«Это была плохая идея уйти от очевидного сравнения с трезубцем Посейдона. К тому же, и окраска флага была бы тогда вполне уместна – синяя вода моря над желтым песком его же дна, чем не символическое закрепление Автономной Республики Крым в составе типа унитарной Украины? Но, вместо Посейдона, объяснение зачем-то выстроили вокруг какого-то полусокола-полуястреба, с поднятыми вверх крыльями, который летал перед киевским князем что ли из рода Рюриковичей, а, значит, при взгляде на него в лоб и получался трезубец. Но вот он при взгляде в те времена получался, а если сейчас посмотреть, то видишь вилы. И никаких Рюриковичей. А с другой стороны, возвращаясь к флагу, который в их официальной и современной трактовке означает бескрайнее синее небо над желтым пшеничным полем, тоже никакого трезубца не получается. Если Украина – великая аграрная держава и поле под небом флаг ее, то опять выходит, что как герб нужны вилы. А рассуждения о большом гербе для государства, которые ведутся в Украине с момента обретения Независимости, и вовсе беспредметны. На нем должны быть изображены грабли. Большие грабли», – вот типовой набор рассуждений, который можно услышать от своего попутчика в уютном спальном вагоне поезда «Киев-Москва», если не сразу выкладывать на стол украинский паспорт.
Если достать документ, то разговор пойдет в другом русле, например, начнется с безобидного вопроса: «А зачем вы, хахлы, у нас газ тырите?». А если не доставать, то и речь с неизбежностью пойдет о символах. Обсудят Майдан (на котором, вместо символа Независимости a.k.a. у киевлян «Галя», должна быть газовая труба, уходящая в небо) и поговорят о вилах (вот обычно они от закона выходят, так и Украина со своей независимостью в беспредел пошла). Дальше начнутся сравнения, ведь понятно сразу, что большим гербом Российской Федерации является двуглавый орел, а малым… Большинство попутчиков почему-то пытаются доказать, что малым гербом России является пятиконечная звезда. Разуверить невозможно. А как иначе, ведь не зря на Спасской башне и у героев на груди, и пр.? А дальше разговор вообще переходит на Путина, мирового лидера, и тут Егор как раз и достает свой паспорт, кладет его на стол, бурча под нос что-то вроде «Граница» или «Таможня», а дальше можно и спать укладываться, уже никто не будет трахать тебя в мозг.
Он часто ездил в Москву. Поездом и на один день, но дела обычно занимали не больше часа, а встречаться с кем-то из старых приятелей было почти невозможно. Хотя бы по той причине, что московские одноклассники Егора упорно определяли его «хахлом», несмотря на то, что вместе с ними он начинал пить водку в переулках у Курского вокзала. И прогуливать уроки с девчонками на квартирах тех, кто жил поближе к школе – на Земляном Валу. И, единственный в классе, мог перечислить все бульвары в Бульварном кольце. И вообще там родился. И вся его карьера «хахла» состояла только из одного шага – уехал.
Когда спустя несколько лет начал приезжать, то разговоры с приятелями случались почему-то те же, что и с попутчиками в поезде. Понимая, что следующей фразой от друзей детства будет нечто вроде «А чё ты вообще сюда ездишь? Москва нерезиновая», Егор заранее перестал встречаться с одноклассниками.
Ездил он как раз не для того, чтобы остаться в нерезиновой, а, почти наоборот, чтобы регулярно приезжать и уезжать из нее. Это стало для него бизнесом. Если во времена Гоголя симпатичное полужулье ездило в провинцию торговать столицей, то в наше время точно такие же симпатяги торгуют Украиной в Москве. Пользуясь, в общем-то, ровно тем же – весьма искаженными представлениями крупного российского капитала, чиновников, собственников масс-медиа и прочих, включая респектабельных бандитов, о том, что действительно происходит в Украине.
Она, Украина для москвичей, похожа на помесь Дикого Запада, из вестернов и анекдотов про бандеровцев, с Дикой Россией 90-х, из телесериала «Бригада» и фильма «Олигарх» – дикая власть, дикие олигархи, а нищие люди никак не могут освоить огромные природные и инфраструктурные богатства, заводы, фабрики и порты. Которые, со времен СССР, сохранились в идиллическом состоянии. И хоть власть и политика коррумпирована пиндосами, она с радостью бросается в объятья братьев-славян – так, можно прямо с улицы отворить ногою дверь в любой высокий кабинет и за умеренное бабло решить вопрос в пользу Москвы.
