Мировые ученые бьются над задачей – как остановить глобальное потепление. И некоторые меры, предлагаемые для решения планетарной задачи, звучат весьма радикально: чего стоит затея с масштабным выбросом серы в атмосферу. Почему все опробованные способы не работают, зачем России армия в Северном ледовитом и когда начнется новое Великое переселение народов – корреспонденту «Нового Дня» рассказали заведующий лабораторией физики климата и окружающей среды ИЕНиМ УрФУ Вячеслав Захаров и его коллега, ведущий научный сотрудник лаборатории Константин Грибанов.

– Климат на Земле меняется. Насколько это быстрый процесс, если смотреть на это с точки зрения человеческой жизни?

Вячеслав Захаров: В 60-е годы горные ледники Тянь-Шаня под Алма-Атой были совсем другими. Сейчас они растаяли примерно на 60-70%. Я помню, какими они были, – летом мы там катались на горных лыжах, соревнования проводили, сборы, а сейчас этого нет. Одни макушки остались. И это доказательство того, что стало теплее, причем такое, что видно невооруженным глазом. И еще один пример, который я всегда студентам привожу. Знаменитый ледник в Африке на горе Килиманджаро. Его возраст насчитывает 11 тысяч лет. И все эти годы он благополучно стоял, но за последние полста лет стал исчезать. Пророчат, что год 2025 может стать для него последним.

– Когда говорят о глобальном потеплении, как правило, перечисляют одни минусы. А плюсы есть?

Вячеслав Захаров: Во всем есть свои плюсы и минусы. Из минусов – те, кто живет в предгорьях и берет воду с ледников, у тех сейчас проблем нет, потому что моренные озера заполнены, воды много, а вот когда ледники растают, они останутся без воды. А это всего несколько десятилетий. И они начнут мигрировать. Как и те, кто любит жить у моря, – уровень океана растет.

Константин Грибанов: С ледниками не все так просто, с одной стороны, их не станет, с другой, площадь водосбора никуда не денется, а количество осадков увеличится, так что какие-то источники воды все же будут.

– Ну и вечная мерзлота…

Вячеслав Захаров: Естественно. Она будет таять, то, на чем все построено, превратится в грязь и воду, проблема будет и социальная, и промышленная, и экономическая. Конечно, газ и нефть никуда не денутся, только добывать придется в других условиях. Но есть и положительный момент – из-за того, что тает многолетний лед в Северном Ледовитом океане, увеличатся сроки навигации, со временем не надо будет ледоколов, можно будет интенсивно использовать Северный Морской путь, зарабатывать на нем. Наша же территория – будем брать за транзит, как берут с кораблей за проход через Босфор.

Константин Грибанов: С другой стороны, льда не станет, туда полезут все, у кого есть корабли.

Вячеслав Захаров: Да, придется охранять, наверно, целую армию держать. Потому что действительно все интересуются Арктикой и вечной мерзлотой. В июне 2012 года мы были на 10-ой Международной конференции по мерзлотоведению, проходившей в Салехарде. Из более 500 участников, там было чуть более 200 россиян. Остальные мерзлотоведы – европейцы, китайцы, американцы и другие.

–​​​​​​​ А им-то зачем? У них ведь нет вечной мерзлоты.

Вячеслав Захаров: Ну вот, зачем-то им это надо. В том числе и с научной точки зрения, чтобы понять обратную связь – как будет влиять таяние вечной мерзлоты и Арктических льдов на глобальное потепление.

–​​​​​​​ Почему одни ученые говорят о глобальном потеплении, а другие о глобальном похолодании?

Вячеслав Захаров: В рейтинговых научных журналах вы про похолодание не найдете публикаций.

–​​​​​​​ Почему? Ведь правда: неделю зимой держится температура -35 градусов – такое нечасто бывает, но в последние годы случается.

Вячеслав Захаров: Я переехал в Екатеринбург в 1989 году, тут было и -35, и -45 градусов треть зимы. И это было нормой. А сейчас для нас такая температура хотя бы неделю – это уже аномалия.

–​​​​​​​ Тогда откуда заявления про похолодание?

