30 сентября по православному календарю именины, единственные, между прочим, у всех девочек, девушек, тетенек и бабушек, что носят в русскообитаемом мире имена трех сестер – христианских великомучениц и их мамы. До сих пор удивляюсь, когда слышу клише: «самый светлый православный праздник»: Вера то с Надеждой, Софьей и Любовью прошли через такой ад за свою религиозную стойкость, что всякий раз, когда читаю про эти мучения, – волосы дыбом!

«До исторического материализма» (поясняем нечитавшим или подзабывшим один из ярких эвфемизмов Остапа Бендера, что речь идет о периоде до Октябрьской революции), если верить первым данным статистики (а почему бы и не верить?!) Надь, Сонь, Вер и Люб в Российской империи было на 2 порядка меньше, чем Маш, Дусь, Кать или Анют.

И дело, конечно, не только в том, что именины у Веры и Софии были лишь «раз в году» – не то, что, к примеру, у Марий (ведь и в СССР эти имена были не слишком популярны, и распространены ровно в таком же соотношении, как в Империи, сначала с пафосными Элеонорами или Октябринами, позже – Ленами и Наташами). Скорее всего, причина кроется в том, что имена всех сестер – прямые символы целой концепции цивилизации. «София» все-таки завуалированная (для нашего языка) «мудрость». Да и в «компанию» к таким знаковым понятиям можно пригласить разве что Зою – саму жизнь…

Так что ясно, что при выборе для дочки такого «отягощенного» смыслами имени на родителей должен неизбежно давить семантический груз «Веры», «Надежды» и «Любви». Проще обойтись милыми Наташами и Люсями, Алёнами и прочими лапусями, а также всевозможными красивостями. Пусть девочки растут и наполняют свою жизнь ими же выбранными символами и приоритетами.

Нам же – составляющим (поневоле, точнее, по воле родителей, «наградивших» такими именами) концепта «Надежда, Вера, Любовь» – именно в таком порядке – неизбежно приходится трудиться на идею восстановления утраченной мировой гармонии.

Кстати, вы в курсе, что своих « трех сестер» Чехов тоже хотел назвать Надей, Верой и Соней, но счел (и правильно), что выйдет слишком прямолинейно, даже примитивно? Поэтому и обошелся Ольгой, Машей и Ириной. Ольга (и не только как имя жены) вместе с Анной вообще были его любимыми именами (при том, что он вместе с великим стариком Львом Николаевичем продолжал « портить» репутацию литературных Аннушек). Соней Антон Павлович нарек милую и умную трудяжку в «Дяде Ване». Надей же он назвал свою «финальную» героиню («Невеста»). Странные люди русские писатели – последний рассказ умирающего художника весь пронизан ожиданием чуда – в чистом виде надеждой на счастливые изменения в жизни соотечественников.

Гончаров любил имена «Вера» и «Надя»: в «Обрыве» главной героиней – совершенная «отрава» Вера, а в «Обыкновенной истории» появляется своевольная Наденька.

Вера – главная героиня «Фауста» Тургенева, хотя вообще-то Иван Сергеевич выбирал для своих «девушек» принципиально иные имена, как зарифмовал Бальмонт: « Елена, Маша, Лиза, Марианна/ И Ася, и несчастная Сусанна». Вера – один из самых непонятных женских персонажей, «недорассказанных» Лермонтовым в его «Княгине Лиговской». Черноволосая, вечно засыпающая, чрезвычайно загадочная и противоречивая Вера Владимировна – колоритная героиня «Шутки мецената» Аверченко.

Сонечка (Мармеладова) Достоевского, как и Софья (Фамусова) Грибоедова – это уже и вовсе «мировая сокровищница», как любят изъясняться малоизобретательные лекторы, «женских образов». С Любами все как-то не задалось – « Любовь Яровую» Тренева как удачу расценить трудно. Но вообще-то, как и в жизни, персонажей с именами Надя, Соня, Вера, Люба в отечественной классической литературе «кот наплакал» – уж больно «говорящие» метафоры для писателей со вкусом. Дольно часто, правда, они появляются в произведениях советских художников, да вот шедеврами эти работы не назовешь.