И если внутри Украины ее уникальными возможностями считают трудолюбие нации, транзит и чернозем, то в Москве продается совсем другое. Подкрепление уверенности москвичей в том, что эта территория всего-лишь недо-Россия или недо-Москва (только поменьше, потупее и победней) – это продукт, на который всегда есть спрос. А, значит, это и есть тот единственный и самый эффективный способ получить немного верного бабла на реализацию московских проектов в Украине. Бизнес-проекты полагается заваливать чем быстрее, тем лучше – списывая неудачи на все тех же пиндосов и местную специфику. Медиа- и полит-проекты делаются эффективными только виртуально, но ровно в этом вся их цель.
Поэтому Егору было все равно, к кому идти в Москве и какую искать работу. Вкратце это называлось «представитель на Украине», а внутри могло находиться все что угодно. Для этого надо было всего-лишь приехать в Москву из Украины и, тем же вечером, уехать обратно в Киев – «а как же там всё без присмотра?».
Итак, поезд, еще украинский вечер, плавно стремящийся к российской ночи, очередной диалог с попутчиком и теперь Егор курил, глядя на свое отражение, поскольку все равно ничего не было видно за окном. Он дежурно думал о том, что обычно в поездах не происходит ничего интересного – попутчик оказывается неумен, сон отсутствует, утром всегда чувствуешь себя слегка помятым бомжом, а красивые девушки либо безнадежно с другими, либо по четкому тарифу. Одна из таких девушек, вроде тарифных, стояла как раз в тамбуре и была она не то, чтобы красива, но подозрительно ухожена для поезда, хорошо одета и молода.
– Молодой человек, – вдруг сказала она, – а у вас 100 долларов не найдется?
– Разве что в обмен на минет, – неожиданно для себя самого ответил Егор, чуть пошатнувшись и покраснев.
– Ну, а как же! – девушка с готовностью шагнула к нему.
Егор достал 100 долларов и расстегнул ширинку. Она опустилась на колени.
Когда все закончилось, Егору стало интересно. Все-таки за деньги у него сосали первый раз в жизни.
– Скажите, – спросил он, – а на «Лексус» также насосать можно?
– Нет, – сказала девушка, доставая салфетку из пачки, – так на вагон-ресторан насосать можно, когда в поезде банкомата нет. А, впрочем, с «Лексусом», – продолжила она, поднимаясь и закуривая, – технология та же: дяденька, а у вас ненужного «Лексуса» не найдется для честной девушки?
– И что тоже одного минета хватает?
– Когда как, а вообще хватает. Мы девушки честные, простые, целей не скрываем и сами интересуемся.
– А если бы я сказал вам, что у меня нет 100 долларов?
– Тогда я бы ответила, что мне очень жаль, ведь я собиралась у вас отсосать. – Она затушила сигарету, сделав всего несколько затяжек, попыталась очаровательно улыбнуться и ушла в сторону вагона-ресторана.
– Никакой разницы, – почему-то подумал Егор о цели своей очередной поездки. Вагон-ресторан, впрочем, тоже был уже закрыт.
Утро началось с бесцеремонной побудки за полчаса до прибытия, которую осуществляла бесформенная проводница, и последующей сигареты в холодном тамбуре, выкуренной всухую, без завтрака и кофе, что немедленно превратило рот в пепельницу, лишенную слюны и желания хоть что-то произносить. Он вышел на крытый перрон Киевского вокзала, отправился к переходу на метро, отказываясь верить, что куда-то приехал, что на часах 6 утра и что еще 6 часов надо где-то бродить.
Встречи обычно назначались не раньше 12 и, поэтому, Егор доезжал на метро, если дело было зимой, до «Курской», а оттуда, по Малому Казенному, где его старая школа, на Покровку, а оттуда по Чистопрудному бульвару до Мясницкой, и в одном из кафе на ней усаживался завтракать. Если летом, то доходил пешком до «Арбатской», а дальше по Бульварному кольцу и шел всё туда же, на Мясницкую. Завтрак был долгий, включал в себя алкоголь, бессмысленное копание в ноутбуке по медленно загружаемым через wi-fi сайтам, подслушивание диалогов из-за соседних столиков, где обычно сидели такие же понаехавшие с рабочей надобностью в Москву люди, как и он.
