15 августа 1990 года в автомобильной катастрофе погиб Виктор Цой. Прошло 25 лет. Его не забыли. И до сих пор гадают: он сам, его песни – что это было и почему до сих пор так важно для нас?

NDNews.ru предлагает мнения двух человек, воочию наблюдавших за восхождением звезды Цоя (один по собственной воле, другой в силу обстоятельств: в конце 80-х популярность группы «Кино» и лично Цоя была так велика, что этот низкий, чуть усталый голос не звучал разве что из утюга – даже если не хочешь – услышишь) и попытавшихся теперь, через 25 лет, понять, почему он ушел, а его голос остался.

Брюс Ли советского декаданса

Марина Краенко

Да- да, именно так – лапидарно, в духе самого Виктора Робертовича я – через четверть века после его катастрофической гибели – могу сформулировать свои впечатления о старшем сверстнике. Понять во второй половине 80-х, о чем столь монотонно поет этот юноша, я не смогла, настроением его искусства не прониклась. Его же собственные объяснения в духе: разжевывать смысл песен – все равно, что раскрывать соль анекдота – тоже ситуацию не проясняли. И Цой пел в мире почти параллельном. Хотя одна строчка из ВЦ совпадала с моим «прямолинейным» ощущением от двух отечественных столиц : «А мне не нравится город Москва, мне нравится Ленинград».

Другой же рефрен точно – ну до смешного – характеризовал одного из нравившихся мне в раннем студенчестве поклонников:

Моё настроение зависит от количества выпитого пива.

Я никому не нужен, и никто не нужен мне.

Но образ Цоя, при всем своем общем равнодушии к нему и происходящему вокруг певца, я отметила. Еще бы, нестандартная внешность, весь в черном, усердно сажает свои «алюминиевые огурцы на брезентовом поле» и « кочегарит»:

Сталь между пальцев, сжатый кулак.

Удар выше кисти, терзающий плоть,

Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд.

Разрушенный мир, разбитые лбы, разломанный надвое хлеб.

И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,

А кто-то так рад, кто-то так рад...

Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе.

Тот, у кого есть хороший жизненный план, вряд ли будет думать о чем-то другом.

Я объявляю свой дом безъядерной зоной!

Я объявляю свой двор безъядерной зоной!

Я объявляю свой город безъядерной зоной!..

Группа крови – на рукаве, мой порядковый номер – на рукаве,

Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:

Не остаться в этой траве, не остаться в этой траве.

Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!..

Мама – Анархия, папа – стакан портвейна.

Мама – Анархия, папа – стакан портвейна.

Мама – Анархия, папа – стакан портвейна.

Мама – Анархия, папа – стакан портвейна…

Но если есть в кармане пачка сигарет,

Значит все не так уж плохо на сегодняшний день…

Эта песня – кочегара рок! Эта песня – кочегара рок!

Эта песня – кочегара рок! Эта песня – кочегара рок!

Эта песня – кочегара рок! Эта песня – кочегара рок!

Эта песня – кочегара рок! Эта песня – кочегара рок!

Эта песня – кочегара рок! Эта песня – кочегара рок!

Эта песня – кочегара рок! Эта песня – кочегара рок!

При этом – жгучая символика образов передается в апатичной, невозмутимой форме и с почти сонной – вежливой и отстраненной интонацией «восточного человека».

Успех – ошеломительный, после гибели певца поклонники, как околдованные продолжают писать: «Цой жив!» Более того, сумасшедшие апологеты всерьез и помногу пишут, что творчество Цоя – это астральный процесс, что продолжается и по сей день, а сам автор, по большей части (но это сугубо мое личное – пристрастное – мнение), суконных текстов – вовсе и не погиб на ночном шоссе, а стал пророком или великим посвященным, скрывающимся где-то в Тибете (вариантов такого бреда я прочитала не менее 10)! Ну и плюсом, конечно, после вышедшей в 1999-м году книги Зуфара Кадикова «По следам пророка», многие, мягко говоря, невежественные фанаты ВЦ стали искать в сжатых формулах его песен скрытые оккультные знания.

Конечно, частично это объясняется тем, что долгое время серьезно писать о смысле песен ВЦ в филологической среде считалось плохим тоном. И потому песням Цоя «повезло» меньше всего: о текстах Гребенщикова или Башлачева уже лет 10 назад вышло немало приличных статей и исследований. А вот песни Цоя либо объявлялись перестроечными лозунгами 80-х гг., либо об их смысле было не принято говорить, либо они трактовались как « сакральные» тексты.

Но вот и перестройка канула в лету, а песни Цоя актуальны. Правда, тексты, по-прежнему, мало изучены адекватными специалистами, зато превращены не шибко образованными или чересчур предприимчивыми почитателями в метафизическую тайну. Или – ну это уже из ряда абсурда, такими одиозными деятелями, как питерский политсумасшедший Федоров, объявлены «провокациями, изготовленными в ЦРУ». Так и хочется спросить: кем изготовлены-то? Бротиганом?! А кем, в таком случае переведены – уж не Бродским ли?!