Но я отвлеклась. Ибо хотела рассказать не о выдуманных женщинах, живущих в пленительном мире литераторов-мужчин. Основная мысль спича состоит в том, что история государства российского подтверждает: при всех угнетениях слабого пола, пассионарную роль в развитии общества играли – в гораздо большем «именном» объеме – как раз Софьи, Веры и Надежды.

Возможно, для юных поколений 21 века личности Софьи Перовской и Софьи Ковалевской, Веры Засулич и Веры Комиссаржевской, Надежды Дуровой и Надежды Забелы- Врубель – незнакомки. Да и тем, кто жил в отцензурированном и идеологизированном прошлом веке, их биографии подавались в изрядно кастрированном или весьма искаженном, чтобы не сказать изуродованном, виде – что до революции, что после. Тем приятнее будет заново «открыть» для себя эти имена. Ежегодно, начиная с сегодняшней даты, 30 сентября NDNews.ru будет рассказывать о какой-нибудь занятной или необыкновенной Вере, Наде, Соне. С Любами, увы, в истории, как и в литературе, не заладилось.

Первоначально я думала раздать «всем сестрам по серьгам», т. е. объединить в одном тексте биографические миниатюры о Вере, Софье и Надежде. Из соображений объема, от этой идеи пришлось отказаться. Встал другой вопрос: персонаж с каким именем выбрать первым: Веру? Скажут, нескромно, начала со своей тезки. Соню? Но о бомбистке Перовской логичнее поведать в следующем году… Так что, начнем с Наденьки. Конкретно, с «золотой рыбки» вождя мирового пролетариата Ульянова- Ленина – Надежды Константиновны Крупской.

Тургеневская барышня в роли Пигмалиона ленинизма

В феврале 2014 года, в связи с промежуточной датой – 145 лет со дня рождения – о Крупской вспоминали как о жене человека, перевернувшего все течение XX века, его несколько нелепой и неотступной тени. Уж лучше б забыли…Рассказывали о НК неинтересно, грубовато, местами нагловато и пошловато.

Впрочем, и все жизнеописания Надежды Константиновны мало похожи на человеческую биографию. И дело не только в подходе советских исследователей. Даже в воспоминаниях её подруг редко проскальзывают тёплые или с изюминкой, нестандартные детали. Сплошь и рядом: «Была спокойна», «ничем не выдала своих чувств», «молчала, никто не видел ни слезинки», «высказывалась только по принципиальным вопросам», «работала много и методично», «никогда никому ни на что не жаловалась». Словно речь идёт о роботе. Все ровно и скучно. А ведь эта Наденька прожила большую и полную неожиданностей жизнь. Увы, так никем достойно и не написанную. Более того, во всех биографиях полно нелепиц и глупостей, искажений, преувеличений и противоречий.

Разумеется, и я не раскрою всю сложность этой «на все крючки» застегнутой дамы. А «закрывала» она, себя, кстати, вполне сознательно. И в силу воспитания, и в фарватере мировоззрения, и по причине образа жизни и личных склонностей.

Но кое-какие аспекты попробую прояснить или расцветить, ибо уже много лет пытаюсь понять свое отношение к этой женщине. С одной стороны, у Крупской был неплохой литературный вкус, огромный «читательский» стаж и опыт переводчика и редактора. Но у Надежды Константиновны напрочь отсутствовало чувство юмора. Во всяком случае, в вопросах восприятия произведений искусства она была твердо убеждена, что их главной целью является воспитание. Это осложнило жизнь и ей, и окружающим, а главное детским писателям, публикация произведений которых в 20-е – 30-е годы часто зависела от оценки замнаркома просвещения Крупской (об ее «крокодильей» схватке с К. Чуковским NDNews.ru писал в апреле >>>).