Далее он вставал и опять отправлялся пешком до места своей встречи, ну а там уже и не надо было ничего говорить – просто кивать, соглашаться, получать в бухгалтерии 500-евровые бумажки, максимально кокетничать при написании расписки («двадцать две с половиной…», ой, «двадцать две штуки пятьсот», ой…) и уходить бродить дальше, до поезда на Киев, который в 23. Что-либо всерьез кому-то объяснять не приходилось, разве что пересказать актуальные новости украинской политики, и выслушать очередную порцию амбициозных планов на Украину. Предварительно, в режиме «телефон» и «почта», все согласовывалось еще до его визитов – поэтому задача всегда была одна: просто послушать их и взять деньги. На этот раз деньги брались на организацию экспертного клуба «Русский понедельник» у одного весьма приличного, смешанного и совместного бизнесмена, желающего показать в Кремле, что у него есть конкретные рычаги влияния на украинских opinion-leader'ов. Понятно, что никаким политологам и политэкспертам Егор не собирался раздавать деньги, поэтому «двадцатку» можно было смело оставлять себе, а то немногое, что оставалось сверху – как раз и хватало на еженедельную аренду зала под «экспертный клуб», девочку-тейпистку, анонсы и производство пресс-релизов со всем, что доверчивые украинские политологи наговорят «для России».
Остановившись у банкомата на Новом Арбате, чтобы снять очередную порцию рублей, Егор рассматривал девушку, стоявшую перед устройством, и пытался понять, крашенная она блондинка или натуральная. Девушка терзала банкомат долго, очевидно, снимая крупную сумму, но не введением нужного ей числа денег, а нажатием максимальной запрограммированной цифры, т.е. по 1000 рублей.
То, что она настоящая блондинка, он понял, когда увидел, что девушка каждый раз пересчитывает деньги, которые ей выдает банкомат. Это уметь надо.
Вспомнив еще блондинку в тамбуре и 100 долларов, Егор слегка повеселел.
В Москве, в таких поездках, всегда было не то, чтобы особенно скучно, скорее – слишком тихо. В голове ничего не происходило, звонить никому не хотелось, разговаривать было не с кем – хотелось как можно скорее вернуться домой. Можно, конечно, было бы летать самолетом – тогда, прилетая «Аэросвитом» в 9.20, ты около 11 утра оказывался на м. «Речной вокзал», ну а там уже к 12.00 приезжал бы на метро туда, куда тебе надо. Но вся эта атмосфера «самолет – маршрутка или такси – метро» лишала тебя нужного куража, да и потом все равно приходилось уезжать поездом, деньги-то везти. Поэтому просто и скучно приходилось бродить, ничего не покупая, чтобы не привлекать пакетами внимание милиции, периодически «накатывать» и курить одну за одной.
За соседним столиком в кафе сидела девушка, а на столе лежали телефон и почему-то ключи от квартиры с прямоугольным брелком от домофона. Егор даже не думал, что такие – их полагалось вставлять внутрь устройства, а не прижимать к сенсору как сейчас – еще где-то остались. Он смотрел на этот брелок и не мог понять, откуда взялось это странное чувство ожидания и ожидания чего – уж, конечно, не «стоя у стены в ожидании расстрела» и не в очереди у лифта в ожидании подъема, и не в пробке на перекрестке, ожидая сигнала светофора – а потом вдруг вспомнил самого себя и самого себя давным-давно, кого еще мы вспоминаем? Это ведь все к вопросу про окурочек в красной помаде. Подростки – особенно те, которые живут со строгими родителями – похожи на зэков. Им точно также больше приходится выдумывать, чем получать. Они живут в предчувствии радостей жизни, они ищут свидетельства того, что все будет хорошо – пусть не сейчас, так когда-нибудь. Телевизор, который они смотрят, дает ощущение, что на выходе в юношество получишь от жизни такую же яркую картинку. Сеанс как предчувствие, ага.
Кому – окурочек, а кому вот точно такой же ключ от подъезда – прямоугольник из пластика с перфорацией и чипом внутри. Он нашел его лет пятнадцать назад, на сером снегу под своей школой в Москве. Егор, которому тогда было тринадцать, очень гордился этим ключом – он даже написал с обратной стороны адрес, с указанием одного арбатского переулка, жизнь в котором ему казалась чрезвычайно престижной – и повесил его на свою связку. Чип наверняка открывал какой-то очень правильный подъезд с большими квартирами, где жили удивительно прекрасные люди. Это ведь был 1993 год и такой ключ на связке был все равно, что вырезанная из школьного альбома фотография, грубо вклеенная ПВА в чужой американский паспорт, который год спустя они с приятелем нашли в простреленной барсетке у гостиницы «Балчуг». Ни потерянным кем-то паспортом, ни найденным ключом никто не собирался пользоваться – просто они свидетельствовали о том, что существует какая-то другая жизнь и другая судьба, которая вполне может оказаться твоей. И в огромной коллекции этих подростковых артефактов ключ занимал важное место.