Но это к слову: когда наука молчит, слово берут дилетанты и напрочь выносят и без того слабый мозг «верных фанатов» Цоя. «Слабый» просто потому, что их многолетняя экзальтация явно носит нездоровый характер, вызывающий массу вопросов, в том числе: а не пробовали жить своей жизнью, а не символами из чужих текстов или памятью о давно погибшем поэте.

Так что, если одни филологи, искусствоведы и культурологи будут принципиально «молчать о рок-героях», а другие будут продолжать говорить на птичьем языке, то неизбежно рок-поэзия станет полем для самых разных спекуляций (вплоть до вербовки молодежи в тоталитарные секты).

Я перечитав некоторое время назад все тексты Цоя, была многим разочарована. Раздражена, когда читала, например ЭТО:

Я люблю, когда есть чего пить, я люблю, когда есть чего есть…

или не менее корявое, да простят меня все «цоисты»:

И огня нет, и курить нет.

Эти «фишки» напомнили мне ломаный русский одного англицкого знакомца: «своя белья рядом с телой» (мы коллективно – и довольно долго – пытались расшифровывать эту «непонятку», пока не сообразили, что воспроизводится поговорка « своя рубашка ближе к телу»).

Когда же я дошла до цоевских строчек:

Я хочу быть с тобой... С тобой... С тобой... Я хочу быть с тобой... Я хочу быть с тобой, – то, разумеется, тут же вспомнила восхитительный текст Ильи Кормильцева « Я хочу быть с тобой» для Наутилуса, в коем и слова, и, главное, сама тема мне кажутся много интереснее …

«Новый Регион – Челябинск» в контакте, Одноклассниках и Facebook*

Но – все авторы разные, и, снимая срез мнений соотечественников о Цое, я многое поняла и в его феномене и в толерантности как принципе отношения к любому творчеству.

И вот что по этому поводу скажу: как всякий художник, Цой был отличным, в том числе и социальным, камертоном. Для советского поколения 80-х, когда об идиотизме социализма уже можно было и не говорить – всем все было понятно, а молодежи ( которой в силу юного возраста слишком многие помыкали) оставалось лишь «ждать перемен», скрывая накал бушующих эмоций под напускным равнодушием, Цой стал выразителем художественных идей, что еще просвещенный Монтескьё обозначил как «декаденс». Упадок – но в силу разрушенных, хотя еще и не павших оков исчерпавшего себя социального устройства, которому художники противопоставляют индивидуализм, необыкновенный стиль и т. д… Упадок, но такого эстетического накала , что стоит сотен академических – потускневших и потерявших смысл и свежесть восприятия – «шедевров». Упадок, что становится качественным скачком в искусстве. Да- да, у Цоя были великие предшественники – Бодлер, Метерлинк, Уайльд, Вертинский. Они, кстати, тоже простраивали свои романтические образы предпочтительно в мрачных или контрастных черно- белых тонах… Их язык мне более симпатичен, нежели « жестяная» форма Цоя, но Цой – следующее поколение за Высоцким – уловил ту форму, что короче и не менее емко выразила настроение современников – свои собственные ощущения, мысли, ожидания и катастрофичное, но при этом романтизированное настоящее. Декаданс в той форме, что придал ему на излете советской эпохи ВЦ, очень точно отражал жизнь «обыкновенных советских людей» – их меланхоличные настроения, желания перевернуть сформировавшиеся устои и разрушить клише. Цой – это отдельная субкультура, полноценная ветвь культуры, отразившая состояние мыслей и чувств юной части общества. И именно, как декадента, но в грозном – ругательном смысле, воспринимал фигуру Цоя Дмитрий Сухарев, желчно зафиксировавший в конце прошлого века:

ЦОЙ С ВАМИ

Cеребряного века побрякушки

Не патиной подернуты, а тиной.

Они – прекраснодушные ракушки

На старице, где лилии с гнильцой.

– Ты с нами, Цой! – взывают молодицы

И по столице шастают рысцой.

Они прекраснолики. Краснолицы.

Он с ними, Цой.

ВЦ, конечно, не поющий поэт, но современникам был нужен, видимо, такой персонаж. Поэтому мне кажется, более точно выразила впечатление «нефанатов» Виктора Робертовича поэт Татьяна Щербина, написавшая за 2 года до гибели певца:

Он поёт в микрофон как в цветок.

Зигфрид из ПТУ,

тушью-пером расцарапывая каток, где все на коньках,

кто отбросил – тот сунул ступни на горящую сковороду.

Он чертит: снимай коньки, не лозунг, а хит,

не мученик – супермен

в Трагедистане, где мы не живём, а ждём перемен.

Двадцать лет в загоне катка

на котурнах в колодках с лезвием,

бреющим снежную бороду льда.