Вячеслав Захаров: Есть надежные палеоклиматические данные. Ледники в Антарктиде и Гренландии – это такие климатические архивы. Тысячелетиями накладывались слои снега, а таяния не было, так что каждый слой несет информацию о климате конкретного периода. В Антарктиде слой накопившегося льда, который, кстати, пробурили до грунта, толщиной больше трех километров, и это полный архив за 820 тысяч лет. Исследования пузырьков воздуха в ледяных кернах на масс-спектрометре позволяет определять количество парниковых газов, углекислого газа и метана, а по соотношению количества тяжелой воды к легкой во льду – определять, какая была температура. За эти 820 тысяч лет было несколько циклов чередования холодных и теплых климатических периодов. Причем характерная длительность холодных, которые еще называют ледниковыми периодами, около 50-80 тысяч лет, а теплых – 10-30 тысяч лет. Согласно этим данным, мы сейчас находимся в конце очередного теплого периода. Отсюда и появляются заявления, что впереди глобальное похолодание. Это было бы действительно так, если бы современная атмосфера не накопила за последние примерно 150 лет такой большой концентрации парниковых газов, углекислого газа и метана. В результате, оценки показывают, что нагрев нашей планеты из-за возросшего парникового эффекта превышает ожидаемое охлаждение из-за изменения орбитальных факторов в соответствии с теорией Миланковича. Наблюдаемые в палеоклиматических данных циклы по концентрации парниковых газов в атмосфере и температуре в настоящее время разорваны и в будущем глобального похолодания не будет. Так как отсутствует физический механизм, который мог бы вызвать глобальное похолодание. Ученые, изучающие физику климатической системы Земли, об этом знают.

–​​​​​​​ А на Урале какие тенденции, помимо теплеющих зим?

Вячеслав Захаров: Количество осадков на планете в целом увеличилось. Особенно аномальных.

Константин Грибанов: За последние 30 лет количество осадков в Екатеринбурге не увеличилось, по крайней мере, в среднем.

Вячеслав Захаров: Но изменился их характер. То, что должно за месяц выпадать, выпадает за два дня. И это стало заметно.

–​​​​​​​ А ветер?

Вячеслав Захаров: Да, стало ветренее. Когда в 1989 г. я переезжал в Екатеринбург из Томска, то говорил жене, что здесь ветра нет, тогда как там всегда были сильные ветра. А сейчас и тут часто бывает сильный ветер.

–​​​​​​​ Это последствия вырубки лесов?

Вячеслав Захаров: Скорее, нет. Все определяется атмосферной циркуляцией и ее изменениями.

–​​​​​​​ То есть какого-то локального фактора, влияющего на климат и погоду на Урале, нет?

Вячеслав Захаров: Все, что к нам приходит в Екатеринбург, приходит из Атлантики примерно на 85%. И еще процентов на 15 с Севера. Все знают: какая погода в Москве, такая будет и у нас дня через два. Правда, иногда воздух, приходящий с Севера, «выдавливает» то, что идет из Москвы. Но если, например, в Москве похолодало, то у нас однозначно будет холодно – теплу просто неоткуда взяться. Холод придет или оттуда, или с Севера. Бывает, конечно, что из Казахстана иногда к нам теплый воздух заносит, но это бывает редко и скорее исключение, чем правило.

–​​​​​​​ Какова вообще вероятность, что мир ждет новое великое переселение народов?

Вячеслав Захаров: Научный руководитель нашей лаборатории, всемирно известный французский климатолог Жён Жузель (Jean Jouzel) в одном из интервью говорил, что из-за проблем, вызываемых глобальным потеплением, вероятно в обозримом будущем начнется массовое переселение. И вроде как Россию меньше всего это должно коснуться, но он сказал, что когда народ побежит со всех сторон, нас спрашивать никто не будет, куда бежать, побегут и в Россию.

–​​​​​​​ Недавно вышел фильм «Геошторм», в котором климат взбесился из-за таяния ледников, Гольфстрим остыл, начались погодные катаклизмы по всей планете, в результате чего целые города замерзали, другие – наоборот, поджаривались.

