поющего» творчества, исчезнет, вдруг его произведения и вправду, как утверждали некоторые критики, «не читаются», предназначены только для слушания?!

К счастью, все сомнения оказались напрасны, более того, я поняла, что была в плену иллюзии, что хорошо знаю его творчество. Читая Высоцкого, каждый раз открываю новые для себя вещи. Кроме того, часть его текстов, да тот же «Черный человек» – только стихотворение.

Именно из книги ко мне пришла и его резкая политическая лирика:

И свысока глазея на невежд,

От них я отличался очень мало

– Занозы не оставил Будапешт,

А Прага сердце мне не разорвала.

…………………………………..

И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы поднять не смея глаз

– Мы тоже дети страшных лет России,

Безвременье вливало водку в нас.

Блока здесь Высоцкий цитирует отнюдь неслучайно… Как и мы сейчас – неслучайно –

почти на все события, что происходят у нас, в мире реагируем его заряженными острой мыслью и небанальными образами строчками.

А чисто русское сочетание высокого и низкого: водка, безвременье, Россия…

И это написано в годы, когда поэзия наша совсем задохнулась в пароксизме самовыражения- самолюбования. Казалось, только Высоцкого занимают конфликты и характеры, только ему интересно, чем живут все остальные люди (не только поэты – небожители), только он выслушивал всех, пытался понять, запечатлеть, перевоплощаясь в них.

А эти люди, в свою очередь, тоже задыхались в неправильно устроенной, уже дошедшей до безумия, социальной системе. И спасительный О2 поставлял для них в увлекательной и утешительной форме, повествуя при этом о неприкрашенной повседневности, исключительно Высоцкий.

Но повседневность эту он «подавал» в искрометной форме безукоризненно «сделанного» стихотворения. Я другого такого «фонтана» ошеломительно легкой и блестящей поэзии в русской литературе 20 века и не знаю, разве что Маяковский обладал таким же энергетическим талантом.

Но Маяковского я давно не читаю, его выбор – не мой. А вот без Высоцкого не могу, как без кислородной подушки. Он ведь очень здравомыслящий поэт. Притом, что все его герои – ну, жуть, как по-русски непоследовательны и противоречивы. Ну, и потом, мне сильно «по нутру» не только его гибкий стих, но и гибкий мозг. Вот, казалось бы, песни – альпинисткие, северные – тоталитарная романтика, да еще и эффективная: вербуйтесь на север, штурмуйте высоты. Да абсолютно нет! ВВ рассказывает о разной, и тем интересной жизни, профессиях, увлечениях!

Я не уверена, что Высоцкий – такой уж «советский» поэт. Я довольно много ездила по миру. Больше, чем ВВ, точно. И, на мой непрофессиональный и очень предвзятый взгляд – мне чрезвычайно нравится творчество Высоцкого,– ВВ обладал некой энергией обобщенности. Мир-то везде несовершенен. И, читая Высоцкого, я вижу не только Россию и наши мытарства, я, как бы одновременно чувствую себя и скользящей по планете

Гололёд на Земле, гололёд,

Целый год напролёт гололёд.

Будто нет ни весны, ни лета

– В саван белый одета планета,

Люди, падая, бьются об лёд.

Гололёд на Земле, гололёд,

Целый год напролёт гололёд.

Гололёд, гололёд, гололёд

Целый год напролёт, целый год.

Даже если всю Землю в облёт,

Не касаясь планеты ногами,

– Не один, так другой упадёт

На поверхность, а там – гололёд...

И затопчут его сапогами.

Гололёд на Земле, гололёд, –

и втиснутой в подводную лодку, из которой несется – куда, кому? – наш общий вселенский крик:

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души, спешите к нам!

Услышьте нас на суше

– наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души напополам!

И, возможно, именно поэтому Высоцкий дает мне такое острое чувство жизни, некий драйв, что ли.

Я даже и не знаю, какую историю мне рассказать из наших «семейных хроник», что связана с Высоцким. Их много. Пожалуй, скажу вот что: обычно, все рассказывают, что фанатом Высоцкого в семье был папа. А у меня его фанатом была мама. Ей очень нравилась эта его «инаковость» – он ведь и вправду такой один. Ни на кого не похож. Ее было не оторвать от телевизора, если показывали кино, где пусть в эпизоде, но «будет» Высоцкий. Он казался ей всегда самым органичным героем во всех фильмах и спектаклях. А началось ее увлечение Высоцким с роли Галилея. Я ей говорила: «Мама, но в этом спектакле Брехта Галилей Высоцкого ну, совершенно никак не соответствует каноническому образу великого пизанца, всё у Любимова и Брехта чересчур, в том числе и политизация физика… Ты же сама это прекрасно понимаешь…»

Мама молчала, молчала, а как-то раз задумчиво ответила: «Конечно, понимаю… Он сыграл и Джордано Бруно, и Сахарова – тогда же произошел его разлад с Хрущевым: водородная бомба уже разорвалась… Высоцкий сыграл – мальчишка в мантии, со своим лицом – практически без грима, весь ученый мир, ответственный за свои «умозаключения», возможно, поэтому у меня и мурашки по коже».

