Слово «пропаганда» звучит гордо, хотя в России оно зачастую воспринимается как прямое оскорбление, свидетельство «зафрахтованности», зависимости от политики. Однако в странах традиционной, а точнее – дряхлой демократии выражение «политическая ангажированность» – предмет особой гордости. Такое мнение высказал заместитель председателя Научного совета РАН по изучению и охране культурного и природного наследия, профессор философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор философских наук Валерий Расторгуев в рамках спецпроекта «Кремлевская пропаганда: что это такое?»

«Новый День»: Валерий Николаевич, что такое «кремлевская пропаганда» на ваш взгляд?

Валерий Расторгуев: Для начала два слова об отношении к самой политической пропаганде, независимо от того, какая она – кремлевская или, к примеру, «болотная», пророссийская или антироссийская, проамериканская или антиамериканская. В РФ само это слово находится только в черном списке, воспринимается почти как личное оскорбление. Можно даже говорить о пропагандофобии.

Но я выскажу свое мнение, которое покажется многим крамольным: сам факт всеобщего осуждения пропаганды не лучшим образом характеризует политическую атмосферу в нашей стране. В условиях реально существующей многопартийной системы пропаганда – это не только норма, но и политическое завоевание огромной значимости. Причина проста: там, где существует устойчивая демократия – пусть и одряхлевшая, подзабывшая многое из своей молодости и все чаще путающая основные понятия – демократию и тоталитаризм, сохраняется главное – привычная и неизбежная сменяемость власти без социальных потрясений и бунтов. А там, где поддерживается реальная и жесткая конкуренция партий, хотя бы двух, пропаганда превращается из кликушества в язык живой политики, на котором ссорятся и мирятся, угрожают и подкупают...

Без сменяемости власти политика безъязыка, а сама пропаганда вырождается в монолог тех, кто оседлал власть. И действительно, каким образом без настойчивой и открытой пропаганды представители различных политических сил донесут до своих последователей и до всех избирателей собственные цели и обязательства, которые они готовы взять на себя в обмен за голоса? Тот факт, что у нас пока нет опыта передачи власти из рук проигравшей партии в руки победившей, означает одно: извращаются основные функции не только государственной пропаганды, но и пропаганды партий-конкурентов, которая в этом случае все чаще напоминает безответственное словоблудие.

Объяснение элементарное: легко обещать избирателям что угодно – хоть рай на земле, если у тебя нет шанса взять на себя всю полноту ответственности. Соответственно, и опыта партийной ответственности за исполнение обещаний тоже нет ни у кого… В какой-то степени наша нынешняя модель отражает реальное состояние и уровень политической культуры в РФ. Весьма средний уровень.

«Новый День»: Что же мешает сломать эту модель?

Валерий Расторгуев: Многое. И мешать будет долго, если мы не хотим ещё большей беды, чем низкая политкультура общества. Ломать – не строить. И главное препятствие – невероятные политические и социальные риски масштабных перемен. Во-первых, не любой западный опыт приживется на нашей ниве, а во-вторых, вряд ли вообще следует приживлять те модели, которые специально разработаны для стран «второго сорта» с целью ослабить их потенциал.

Помню, как Буш-младший в бытность свою лидером США при встрече с президентом РФ посоветовал ему поучиться «демократизации» у поверженного Ирака и очень удивился вежливому отказу… Не все знают, что многие ведущие западные политологи, к мнению которых прислуживаются руководители ведущих стран, рекомендуют в странах-аутсайдерах, где только лишь приживаются ростки западной демократии, начинать с политики «жесткой руки» и «твердой власти». Если этот тезис может вызвать сомнение, поскольку западные теоретики хотели бы, понятно, чтобы эта «переходная власть» была управляемой извне и послушной, то другой не менее важный их тезис я полностью разделяю: чем быстрее граждане стран, идущих по пути демократизации по западному образцу, избавятся от иллюзий, тем лучше.

«Новый День»: От каких иллюзий?

Валерий Расторгуев: Самая опасная из них – чрезмерная вера в «безгрешную демократию». Объяснение простое: когда люди, ослепленные такой верой, вдруг прозреют и увидят на своей родине изнанку подобной демократии – политиканство, продажность, двойные стандарты и прочие неустранимые особенности демократических форм правления, они после этого не поверят ни в какую госпропаганду и станут трудно управляемыми. В результате они могут легко подпасть под влияние крайних форм радикализма, в том числе откровенно нацистского толка, и отбросить любую демократию как заведомую ложь.