С другой стороны, у меня вызывает почти благоговейный трепет ее осознание несправедливости социального устройства как личной беды и участие в «большой борьбе» по изменению миропорядка – не для себя, а для тех, чья жизнь протекала во всех смыслах в беспросветной нищете… И речь идет не только об ее политической деятельности (тут как раз все сложно), а о просветительской работе: ведь НК, действительно, с 14 лет – еще гимназисткой – начала «давать уроки» и девочкам- пансионеркам, и взрослым дядькам-рабочим в вечерней школе (куда пошла работать после окончания одного из самых «продвинутых» в России высших учебных заведений для девушек – Бестужевских курсов), и крестьянским ребятишкам во время сибирской ссылки, и соратникам по борьбе, обращавшимся за помощью. Став «толстовкой», т.е. проникнувшись мыслью Льва Николаевича, что « у приобретших знания есть еще дело: поделиться этими знаниями, вернуть их назад тому народу, который воспитал нас», бестужевка Крупская включилась в проект «по исправлению и улучшению книг», издаваемых для народа. Тексты этой «библиотечки» Толстой, кстати, сам высылал своим единомышленникам. Эту работу – по подготовке к изданию общественно- политических трудов, книг по педагогике и «полезной» беллетристики она не оставила до конца жизни.

НК могла бы всего этого не делать: подавляющее большинство ее образованных сверстниц, как и поколения их мам-бабушек, мечтали лишь о счастливом замужестве с нотками интеллектуальности и благотворительности. И уж точно, они не желали выходить даже в личном общении за пределы своего социального круга… Народников и их последователей, на самом-то деле, было не так уж и много. К тому же часть их них быстро разочаровывалась, начиная работать на ниве народного образования и медицины. Тех же, кто, как Крупская, посвятил этому жизнь – и вовсе жалкие сотни на миллионы соотечественников.

Но все по порядку.

В какой-то степени это острое осознание царящей вокруг несправедливости и желание преобразовать действительность передалось НК «по наследству».

Ее дед – Игнатий Андреевич Крупский, закончивший военную карьеру в чине майора, был членом одного их декабристских обществ. После восстания на Сенатской был сослан из Волыни в Казань, где до самой своей кончины находился под негласным надзором полиции.

Ее отец – Константин Игнатьевич, воспитанник Петербургского кадетского корпуса, Михайловского артиллерийского училища, Военно-юридической академии еще в молодости сблизился с так называемыми «народниками», дружил с рядом «первомартовцев», помогал польским мятежникам после поражения восстания 1863-го года. Очень часто одними биографами (теми, что писали о Крупской до 90-х годов прошлого века) он упоминается как «участник Польского восстания 1863-го года», а другими (теми, что разоблачали «подругу Ильича» после августа 1991-го) как «участник подавления» этого же самого восстания. На самом деле, КИ не был не тем ни другим. В 1858 году 20-летний артиллерист подпоручик Константин Крупский служил в Смоленском пехотном полку, расквартированном в польском Кельце. Ему, как и старшему брату Александру, также служившему в Польше, и тоже влюбившемуся в европейскую культуру польского народа (братья Крупские – поляки лишь по рождению, православные в 5-м поколении, не знавшие языка далеких предков, начавших служить в России еще при Петре I, выучили польский, чтобы читать Мицкевича в оригинале и лучше понимать «душу музыки Шопена»!) понадобилось совсем немного времени, чтобы понять: в Польше зреет недовольство и среди крестьян, и среди польской интеллигенции, и среди шляхты. Из переписки братьев: «Надвигается восстание, мне страшно. Придется стрелять в народ. А ведь они борются за элементарные человеческие права». Подружившийся с несколькими польскими интеллигентами – членами I Интернационала поручик Крупский вскоре вступил в тайное общество – Комитет русских офицеров в Польше. Но… глубоко порядочный человек, абсолютно не склонный к насилию, при всех симпатиях к полякам, он не мог примкнуть к восстанию, ибо присягал русскому царю… И стрелять в друзей не желал, поэтому, в муках, как определили бы адекватные современные исследователи «когнитивного диссонанса», написал командиру полка прошение о переводе в центральные губернии России. И «милостивый Ксаверий Осипович», прекрасно понимавший ситуацию и всю надуманность причины перевода, прошение поручика, чей ум и благородство ценил, «удовлетворил». Удивительно, что это письмо, хранящееся в Госархиве, исследователи не потрудились прочесть… Зато не поленились воспроизвести семейный миф, как один из предков Крупских, бравших Измаил, женился на красотке из гарема паши… Это при том, что ни один из служивших тогда в имперской армии представителей фамилии, ну, никак не мог штурмовать именно эту крепость…

