Трагедия с массовым убийством в керченском училище снова актуализировала вопрос безопасности в школах. О том, почему в чрезвычайной ситуации учитель ‒ не помощник школьникам, какие вопросы дети задают преподавателям о Керчи и как Навальный мешает безопасности жизнедеятельности, «Новый День» поговорил с учителем ОБЖ Кириллом Беликовым.
– На прошлой неделе наша съемочная группа была в одной из школ Екатеринбурга. Мы так и не смогли добиться от директора ответа ‒ как отреагирует система образования на трагедию в Керчи? Вы со своими учениками это обсуждали?
– Да, только не им рассказывал, а больше слушал, что они думают по этому поводу. Они понимают, что это не был теракт, в каждом классе были несколько человек, которые знают, что все пошло от Колумбайна. Кто-то даже говорил, что у них самих такие мысли в голове были, но они просто остановились вовремя ‒ в каждой школе есть аутсайдеры, которых крутые пытаются сделать нормальными, а они не согласны и идут против этой системы, отчего уровень напряжения растет, но его можно выявить. Еще ученики думают, что это был человек, который пытался таким образом войти в историю. Называют его социопатом. На вопрос «Как предвидеть?» говорят, что на такое может пойти только тот, кто мало общается с другими людьми, а кто находится в системе и в общении, не подвержен такого рода опасностям.
– А в других школах как? Отнесутся так же серьезно к этой истории?
– Будет где-то, наверно, полгода шум идти ‒ от тех, кому не все равно. Но чтобы изменить сознание людей… Понимаете, система образования идет по определенным рельсам, изменить ее крайне тяжело, потому что сначала надо изменить сознание людей. Да, сейчас проведут проверки в школах, выпишут предписания, их выполнят, но глобально к изменению сознания это не приведет. Как цель есть у школ ‒ подготовка к ЕГЭ – так и останется. Это очень тяжело исправить. Да, в Екатеринбурге есть преподаватели-организаторы, которые отвечают за безопасность в школе, которые горят этим и понимают, какая ответственность на них лежит, а в остальном все останется так же ‒ формальное выполнение предписаний. В минобразе, кстати, тоже сидит неравнодушный человек, я с ним знаком, он болеет за это, пытается придумать что-то новое, но это тоже тяжело ‒ он создает бумажку, а пока она доходит до исполнителя, она обесценивается в плане понимания. Так система работает.
– По фейсбуку* гулял пост вашего коллеги, преподавателя ОБЖ с советами ученикам, что делать в подобной ситуации. Можете набросать мануал?
– Действия во время стрельбы в школе, в общем, такие же, как во время теракта. Первое ‒ как можно быстрее покинуть опасное место. Понять, где ты находишься, где ближайший путь эвакуации из школы. Можно выпрыгнуть из окна, если это первый этаж и нет решеток. Если второй этаж, можно ноги сломать. Но надо оценивать риск, либо тебя пристрелят, либо ты сломаешь ноги. Второе. Допустим, учителя уже застрелили. Надо понять, кто это сделал и что вообще происходит. Но оценить ситуацию не всегда возможно. И есть два пути ‒ активный и пассивный. То есть либо выходим, либо прячемся. Ответить на вопрос ‒ что с тобой произойдет, когда ты выйдешь? Если кто-то вышел, и его пристрелили, лучше не выходить и спрятаться. Как только есть возможность выбегать ‒ бежать. Надеяться на учителя точно не стоит. К такому они не готовы, скорее всего. Но вообще универсальных действий нет. Каждая ситуация крайне индивидуальна. И еще важно ‒ запоминай, все, что происходило, чтобы потом рассказать следователю.
– Сейчас же все на телефон снимать начинают…
– Это защитная реакция ‒ когда дети смотрят на все через экран телефона, это как будто «видяшку» смотрят, происходит некоторое отстранение. Ну и это уже норма жизни ‒ записать, что видишь. Это, с одной стороны, плохо, потому что не оказывается помощь пострадавшим. С другой стороны, человек, скорее всего, и не знает, как оказать помощь, и причинит больше вреда, чем пользы. А потом хотя бы с помощью записи можно восстановить картину произошедшего.