И любые узоры от бритв – это кровавые полосы кода:

СССР – Трагедистан,

только это мы чертим на спинке души,

раньше имевшей бюст и стан,

брата и антипода.

Вот оно, брюшко и крышка и спинка с мальками душ

подо льдом. Но кончается тушь,

и, может быть, начинается дом.

И, конечно, на посошок не могу не сказать: Цой крайне удачно простроил свой художественный образ. На волне увлечения в СССР восточными единоборствами и воплощавшими их персонажами, он подчеркнул свою, так сказать «восточность» – стал «нашим» Брюсом Ли.

Время 80-х годов ушедшего века без Цоя непредставимо, так что прав, видимо, Артемий Троицкий: «У всех нас есть свой Цой и всем нам кажется, что мы в нём нуждаемся. Вам не суждено жить в мире без Цоя. Мне тоже…»

Тень Цоя

Сергей Ясинский

Боже-ты-мой, товарищи, Бошетунмай! Двадцать пять. Уже! Даже не буду считать, сколько бы ему сейчас – всё равно непостижимо уму. Яркая вспышка Черной Звезды в сумерках белой ночи. Непредсказуемая прихоть в цепи перерождений. Неизвестный солдат другой Вселенной. Один из многих, что приходят вовремя, но уходят досрочно. И взлетая, оставляют Земле лишь тень.

Не стоит пытаться искать ответ на вопрос, в чем смысл его творчества или смысл его жизни – потому что это всего лишь объяснение, чем он полезен для нас. Полезен, ха! Слишком мелко для истинного понимания. Разве в пользе ответ? Можно ли измерить этот смысл, например, рублями? Нет: лабиринты Мироздания не пользуются валютой.

Мы, конечно, можем как-то применить то, что осталось – но не нахальство ли, уважаемые, думать, что именно для того всё и происходит в этом мире, чтобы мы могли это как-то применить? Что за потребительский подход?! (цензурно выражаясь). Значительный Вклад в Искусство, Глубокий След в Истории Человечества, Непреходящая Культурная Ценность – всё это образцы потребительства и ложные ответы. Если что-то вдруг нас потрясло и пронзило, зацепило и увлекло – это наши личные проблемы, даже если нас много.

Летит маленький каменный шарик по бескрайнему космическому Океану. Весь облеплен крошечными созданиями, которые живут всего ничего, а иные – и того меньше. А в это время, где-нибудь в параллельном мире, происходят грандиозные события. Да такие грандиозные, что отдельные артефакты аж вылетают за пределы тамошнего пространства и достигают Земли. Битва Титанов. Рождение новой Вселенной. Конец Фильма. Но мы не знаем об этом. Мы знаем только то, что видим. А видим только то, что прилетело. И умозаключаем: так это же для нашей пользы! Логично.

Или некто, кто не существует – поскольку не обладает признаками существования – просто проходил мимо: зашел и вышел, бросив на ходу несколько фраз, которые для нас прозвучали песнями. Он ничего такого, о чем мы думаем как о факте, даже не имел в виду. Нам показалось. Сказал, ушел и забыл. Но мы-то помним: мы же слышали! Это же не просто так!

Всё существующее, включая человека – это некая непонятная субстанция, принимающая разнообразные формы в соответствие с некими непонятными правилами. А когда она не имеет вида – её не существует. Но она есть! В каком-то другом смысле – не в нашем. И сколько еще недоступных нашему пониманию форм она способна принять – это никому не известно. И что она есть такое – тоже неизвестно. Разве возможно постичь смысл её изменений?!

Постичь нельзя, но обнаружить можно. Оно сам время от времени прорывается к нам из небытия. Появляется некий человек, которого здесь быть не должно, и делает нечто такое, что мы чувствуем: вот оно. Мы понимаем это каждый по-своему или не понимаем вообще ничего, но это становится нашим. Точней сказать, это и было нашим изначально, а сейчас лишь стало заметным. Потому, что прозвучало. Для того и нужен нам этот человек.

Он говорит – и мы узнаём нашу реальность. Мы знаем, что это есть. Когда говорят другие, мы этого не чувствуем. Или знаем, что этого нет. Или знаем, что это не наше. Ну а с ним вот так: он рассказывает о себе – а говорит о нас. И все видят: в этих словах – правда. И жизнь именно такая, и мысли в ней те же. За это и ценят. Или, как он сам отметил: «за честность нам прощают всё». Этим объясняется и длительность его популярности, и странная его популярность у новых поколений, узнавших о нём постфактум. Жизнь-то не изменилась! Вместо чистой воды – всё те же лужи. И оркестр играет, как играл. По-прежнему, между Войной и Миром – Земля. Сказанное четверть века назад, к сожалению, не устарело.

«...Мне не нравится то, что здесь было,

И мне не нравится то, что здесь есть».

Конечно, он жив.

Челябинск, Марина Краенко, Сергей Ясинский

* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.

© 2015, РИА «Новый День»