«Я ухожу – придет другой…»

Лев Левшин, инженер

Конечно, «свой Высоцкий» есть и у меня. Но прежде, чем сказать об этом пару фраз, удивлюсь масштабу его творчества. Вот сколько фильмов мы уже и смотреть никогда не будем, и названия толком не вспомним, а песни, написанные Высоцким для этих картин, остались. Его баллады словно были «круче» и умнее, мощнее и целостнее этих постановок: и фильмов, и спектаклей… Мало кто из режиссеров это признавал, разве что Митта да Хейфец, что не поставил в «советское» «Бегство мистера Мак- Кинли» большинство песен ВВ, поскольку осознал, что уровень фильма до баллад Высоцкого просто не дотягивает.

Творчество Высоцкого такое демократичное, неудивительно, что его песни частенько «шли в народ», минуя сцену или экран. Я его песни о войне воспринимаю как единственное стоящее, что без пафоса и глупости написано о том кошмаре.

... Почему все не так?

Вроде все как всегда:

То же небо опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал,

А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, – не про то разговор,

Вдруг заметил я: нас было двое...

Для меня словно ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло для обоих...

Все теперь одному, только кажется мне,

Это я не вернулся из боя.

На мой взгляд, песня «Он не вернулся из боя» – одна из «главных» у Высоцкого. Она словно связывает в единое все поколения – воевавших, их потомков. И вдруг ты понимаешь, что твоя судьба – не только часть истории твоей семьи, но и, в какой-то мере, всех соотечественников. И существуя, ты словно «продолжаешь» не только собственных родителей, но и многих других людей, в том числе и мальчишек, что сыновей- дочек просто не успели оставить после себя. Песни ВВ о войне написаны не то чтобы сильными и мужественными людьми – обычными, но настоящими, надежными, теми, кому не все равно, что будет с жизнями других. Это и песни, и пьесы, что он сыграл- спел, поставил для нас, чтобы важные мирообразующие вещи мы поняли и ценили.

Сегодня не слышно биения сердец.

Оно для аллей и беседок.

Я падаю, грудью хватая свинец,

Подумать успев напоследок:

«На этот раз мне не вернуться.

Я ухожу – придет другой.

Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,

А сыновья, а сыновья уходят в бой».

Песня о друге

Игорь Лобанов, музыкант

Эту историю мне рассказал мамин брат – мой дядя, штангист мирового уровня (в молодости, по основной профессии и прожитой жизни он типичный герой своего ленинградского времени: инженер- химик). Летом 80-го года он был на сборах в спортивном лагере под Брянском. Ему было чуть больше 20, так же, как и борцам, лыжникам, гимнастам, и атлетам вроде него – «легким» и «тяжелым», что собрались в этом месте в конце июля. А 7 августа в лагере произошло вот что: «Через неделю или две после заезда, когда размеренная тренировками жизнь уже стала скучной, нам – спортсменам – организовали «культурное мероприятие»: пригласили некий областной ансамбль «Юность», о коем ни один человек в лагере доселе не знал. Приезд автобуса с ансамблем оказался приятной неожиданностью: «Юность» состояла поголовно из нимф (а в лагере контингент был исключительно «мужественный»), предводимых дебелой теткой в «красных революционных шароварах». Этот симпатичный десант сразу же вызвал веселую ассоциацию с «В джазе только девушки» – на контрасте: 5 девиц были (в отличие американских музыкантш) наглухо застегнуты в ситцевые концертные наряды до пят. Многообещающее оборудование: бесконечные провода и стереоколонки, микрофоны и прочие «прибамбасы» оказалось в большей степени декоративным: практически не работало (в лучшем случае потрескивало, как дрова в костре), сбивая тем самым с ритма барышень, и без того поющих «мимо» нот своими слабенькими голосками «До свиданья, наш ласковый миша» (в тот год Москва ведь принимала летнюю Олимпиаду), «Просто уходило лето», «Ты мне веришь или нет» и прочую тряхомудь советской эстрады. Мы были молоды, веселы и великодушны и подбадривали незадачливых певичек: аплодировали, даже покрикивали «Браво», но когда ситцевая «Юность» как-то особенно жалостливо затянула « Обручальное кольцо», Леха Лосев – здоровый такой лыжник то ли из Мурманска, то ли из Магадана, не выдержал, встал и попросил фрекен Бок в красных штанах, чтобы ансамбль, как она вначале и объявила, исполнил песни по заявкам слушателей.