Вячеслав Захаров: Это так называемые «сюрпризы климата». Сигналы о том, что такое уже происходило, есть в палеоклиматических рядах данных по ледяным кернам в Гренландии. Там резко менялась температура, буквально за десяток лет. Это был локальный эффект, возможно, связанный с тем, что Гольфстрим накрывался холодным Северо-Атлантическим течением, и наступало резкое похолодание. Так что вероятность того, что такое локальное похолодание в Европе снова может случиться, не равна нулю. Но предсказать, когда это случится, невозможно, как извержение вулкана или землетрясение. Но не к 2019 году, конечно.

–​​​​​​​ Так вот, в фильме решили проблему так: построили сеть орбитальных спутников, которые покрывали всю территорию Земли и могли оперативно реагировать на изменения погоды, купируя какие-то неблагоприятные метеоусловия. Это фантастика?

Вячеслав Захаров: Есть такие проекты.

Константин Грибанов: Но простой подсчет топлива, которое надо спалить, чтобы спутники оказались на орбите, показывает, что это все эффекты нивелирует.

–​​​​​​​ Самое смешное, что, несмотря на все катаклизмы, которые произошли в фильме по сценарию, люди продолжают на машинах с двигателями внутреннего сгорания ездить…

Вячеслав Захаров: Чудес не бывает. Перевести все автомобили на электричество – это не решение проблемы. Возможно, что это ее только усугубит. Пока у нас менее 1% автомобилей ездит на электричестве, для подзарядки хватает существующих мощностей. А если перевести на электричество 100% машин, то сколько для их подзарядки надо будет построить дополнительно электростанций, сколько еще угля, нефти и газа придется спалить? Так что выбросы будут большие.

–​​​​​​​ В прошлом году мы спрашивали у экологов, что безопаснее для окружающей среды – срубить елку на Новый год или купить искусственную, сделанную из нефтепродуктов. Вы как считаете?

Вячеслав Захаров: Если вы ее просто спилили, а потом посадили еще одну взамен, и она начала расти и поглощать углекислый газ, то все нормально.

Константин Грибанов: Если вы ее срубили и не сожгли потом, когда Новый год прошел, а закопали, то все нормально. Потому что если вы сожгли дерево, то вернули углекислый газ в атмосферу. Елка ведь – это большой запас углерода, который она взяла из атмосферы, а если вы ее закопаете, то он останется в земле, не вернется в атмосферу. Так же и с любым другим деревом. Если не сжечь, то получится депонированный углерод, который не попадает в атмосферу. Индейцы Южной Америки, кстати, до прихода конкистадоров так и делали. Под землей сжигали, образовывался уголь, они его закапывали, получалась пористая почва, дающая хороший урожай, к тому же углерод был закопан. А пилили вы или не пилили елку, по большому счету, все равно. К тому же, если вы спилили одну, то создали лучшие условия для соседней. Конечно, только если вы весь лес не вырубили.

–​​​​​​​ Активисты-экологи людей призывают совершать какие-то незначительные, но доступные для каждого действия, которые могут идти на пользу окружающей среде. Насколько эти действия эффективны?

Вячеслав Захаров: Мое мнение, настолько же, насколько переход на электромобили. Погоды не делает.

Константин Грибанов: Вот отказ от автомобилей – делает погоду. Когда можно – надо отказываться, садиться на троллейбус или идти пешком. Просто мы привыкли на сто метров ездить в магазин на джипе. А пешком пойдете – сделаете вклад, не нанесете вред. В океане есть микроорганизмы, которые занимаются утилизацией СО2, они перерабатывают его в мел, карбонат кальция. Так вот: если бы у каждого был свой личный зоопарк таких микроорганизмов и этот зоопарк преобразовывал бы весь углерод, который мы произвели личным автомобилем, то за каждые 10 литров бензина мы бы получали примерно 70 килограммов мела!

Вячеслав Захаров: Планета была бы уже мелом завалена.

Константин Грибанов: Проблема в том, что его не сделали – он улетел в атмосферу. Поэтому это путь развитых стран. Та же Япония. У них был момент, когда они задыхались от выхлопных газов, даже были автоматы, можно было купить чистый воздух, чтобы им подышать. А сейчас там чисто и пусто, народ весьма редко ездит на автомобилях. В Токио стоишь на улице – нет машин, нет пробок. Хотя у всех есть машины, но все ездят на поездах.