Кроме того, именно слепая вера в демократию стирает тонкую грань между свободами и вседозволенностью, государственным строительством и разрушением основ государства, между несовершенной, но законной властью и беззаконием, Майданом, между социальным миром, пусть даже несправедливым, и гражданской войной, большой кровью, межнациональной рознью… По этой причине, полагаю, и идет процесс заметной «приморозки демократии» в нашей стране. Никто, уверен, из граждан России не хотел бы, чтобы мы повторили судьбу Украины. Никто, за исключением разве что тех, кто уже давно обосновался с семействами подальше от наших границ или мечтает это сделать. Поэтому я за честный взгляд на пропаганду – кремлевскую и антикремлевскую. В любом случае она нужна, как нужна аналитика – и та, которая обслуживает власть, причем лучше, чем открытая пропаганда, и та, которая сеет сомнение в дееспособности существующей власти, в верности политического курса. Одно другому не мешает. Напротив, речь идет о взаимодополнении разнонаправленных тенденций. Понять это трудно, а принять еще труднее. Этот опыт накапливается долго, многими десятилетиями.

«Новый День»: Да, у нас все открещиваются от пропаганды – и левые, и правые, и политики всех направлений, и политологи всех школ…

Валерий Расторгуев: Совершенно верно. Доходит до смешного: открещиваются от неё даже высокопоставленные кремлевские чиновники, курирующие пропаганду! Недавно один из них посетовал публично, что пропаганды у нас слишком много, а аналитики мало. Я предлагаю взглянуть на пропаганду, да и на аналитику иначе – без предубеждений, отстраненно, хотя это очень трудно даётся.

Дело в том, что пропаганда – едва ли самое идеологизированное, политизированное понятие, а мы раскладываем все понятия в нашем языке как бы по разным смысловым «корзинкам». Их иногда называют «семантическими гнездами». Одни понятия брезгливо берем из корзинки со знаком «минус», т.е. для отбросов и всего того, что вызывает отвращение, а другие бережно заимствуем из корзинки со знаком «плюс». Для большинства граждан России слово «пропаганда» почему-то лежит в первой корзинке. В чем причина? А она в том и заключается, что нас в этом убедили, заставили поверить.

«Новый День»: Кто же это сделал – те же пропагандисты?

Валерий Расторгуев: В том-то все и дело, что не они: зачем им рубить сук, на котором сидят? Это проделки аналитиков. Мало кто догадывается, что аналитика только внешне похожа на науку, поскольку цели у аналитиков имеют мало общего с целями ученых мужей. Для политаналитиков главное – не докопаться до каких-то фактов и каузальных связей, чаще всего мало кому интересных, а любой ценой выделиться на общем фоне, показать какое-то событие под новым углом зрения, обязательно выбрать новый ракурс. И все это приходится делать на фоне жестокой конкуренции на рынке аналитических услуг. Но как выделиться, как найти необычный ракурс? Для наших аналитиков самый простой способ – обвинить конкурентов в «заказухе», в идеологической зависимости, политической зафрахтованности, то есть в пропаганде. На Западе все намного сложнее. Во всяком случае, такое обвинение не возымеет должного эффекта.

«Новый День»: А в чем принципиальные отличия?

Валерий Расторгуев: Их много, назову два, наиболее заметных. Во-первых, у тамошнего пропагандиста или политического аналитика, как это ни покажется странным, на порядок больше ограничений и меньше свобод. К примеру, господствующая политкорректность – это та же самоцензура: скажешь лишнее, вылетишь с волчьим билетом из профессионального цеха, и никто не подержит. Огромная тематическая область просто запечатана, табуирована: нельзя затрагивать расовую проблематику, к примеру, больно задевать Старшего брата и, главное, оскорблять «чувства» меньшинств и извращенцев, если они уже добились защиты со стороны закона. А ко всему этому – превеликое множество иных ситуативных запретов и для аналитики, и для пропаганды. В сравнении с ними россияне – совершено свободные и не ангажированные люди. Во-вторых, в странах западной демократии никто и не стыдится своей политической ангажированности, хотя нам в это трудно поверить. Напротив, даже известные мыслители и публицисты заявляют о ней гордо и открыто.

«Новый День»: И все-таки, в чем же главное отличие?