– Кстати, раз все в телефонах все время ‒ кибербезопасность как-то отражена в программе?
– В стандартах такое понятие отсутствует. Есть информационная безопасность, это шире ‒ информационные противоборства, информационные войны, дезинформация. Мы учим детей правильно находить и анализировать данные, искать правдивые источники. А кибербезопасность ‒ это больше поведение в сетях. Такого урока нет, и тут все зависит от учителя. Он может найти возможность и провести такой урок. Но посмотрите, кто в школах преподает? Они компьютером-то не всегда уверенно пользуются.
– А вы проводите такой урок? Что рассказываете школьникам?
– Даю понять детям, что в интернете они не безлики и что можно все отследить. Когда ты ребенку говоришь, что то, что он делает в интернете, легко идентифицируется, он начинает думать о своих поступках, он уже не все подряд будет писать. Как в присутствии взрослого ‒ будет стараться вести себя хорошо.
Еще учу защищать персональные данные, показываю, какой есть спектр опасностей ‒ потерять деньги, личную информацию, которую могут применить против тебя. Вот «группы смерти» были. Они просто информацию собирали по ребенку ‒ есть системы, которые данные аккумулируют. Одна ученица рассказывала мне, что она вступила в эту группу, и ей отправили первое задание ‒ порезать руки. Она отказалась, и ей скинули информацию о родителях и сказали, что им будет плохо, если она не послушается. Поэтому надо детям дать понять, откуда информация эта берется и почему важно ее не распространять, где попало. Девочка, кстати, проигнорировала те сообщения, и ничего страшного не произошло. Но, кстати, только спустя год рассказала – в моменте она не сообщила об этом. Тоже интересно это.
– А детям самим что интересно из курса ОБЖ?
– Все от учителя зависит. Сам предмет ведь интересный, потому что он с реальностью связан. Например, когда мы учим детей правилам поведения на пожаре ‒ можно просто прочитать теорию, они запишут конспект, потом перескажут и забудут. Это никому не интересно вообще. А когда мы с детьми ползаем по коридору в заклеенных противогазах, ищем пострадавших, это интересно.
Со старшеклассниками иногда в «Мафию» играем ‒ развиваем умение определить по внешним признакам, что думает человек, обманывает ли он, плюс учимся управлять своими собственными эмоциями. Еще урок по оказанию помощи пострадавшим ‒ имитируем ЧС. Половина класса ‒ паникеры, пострадавшие, и так далее.
Разбираемся и с глобальными вопросами безопасности ‒ перенаселение, загрязнение планеты, как действия конкретного человека могут позитивно повлиять на то, чтобы этого не произошло. Простой пример ‒ воду закрывать, когда посуду намыливаешь. У нас на Урале, конечно, воды много, но мы посчитали, что если бы в Екатеринбурге единственным источником была Исеть, она бы в город втекала, а из города уже не вытекала. И это без учета технологического потребления.
Психологические тренинги проводим. Затрагиваем такие темы, которые на других уроках не обсуждают. Например, как распознать, что тебя пытаются вовлечь в противоправную деятельность. В Екатеринбурге действуют организации, которые являются прикрытием сект. Например, федерация «Молодежь за мир во всем мире» ‒ это прикрытие секты доктора Муна, запрещенной в России. Есть еще одна организация, которая, на мой взгляд, скорее всего, экстремистская ‒ «Мемориал». У них цель ‒ сохранение памяти погибших. Важная цель, согласен, классно. Но надо действия смотреть. Они же собираются и митингуют. А это всегда малоэффективно, с одной стороны, а с другой ‒ как Макаренко говорил, зачем кричать о том, что грязно, возьми метлу и подмети. А когда ты кричишь, что есть проблема и не предлагаешь пути решения, это бесполезно и ведет к повышению уровня социальной напряженности. При этом организация еще финансируется из Германии. И надо уметь отличать это, понимать, куда смотреть и как действовать. Так что у меня дети больше готовы к действиям в ЧС, чем взрослые.