– Хорошо, – с достоинством ответила руководительница « Юности», – обещали – исполним любимые песни товарищей-спортсменов, если, конечно, они утверждены в программе.

– 25 июля умер Владимир Высоцкий, – продолжил Леха. – В память о нем мы просим исполнить какую- нибудь из его песен.

– Как вам не стыдно,– сразу же повысила голос «красная» дама, – здесь дети! И таких песен в нашем репертуаре нет. Может, кто- нибудь хочет послушать «Песенку о медведях» или «Песню мушкетеров»?!

И тут на веранде, где ежились певицы, на скамейках и клумбах, где сидела публика – спортивная и заглянувшая на концерт из соседних баз отдыха, студенты – студотрядовцы, строившие свинарники в местном совхозе, те самые дети – из ближайшего лагеря – звенящая тишина, слышны были только позвякивания кузнечиков и сверчков.

– Ну, тогда, девчонки, – сказал Леха,– я вам спою «песенку». Ребята и особенно, дети, подхватывайте!

И он тихонько начал:

«Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг, а – так,

Если сразу не разберешь,

Плох он или хорош…

Заканчивали мы песню уже хором – пели все. Запела даже, утирая слезы красным рукавом кофты, грозная руководительница « Юности» – на поверку оказавшаяся затюканной и не очень счастливой теткой с низким красивым голосом.

Кто-то притащил гитару, и мы, глядя на падающие звезды (да знаю я, что это метеориты) – август ведь стоял, пропели песни Высоцкого до утра. Слова забывали – подставляли свои, думаю, Высоцкий не обиделся…»

Венок поэту

Серафим Селезнев

Думаю, не только я – все чмзовские малыши года рождения 1968 и младше, что ходили в садик на Электростальской, только вот номер и название я уже забыл (на этой улице садиков был целый квартал, если не два – все в акациях) помнят – не могут не помнить музыкального работника Лию Абрамовну. Фамилия?! Ну, кто из детей знал воспитателей и нянечек с музработником по фамилии…

С Лией Абрамовной у нашей – тогда, кажется, уже старшей – группы связано необычное событие. На дурацкую утреннюю зарядку ежедневно вся малышня (особенно по весне и осени) приплеталась вялая: спать хочется, а тут приседай да наклоняйся. И никакие ухищрения воспитательницы не могли нас до конца растормошить. И вот пришла новая преподавательница музыки. Щуплая, беленькая – вся в локонах, молоденькая, востроносая, ходила всегда в черном свитере и юбке – прямо, как будто слышала лучший совет от Ива Сен-Лорана. А на груди у нее висела цепочка с кулоном – часами, это тогда было модно. И – куда без этого – она была в огромных роговых очках.

Ей воспитательница и говорит: «Лия Абрамовна, сыграйте детям на фоно (она так и называла фортепиано: фоно) что-нибудь бравурное, ритмичное и веселое, чтобы они с настроением у меня упражнения делали». Та попробовала – так себе эффект. И тогда каким-то ужасно тусклым – дождливым и свинцовым – утром Лия Абрамовна приволокла в зал свой магнитофон и включила песни Высоцкого. Я точно помню песенку про съеденного аборигенами Кука, «Чужую колею» и «Песню про белого слона», « Товарищи ученые» и «Жертву телевидения», и, разумеется, «Утреннюю гимнастику». И дело сразу пошло на лад:

Разговаривать не надо – Приседайте до упада, Да не будьте мрачными и хмурыми! Если очень вам неймётся – Обтирайтесь, чем придётся, Водными займитесь процедурами!

Ведь сакральный набор песен Высоцкого мы – а это был 73 или 74 год? – уже почти все слышали: у кого-то записи раздобыл старший брат или дядя, у кого-то обожал Высоцкого и сумел его «достать» отец.

Удивительно, но заведующей и воспитательницам эта идея тоже пришлась по вкусу. Песни Высоцкого им же не могли не нравиться. И, видимо, они не боялись нагоняя от высшего педначальства…. Слушайте, а что, по большому счету, было терять этим милым женщинам, живущим в попке не то, что мира – Челябинска! – на трехгрошовую зарплату за суперответственную работу?!

С Высоцким связано у меня еще одно детское впечатление. Когда принимали в школу – а я пошел в физико- математическую 91-ую, то на собеседовании, кроме всего прочего, вдруг попросили спеть любимую песню (может, так комиссия «выявляла» вундеркиндов-универсалов?!)