Но еще более оскорбительно, что многие современные авторы «хором» называют отца НК «неудачником», мол, и денег-то не заработал, и чахотку подхватил, и карьеру не сделал…. Полагаю, что и супруга Константина Игнатьевича, и его дочка окатили бы таких «писак» волной презрения. И уж точно они так не считали.

Елизавету Васильевну Тистрову (в замужестве Крупскую) – гувернантку в семье виленского помещика, что жил в одном из своих польских имений, в молодом, красивом и совсем небогатом поручике привлекла как раз одержимость «делать настоящее дело» «по закону и совести». Она активно поддерживала мужа, когда после окончания юридической академии назначенный чиновником в один из польских городов, он прекратил бесчинства, творимые в Польше жандармами и царскими чиновниками, противодействовал травле еврейского населения, построил и «поставил образцово» больницу для бедных, преследовал взяточничество. Разумеется, нажил влиятельных врагов. В результате, был уволен со службы «без объяснения причин». Но восстановлен в должности высшим имперским судом, благодаря личной настойчивости, помощи брата и поддержке жены и даже маленькой дочки. Это ли, позвольте вас спросить, жизненная неудача?! Крупскому еще и денежную компенсацию выплатили за «репутационный ущерб». Эти 11 тысяч Елизавета Васильевна после смерти мужа вложила в Наденькино… а вот ошибаетесь, не в приданое, а в образование!

Кстати, о жене юриста Крупского. Мама Надежды Константиновны – дочь горного инженера, рано осиротевшая, получившая образование и воспитание в Павловском институте благородных девиц (было в Петербурге такое учебное заведение для девочек), работая гувернанткой в семьях помещиков, насмотрелась на отношения «сословий»: на жестокость латифундистов по отношению к крестьянам, практически не изменившуюся после отмены крепостного права. Впоследствии, рассказывая дочери про массовые порки, свидетелями коих она была, ЕВ заметила: «Тогда-то я и поняла, что это за зверье – помещики». Она вместе с мужем воспитывала дочку в духе «свободы, равенства, братства». Православная мама и атеист отец не неволили Надю даже посещать церковь, заметив, что девочке это неинтересно и даже тягостно. Маленькая НК играла и с детьми бедняков (а, научившись читать, щедро делилась с ними знаниями, получая первый преподавательский опыт), и общалась с дочками маминых сокурсниц-дворянок.

Вообще, Крупские серьезно и ответственно подошли к воспитанию и образованию дочери. Две консервативных гимназии были отвергнуты, прежде чем Надин талант к познанию расцвел в прогрессивной гимназии Оболенской – заведении частном, но не коммерческом, полном педагогических новаторств.

Так что, согласитесь, политический и педагогический пути были словно предопределены НК судьбой. Впрочем, дорогу свою она выбирала самостоятельно. Довольно быстро разочаровалась в «теории малых дел», беседуя со старыми товарищами отца – «первомартовцами» и народовольцами. Относилась она к этим людям с чрезвычайным пиитетом (ведь Софья Перовская была почти идолом ее детства: организатора убийства Александра II казнили, когда Наде было 12 лет, девочка даже заболела, напряженно следя за процессом против Желябова, Перовской, Кибальчича, Фигнер), однако, это не помешало ей заметить : « то были уставшие люди со словно вынутой душой».