Вячеслав Захаров: А по выходным предпочитают велосипеды. От маленьких детей до 80-летних дедушек и бабушек.

–​​​​​​​ Допустим, Россия задастся такой целью. К тому же Год экологии идет…

Вячеслав Захаров: Одним государством или даже несколькими эту проблему не решить, она глобальная. Одно государство урежет выбросы – так другое добавит. А атмосфера между полушариями полностью за два года перемешивается.

–​​​​​​​ Возвращаясь к радикальным мерам. Пусть фантастическим, но какие предложения есть?

Вячеслав Захаров: Например, повесить зеркала в точках Лагранжа, чтобы часть солнечного света отражалась и на Землю его приходило меньше.

–​​​​​​​ И за чем дело встало?

Вячеслав Захаров: Недостаточно их просто повесить, они быстро приходят в негодность – солнечный ветер, радиация.

Константин Грибанов: Если посчитать, сколько надо будет сжечь топлива на это, то получится, что весь углекислый газ тут останется. Даже самые тонкие пластины везти надо очень далеко. И ведь их не парочка нужна – они пачками должны висеть в космосе. А вывод любого килограмма груза – это тонны топлива.

Вячеслав Захаров: Был еще вариант с «грязным аэрозолем», который предлагалось распылить. По аналогии с тем, как извергается вулкан. После крупных извержений наступает период похолодания примерно на пять лет. За счет того, что много серной кислоты появляется в стратосфере. Получается такой отражающий экран.

Константин Грибанов: Вулкан выбрасывает диоксид серы, который взаимодействует с водяным паром, получается серная кислота.

Вячеслав Захаров: Но через пять лет все вернется, придется снова гадить. Как справедливо заметил один ученый – в прямом и переносном смысле «засеривать» атмосферу.

Константин Грибанов: К тому же все вернется кислотными дождями.

–​​​​​​​ Звучит не очень оптимистично.

Константин Грибанов: Есть еще один проект, который частично провернули в водах Антарктиды, правда, не помню, какая страна этим занималась. Они взяли нитраты и вылили в океан, где много фитопланктона, он начал бурно размножаться, активно поглощать СО2 из атмосферы, потом умер и потонул, захоронив с собой углерод на дне океана. Площадь была несколько квадратных миль. Но был побочный эффект, рыба подохла.

–​​​​​​​ Почему?

Константин Грибанов: Вода отравлена – в нее селитру высыпали.

–​​​​​​​ Когда наступит точка невозврата, когда уже ничего нельзя будет изменить?

Константин Грибанов: У меня специально для журналистов есть страшилка. В настоящее время продаются приборы для контроля СО2 в помещении. Считается, что норма – 800 ppm. При превышении этой нормы некоторым людям становится плохо, приходится открывать окна и проветривать. Если экстраполировать в будущее тенденцию роста СО2 в атмосфере, то за окном в 2050 году концентрация СО2 будет выше нормы, так что проветривать будет бесполезно.

–​​​​​​​ Воздух будем покупать?

Константин Грибанов: Вместо проветривания будем включать установку для промывки воздуха в комнате, как на подводных лодках. Но придется открыть производство таких девайсов. Снова загадить окружающую среду.

–​​​​​​​ А фильтры куда девать?

Константин Грибанов: Вот-вот. Конечно, некоторые люди смогут жить при больших концентрациях. Они и выживут.

Вячеслав Захаров: У любой популяции – не только человека – есть широкий спектр свойств, некоторые, например, большие дозы радиации переносят. Останутся те, кто легко переносят большие концентрации СО2. А остальные вымрут. Так с раками было. Раньше было принято считать, что раки любят чистую воду. Но водоемы стали грязными, а в 90-е сильно возросла популяция раков. Я спросил у экологов, и они объяснили, что есть всякие раки, в том числе такие, которым плевать на чистоту воды. Они и размножились, а остальные вымерли.

–​​​​​​​ То есть придется человеку эволюционировать?

Константин Грибанов: Конечно, только эволюция – процесс смертельный для некоторых.

Вячеслав Захаров: Не очень оптимистично, но так уж устроен мир.

Екатеринбург, Екатерина Норсеева

© 2017, РИА «Новый День»