Ну, я и исполнил:

Кто верит в Магомета, кто – в Аллаха, кто – в Иисуса,

Кто ни во что не верит – даже в черта, назло всем,–

Хорошую религию придумали индусы:

Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

Стремилась ввысь душа твоя –

Родишься вновь с мечтою,

Но если жил ты как свинья –

Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя – привыкни к укоризне,–

Досадно – что ж, родишься вновь, на колкости горазд.

И если видел смерть врага еще при этой жизни,

В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.

Живи себе нормальненько –

Есть повод веселиться:

Ведь, может быть, в начальника

Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником – родишься вновь прорабом,

А после из прораба до министра дорастешь,–

Но, если туп, как дерево – родишься баобабом

И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

Досадно попугаем жить,

Гадюкой с длинным веком,–

Не лучше ли при жизни быть

Приличным человеком?

Когда я допел до этого места директор – в тот день и он беседовал с будущими «гениями» – не выдержал и …рассмеялся. Исаак Яковлевич, при котором эта школа гремела, был, конечно, абсолютно советским человеком и педагогом. В самом светлом смысле. Но он был фронтовиком. И точно – не дураком. Так что наверняка, ценил песни Высоцкого.

Все остальные члены «отборочной» комиссии после директорского смешка как-то выдохнули. Ибо у одной из училок, пока я пел, глаза стали больше очков… Или это мне показалось от усердия…

Так Исаак Яковлевич потом меня – первоклашку, встречая в коридоре, и звал некоторое время: «индусом», изредка интересуясь: «Ну, что, индус, как дела – «нормальненько»?»

Но самая щемящая история в нашей семье связана с моим дедом Симой. Дед попал «под раздачу» в эпоху «лысенковщины». И из студентов-ботаников (в прямом значении слова) угодил в зэки. В Отечественную он воевал в пехоте штрафбата. Выжил. Жили потом они с бабулей на Тамбовщине в жуткой нищете даже по нашим меркам. Но им и требовалось немного… А хибару, что ему (у деда было 2 медали «За Отвагу», между прочим) выделила местная власть, он постепенно превратил в уютную избушку. Дедушкин сад, огород и главное – цветники и оранжереи – это было нечто! Многое из своего «натурхозяйства» дедушка с бабушкой – Серафим и Серафима – продавали, жить – то было на что- то нужно, но цветы дед только дарил. Такая у него была, как сказали бы сейчас, «фишка».

Дед Сима никогда не рассказывал про войну. Он вообще был немногословен, сильно замкнут. Но Высоцкого он слушал – под разное настроение постоянно, ему и магнитофон дети – наши родители – подарили исключительно с этой целью. Бабуля даже считала, что ВВ – единственный, с кем дед «по душам» разговаривает, ведь о штрафниках Отечественной, кроме Высоцкого никто не сказал, а дед считал, что поэт понял главное:

Всего лишь час дают на артобстрел.

Всего лишь час пехоте передышки.

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому – до ордена, ну, а кому – до «вышки».

За этот час не пишем ни строки.

Молись богам войны – артиллеристам!

Ведь мы ж не просто так, мы – штрафники.

Нам не писать: «Считайте коммунистом».

Перед атакой – водку? Вот мура!

Свое отпили мы еще в гражданку.

Поэтому мы не кричим «ура!»,

Со смертью мы играемся в молчанку.

У штрафников один закон, один конец –

Коли-руби фашистского бродягу!

И если не поймаешь в грудь свинец,

Медаль на грудь поймаешь «За отвагу».

Ты бей штыком, а лучше бей рукой –

Оно надежней, да оно и тише.

И ежели останешься живой,

Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг – морально мы слабы.

За ним и лес, и города сожжены.

Вы лучше лес рубите на гробы –

В прорыв идут штрафные батальоны!

Вот шесть ноль-ноль, и вот сейчас – обстрел.

Ну, бог войны! Давай – без передышки!

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому – до ордена, а большинству – до «вышки».

И вот когда Высоцкий умер – мы были тогда у дедушки с бабушкой на каникулах – дед просто сник от печали. Он сделал венок – из настоящих веток ели, с шишками, из настоящих маленьких красных роз, для каждой из которых изготовил гильзочку с водой. И ленты сам раскрашивал, и надпись сам сделал: «Поэту – от садовников и штрафной пехоты». И поехал в столицу. На похороны он не успел, да и не стремился. Ему было важно положить венок на могилу в знак признательности барду.

Моя знакомая как-то сказала: если бы читатели отдали по часу жизни за любимых поэтов и писателей, те жили бы много дольше. Если бы все, кто любил Высоцкого, отдали поэту частичку своего сердца – своей жизни – час, минуту, день – он бы жил веками…»

Ссылка по теме:

«Я не люблю…» К 35-летию жизни без Высоцкого >>>

Москва – Санкт-Петербург – Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»