И еще одна заметочка по поводу Крупской- Перовской. Когда Перовская стала ее идеалом, Надя прочитала «Евгения Онегина». И больше всего эту странную девочку восхитило, как на балу уже замужняя Татьяна непроницаемо и бесстрастно реагировала на появление Онегина. « В революционной борьбе пригодится», – подумала Надя и стала «вырабатывать» эту черту у себя. Впоследствии многие товарищи рассказывали, что это умение не проявлять эмоции несколько раз спасло во время ареста не только НК, но и многих ее товарищей: во время допросов следователи не могли ничего «прочитать» по ее лицу…

Новости «Новый Регион – Челябинск» в Facebook*, Одноклассниках и в контакте

Так вот о жизненном выборе НК. Обычные девушки в юности влюбляются в кавалеров. Надюша потеряла голову от марксизма, по ее словам: «Марксизм дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала жизнь». Любые другие чувства по сравнению с этой целью казались мелкими и никчёмными. Надя даже выучила немецкий язык, чтобы читать Маркса и Энгельса на языке «оригинала». Постепенно она становилась фанаткой, поэтому, вероятно, никаких комплексов, страданий от «отсутствия» личной жизни Надежда Константиновна не ощущала. Пока не появился ОН.

В общем, не очень важно, познакомила ли Надю с Владимиром Ульяновым эффектная марксистка Апполинария Якубова, в которую тот был безответно влюблен, или она впервые увидела его в вечерней школе, где работала. Ясно, что он поразил, почти сразил её решительностью и безапелляционностью суждений, ибо с первых дней их знакомства этот холерик вёл себя как лидер. Более же тесное знакомство Надя и Володя свели (ах, мечта) в публичной библиотеке! – разговорившись об « общем деле», они не только пошли вместе домой, но и вообще больше не расставались, и, как это знали миллионы советских школьников еще лет 30 назад, через некоторое время поженились в сибирской ссылке – в Шушенском, куда к 28-летнему «Старику» (партийная кличка В. Ульянова) приехала фальшивая невеста – «Минога» (псевдоним Н. Крупской).

Об их отношениях: мол, Ленин, как и его семья, подсмеивался над лупоглазой непривлекательной «селедочной» внешностью НК; Надя его приворожила только пирожками мамы; сама же НК – полная неумеха – могла лишь сжигать яичницу из 4 яиц, что и сгубило артерии вождя, наглухо забив их холестерином, в последние 25 лет кто только чего не написал. Все это, дорогие мои, наветы и невежество.

Во-первых, Владимир Ильич был воспитанным, дружелюбным и образованным мужчиной. Жену он, так же как и ее родители, называл «рыбкой» или «золотой рыбкой» вовсе не потому, что из-за базедовой болезни у нее глаза были навыкате, а потому что родилась она под знаком Рыб. Партийная же кличка «Рыба» самой НК и была предложена как некая инверсия ее необычного разума.

Во-вторых, Надежда Крупская до 1912 года, пока ее не изуродовало заболевание щитовидной железы, была весьма привлекательной женщиной: стройной и статной, с великолепной кожей и дивным цветом лица, длинными «поляцкими» глазами и пухлыми, как сказали бы сейчас «сексуальными», губами, и роскошной косой. У НК были красивые ноги и аристократические кисти рук. Опростоволосьте Скарлетт Йоханссон, добавьте ей исторического шарма – и вот вам Крупская в молодости. Впрочем, и об этом NDNews.ru в апреле уже писал >>>.

НК не была кокеткой и модницей, но была всегда аккуратно одета в отлично подогнанные мамой платья- юбки- блузки. И никогда, даже когда в 1918 вынуждена была натянуть шапку-ушанку, не повязывала голову платком: только шляпки! Пусть даже смахивающие на кастрюлю или ведро.