Еще Егор вспомнил, что постоянно думал о той, которая его потеряла. Это точно была женщина и ключ, конечно, выпал у нее из сумочки. Или из кармана шубы, когда нежная изящная рука доставала оттуда перчатку, ведь на самом деле это неудобно, если слишком тонкая кожа и длинные пальцы.
Еще у Егора тогда было очень странное представление о жительницах всех этих подъездов. Ему почему-то казалось, что богатая обеспеченная жизнь дает дамам возможность безнаказанно думать о прекрасном. То есть действительно жить тем, что слушать музыку, читать, смотреть на красивые вещи и, самое главное, полностью защитить себя от действующей модели мира с его невыносимыми обитателями и их бытом, а, значит, спокойно жить в своем мире. Таком, как ты его видишь и каким создаешь.
О существовании еще более невыносимого мира – мира пьянства, шоппинга, кокаина, фитнесса, спа, сериалов, глянцевых журналов, фотовспышек, бриллиантов, машин, курортов, власти, страха, грубости, жестокости, боли, равнодушия, силикона, диет, десертов, показов, чартеров, ювелирных магазинов, косметики, мата, насилия, мерзости, лишнего веса, маникюра, солярия, винной карты и комнатной псины – он тогда даже не догадывался. Ну и не подозревал, что когда они говорят «апельсиновые корки», то совсем не строчки Мандельштама имеются в виду, а целлюлит.
Но и то – открытие невыносимого мира только окончательно убедило Егора в иллюзии, что, наверно, все-таки есть женщины, которые не тратят свое время на всякую ересь, если их мужчины обеспечивают им финансовое, имиджевое и прочее благополучие. То есть, не делают жизнь своих мужчин бессмысленной и ужасной тем, что ежедневно пытаются убедить их в значимости собственной жизни, а поскольку самый простой путь для женщины оправдать существование – это родить ребенка, то на практике все и сводится к оценкам по данному критерию: я – мать, а ты – мудак. Он верил, что пусть не в русских селеньях, но есть еще женщины, которые будут судить тебя хотя бы двум критериям.
И если кто потерял тот ключ, то, конечно, именно такая женщина, а еще, может быть, она была его ровесница.
Девица, которая сидела за соседним столиком, была как раз его ровесница, но ничего из вышеописанного Егор никак не мог к ней применить. Она была слишком скучна, как и все, что он видел вокруг, а сентиментальные чувства к Женьке в Москве обычно обострялись так, что исключали любую ситуативную влюбленность.
Поэтому Егор встал и пошел бродить до следующего кафе.
У выхода из «Пирогов» на Малой Дмитровке Егор увидел странную пару. Коренастого прибалта в кожаном плаще лет 50, лицо которого казалось смутно знакомым, и длинного худого парня с еврейским носом, своего возраста в почему-то в скинхедовских ботинках. Оба стояли, быстро докуривая свои сигареты, а из кармана плаща старшего торчала бутылка коньяка.
– Ща, – сказал парень, – Милитарев получит свои 20 баксов.
– Интеллигенция, – сказал прибалт, – лучшие умы современности.
У Егора зазвонил телефон – «Колыбельной» Натана Ларсона, которую он поставил на Женьку. Почему-то в роуминге телефон звонил всегда этой мелодией, что безумно раздражало – радуешься, берешь трубку, а в ней кто-то совсем чужой.
– Консерватория, блять, – послышалось сбоку.
Егор поспешил уйти, сбросив звонок (батарея садилась к чертям собачьим) и размышляя по дороге к метро о загадочном Милитареве и о том, что ему сейчас будет.
Егор не знал, что, по определению старшего из пары уличных мародеров, политолога Милитарева можно узнать по крокодилу, с которым он часто выходил в общество, особенно в дождь.
А парочку эту он встретил еще раз. Поздним вечером того же дня, на перроне Киевского вокзала – оба были заметно пьянее, чем у «Пирогов» и по развернувшемуся диалогу стало понятно, что в этот вечер Милитареву удалось уйти.
– За что он крокодила потерял, а? – говорил один.
– Да, неожиданно закончился вечер, – отвечал другой, потирая сбитые костяшки пальцев.
Дмитрий Белянский, © 2008, «Новый Регион», 2.0
Публикации, размещенные на сайте newdaynews.ru до 5 марта 2015 года, являются частью архива и были выпущены другим СМИ. Редакция и учредитель РИА «Новый День» не несут ответственности за публикации других СМИ в соответствии с Законом РФ от 27.12.1991 № 2124-1 «О Средствах массовой информации».