– Но все это ваша инициатива. А сама программа ОБЖ как-то меняется?
– К сожалению, система образования не способна на данный момент быстро реагировать на изменения в сфере безопасности. Но на это могут реагировать учителя. Происходит какое-то событие ‒ мы начинаем его рассматривать со школьниками, потому что актуализация повышается, а то, что актуально, запоминается лучше. Еще важный момент ‒ в школе недостаточно часов, чтобы изучить в полной мере все. Ну что такое один урок в неделю?
– И к ОБЖ как к предмету обычно пофигистское отношение со стороны школьников.
– И со стороны школы тоже. Сам по себе ученик не формирует к чему-то отношение, только под воздействием среды ‒ если среда говорит, что ОБЖ не важный предмет, то и дети будут то же самое говорить. Мои ученики хорошо относятся к предмету. Конечно, не сразу.
У нас вообще все вопросы безопасности носят формальный признак ‒ поставить галочку и расписаться в журнале, а нацеленности на формирование образа поведения нет. Я не стараюсь ругать всю систему, происходят изменения, но только в последние годы. В СССР это работало хорошо, но в какой-то момент все было потеряно, разрушилось почти до основания. И специалистов крайне мало. Особенно тех, кто готов работать в школах, ‒ там ОБЖ преподается, в основном, совместителями. Я закончил факультет «Безопасность жизнедеятельности», нас 22 человека выпустилось с курса, и только трое в школах работают. Кто-то в прокуратуре, кто-то в МВД, кто-то в МЧС. Они там чувствуют свою полезность. А в школе сталкиваешься с тем, что никому это не надо. Я ушел из одной, отработав там пять лет, став лучшим учителем ОБЖ Екатеринбурга, потому что меня директор вызвала и сказала, что раскидает предмет по разным людям, а штатная единица учителя ОБЖ не нужна. И это не проблема системы образования, а отдельно взятых людей.
– Хорошо. А какой-то запрос от родителей есть? Они сами к вам приходят и просят чему-то научить детей?
– Чаще всего им интересно, чтобы дети могли правильно действовать в экстремальных ситуациях, умели оказывать первую помощь и правильно вели себя, чтобы избежать криминальных опасностей. Родители готовы за это даже платить, потому что понимают, что в школе недостаточно часов посвящено этому, а каждый родитель хочет, чтобы ребенок был в безопасности. Но при этом чаще всего они не говорят: «Хотим, чтобы ребенок стал патриотом». Не задумываются даже. Только отдельные люди ‒ военные, госслужащие.
– Погодите, а как это связано с безопасностью?
– Ситуация в Керчи бы не произошла, если бы человек, который это сделал, был патриотом.
– Вы все равно не влезете в голову каждому, даже если патриотическое воспитание включат в федеральный стандарт.
– Конечно, но вероятность снизить можно. В школе, где я работаю, никто никогда не занимался вопросами патриотического воспитания. Низкий уровень патриотизма приводит к низкому уровню социальной активности. Вот пример ‒ Навальный. Оппозиционер. К чему приводят его высказывания? Повышается уровень социальной напряженности, уровень патриотики, любви к стране резко сокращается.
Екатеринбург, Екатерина Норсеева
Екатеринбург. Другие новости 01.11.18
В Академическом начали строить многоуровневую развязку. / В трех свердловских территориях выросло число самоубийств среди подростков. / Дорожники продлили закрытие переулка в районе автовокзала из-за строительства ливневки. Читать дальше
* Продукты компании Meta, признанной экстремистской организацией, заблокированы в РФ.
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2018, РИА «Новый День»