Простая прическа?! Так друзья мои, это же был тренд прогрессивных девушек второй половины XIX века: обходиться без прислуги, т. е самим одеваться-причесываться, вести хозяйство. О, да, домашнюю работу Крупская и вправду называла «мурой», но выполняла! Она разбила огород в Шушенском и гордилась своим огурцами и тыквами, там же «победила» русскую печь и научилась управляться с ухватом. Мама готовила, конечно, искуснее, но Елизавета Васильевна стряпать любила, как и шить, и обустраивать дом. И зять ей был симпатичен своей интеллигентностью, уживчивостью, нетребовательностью, хотя ЕВ и критиковала его за то, что он – юрист – не занимается «настоящим» делом… Но до самой смерти она помогала эти «вечным студентам», создавая для них более-менее приемлемую обстановку домашнего уюта. А как-то раз, когда Ульяновы – Крупские остались «на бобах», даже договорилась с одной из своих старинных приятельниц, что они с дочкой какое-то время поживут в Бельгии в ее заведении.

Заведение, правда, оказалось, борделем… Но Надежда Константиновна с интересом изучала быт и нравы работниц сексуальной сферы. Это «предприятие», кстати, в Брюсселе функционирует и поныне, как отель, разумеется, но интерьерная аутентичность сохранена…

Любопытствующим даже сообщают, что в одном из номеров когда-то проживала «мадам Ленин». Но я опять отвлеклась от предмета рассказа.

У Наденьки – гимназистки, курсистки, учительницы, даже у политической ссыльной были поклонники. Судите сами – по фотографиям.

Так что легко поверить ее воспоминаниям о жизни молодоженов Ульяновых: «если я не пишу об этом, это не значит, что у нас этого не было. Была и поэзия, и молодая страсть». Приправленная, несомненно, марксизмом. И это приправа, полагаю, получше будет, нежели скандалы по поводу нехватки денег, измен и прочих бытовых некрасивостей.

«Мы хотели жить и работать вместе». Они хотели, и это у них получилось. Ленин ценил пытливый мозг и эрудицию жены, она была его самым взыскательным критиком. Социал-демократы не единожды рассказывали, что Крупская была очень внимательна к работам и выступлениям мужа, замечая в его речи и текстах, как правило, логичных и образных, малейшую погрешность. НК временами с ним не соглашалась, часто требовала более ясных и коротких формулировок, меньшей «увлеченности», и Ленин к ней прислушивался. Любовь НК к мужу соединялась с несокрушимой верой в их общее дело и проникновенным пониманием. Не следует думать, будто в трудах Ленина «нет Надежды Константиновны». Образованная и внимательная она умела мудро и незаметно направить его руку, сделав вид, что лишь помогает мужу – мыслителю и политику. Крупская не была ни «наседкой», ни «душечкой». Ей не нужно было славы, дешёвых и даже заслуженных похвал личным достижениям, её Галатеей стал Владимир Ильич, и она удачно справилась с ролью, если хотите, Пигмалиона. Ибо, как сказал автор известного литературного «Пигмалиона» Бернард Шоу: «За каждым великим мужчиной стоит женщина, которая в него верила… И любила».

Правда, страшно даже представить, что думала НК в годы, когда мозг ВИ разрушала неумолимая болезнь, и еще ужаснее, наверное, были ее мысли другого периода – 30-х годов: как же так случилось, что их с Володей «большая борьба» привела к такой катастрофе… Если, конечно, она об этом вообще размышляла. Хотя мне почему-то кажется, что размышляла. И еще представляется, что Ленин в эмиграции нравился ей гораздо больше, чем Ленин после 1917-го. Неслучайно же, занятая делом всей своей жизни – просвещением, Надежда Константиновна в 1919-м году во время командировки «к нам» – на Урал и в Сибирь, просит у мужа согласия остаться поработать на Урале и получает письмо: «…и как ты могла придумать такое? Остаться на Урале?! Прости, но я был потрясён». Но это уже совсем другой разговор.

Ленину и Крупской было интересно вместе во все периоды совместной жизни. У НК в мемуарах есть прелестная новелла о том, как они вместе с ВИ изучали – и каким необычным способом и где!– английский язык. В арсенале у обоих супругов были немецкий и французский, когда в Шушенском они принялись переводить (в том числе, и по финансовым соображениям) полученный ею еще в Петербурге огромный социологический труд Сиднея и Беатрисы Вебб «Теория и практика английского тред-юнионизма». До этого времени и Владимир Ильич, и Надежда Константиновна изучали английский лишь в тюрьме. При переводе им стало подспорьем немецкое издание работы Веббов. Оба были увлечены, и перевод получился удачный. Но английский язык по самоучителю вызывал много споров. В основном, о произношении. Владимир Ильич утверждал, что хорошо помнит, как произносила слова англичанка, занимавшаяся с сестрой Олей, а, де, у Нади произношение французское. Надя, поверив мужу на слово, не стала спорить, переучилась. А потом подтрунивала над Ильичем, когда, приехав в Англию, они выяснили, что ни их никто не понимает, ни они никого. Пришлось им объясняться с окружающими письменно, «пока не нашли учителя и не переучились».

Гибкий и заботливый ВИ нежно относился к «Надюше» и тогда, когда болезнь – не только опухоль щитовидной железы, но и простуженные почки, легкие, «фертильные» органы изменили ее до неузнаваемости. Кожа стала серой и вечно влажной – она даже перестала подавать руку товарищам. Постоянные отеки, симптомы Штельвага или «неподвижный взгляд» (редкое мигание, придающее глазу особое выражение) и Энрота (отек век, особенно верхних) сделали ее неприятной самой себе. Но Ленин, как будто, этого не замечал: он ведь знал высокую себестоимость нездоровья жены, подорванного вечными простудами и воспаленными железами во время беготни по урокам в сыром Петербурге и пребыванием в заключении. Ильич переживал, экономил деньги для лечения своей рыбки, а в год, когда НК перенесла тяжелую операцию, он не написал ни одной работы.

И вот да, еще про партийные деньги. Когда стало «можно», масса «незнаек» начала писать о том, как Крупские «жировали», тратя «большевистскую казну» на безбедную жизнь в Швейцарии и прочей Европе. Складывалось впечатление, что Ленин с Крупской «проедали и проматывали» прямо таки «народные рублики». На самом деле, это произошло наложение сегодняшней оптики на другой исторический контекст. Довольно бережливые и неприхотливые ВЛ и НК, если уж даже и брать в расчет «деньги партии», «транжирили» деньги русских богатеев – главных кошельков отечественной социал- демократии и большевизма…

И напоследок (хотя, конечно, об НК можно рассказать еще немало занятного и грустного) я поделюсь с вами открытием: Надежда Константиновна Крупская – это не тень и не верная спутница вождя мирового пролетариата, это «тургеневская барышня». Чистая, скромная и образованная. Явный интроверт с глубокой внутренней жизнью. Подруга – непременно – главного героя, оценившая его истинные достоинства и желание служить идее. При внешней апатии обладает сильным характером, который может быть в обычных обстоятельствах и незаметен. Она ставит перед собой цель и идёт к ней, не сворачивая с пути. Может даже пожертвовать собой ради большой идеи.

Вы, конечно, можете относиться к ней как Аркадий Аверченко, что едко шутит и горько грустит о недостижимости подобного женского идеала в рассказе «Смерть девушки у изгороди». Или как Инокентий Анненский, что без всякой симпатии сравнивает тургеневскую героиню с былинной поляницей грандиозных размеров, сажающей богатыря в карман и предлагающей ему «сотворить с ней любовь», после чего богатырь гибнет. Или – еще равнодушнее, на манер Сергея Довлатова, заметившего: «знаменитые тургеневские женщины вызывают любые чувства, кроме желания с ними познакомиться». Мне же тургеневские девушки кажутся одновременно и вымершим видом, наподобие мамонтов, и прообразом женщины будущего, о коих непонятно и чудесно Гумилев сложил:

Вы надменны, нежны и чисты,

В вас так много безбурно-осеннего

От аллеи, где кружат листы.

Никогда ничему не поверите,

Прежде чем не сочтете, не смерите,

Никогда никуда не пойдете,

Коль на карте путей не найдете.

И вам чужд тот безумный охотник,

Что, взойдя на нагую скалу,

В пьяном счастье, в тоске безотчетной

Прямо в солнце пускает стрелу.

Челябинск, Вера Владимирова

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»