Валерий Расторгуев: Назову одно. У нас есть свое, совершено особое ограничение свободы для государственной пропаганды, сугубо российского производства. В это трудно поверить, но это факт: конституция не велит... Именно она, ельцинская конституция, прямо запрещает нашему государству иметь свою идеологию, то есть систему идей, где определены общие цели, что и должно составлять ядро кремлевской пропаганды. Тем самым конституция резко ограничивает суверенитет на том уровне, где он осознается, сужает возможности стратегического планирования и полностью парализует государственную пропаганду. Понятно, что запрет на госидеологию – очень лукавый запрет. Никакая конституция не может запретить радикально-либеральную идеологию, которая себя именует деидеологизацией. Да никто и не собирается этого делать в стране, которая демонтирует завоевания социализма и развивается по пути рыночного фундаментализма. Но все почему-то помалкивают о том, что это и есть не что иное, как воинствующая государственная идеология, причем тотальная, не допускающая никакой конкуренции. В этом отношении кремлевская пропаганда ничем не отличается от западной.

«Новый День»: Так в чем же тогда должна заключаться собственно кремлевская пропаганда, от кого она должна исходить, где она кончается и где начинается?

Валерий Расторгуев: Я и сам хотел бы знать, какой видит сама власть кремлевскую пропаганду и чем хотят её наполнить, поскольку пропаганда – это не слова, а императивы – четко заявленные установки, ясное видение будущего на длительную перспективу. Уверен, именно этого видения и не достает Кремлю, да еще как! Впрочем, этого не достает не только властям, но и их конкурентам – парламентским партиям и проболотным лидерам. И речь идет вовсе не о дефиците идей. Идей – умных и безумных, а также взаимоисключающих точек зрения так много, как кочек на болоте. Но твердой дороги, по которой за тобой могли бы пойти, ни у кого нет – ни у партий, ни у лидеров. По моим наблюдениям, на двух кремлевских политиков приходится два разных мнения о том, какую страну мы строим. На трех – уже три точки, и ни одной общей, неизменной и ясной. Причем через неделю мнения у них могут измениться кардинально, и за последние годы установки эти менялись не единожды… Политический ландшафт напоминает зыбкое болото. А без ясности, без устойчивости, без отработанной стратегии это уже и не пропаганда вовсе, а набор слов и мнений. Это не политическая позиция, а так сказать, диспозиция, то есть временная расстановка сил на месте стоянки.

«Новый День»: Итак, пропаганда – это, по вашему мнению, не что иное, как рассказ о том завтра, в которое хочется верить…

Валерий Расторгуев: Правильнее сказать, это цели, в которые захотели бы и смогли бы поверить граждане для того, чтобы у них возникло желание поддержать своих политиков – или от власти, или от оппозиции, или из политэлиты, или из контрэлиты. Конечно, для того, чтобы мы поверили «рассказчику», он должен быть, как минимум, искусен в агитации и желательно искренен. Те, кто отожествляет госпропаганду и ложь, не вполне понимают суть проблемы. Дело в том, что ложь всегда чувствуется, ее выдает даже тембр голоса, расстановка фраз, реакция на вопросы. Ее трудно скрыть. Поэтому пропаганда – это еще и искусство, причем востребованное и жизненно необходимое. Такого искусства и искусных мастеров нам явно недостает.

«Новый День»: Получается, должна быть некая сверхзадача…Какой она должна быть?

Валерий Расторгуев: Максимально правдивой. И я, и вы, и каждый гражданин – все мы хотели бы, чтобы власти предержащие открыто и честно поделились с нами своими планами, видением нашего общего будущего, за которое отвечают. Важно, чтобы их видение было для нас – для масс – хотя бы приемлемым и не слишком опасным. Любая четко завяленная цель менее опасна, чем скрытая, т.к. к заявленной можно подготовиться.

Пропаганда отличается тем, что «рассказчики» стараются не просто убедить публику в реальности планируемого будущего, а еще и объединить людей, у каждого из которых свои интересы, помочь им обрести общие цели. Если именно так понимать пропаганду, то что же здесь позорного или постыдного? Да, этот рассказ нельзя брать на веру, но брать за основу общественного договора – можно! Пропаганда-рассказ может быть лишь относительно правдоподобна, поскольку никому не дано знать наверняка, что всех нас ждет даже в ближайшем будущем, завтра. Но такова природа политического знания, и это ни на грань не снижает его ценность. А само стремление пропагандистов снизить порог критического отношения к пропаганде в этом плане вполне оправдано – объединяет надежда.

«Новый День»: Вы говорите о кремлевской пропаганде как теоретик или как практик?

Валерий Расторгуев: И то, и другое. Я читаю авторские курсы о политической теории и аналитике, а также, естественно, о методах пропаганды, но опираюсь при этом на свой опыт работы в структурах власти – и в Совете Федерации первого созыва, куда был избран от Тверской области, и в Главном управлении внутренней политики Президента России, где достаточно долго работал госсоветником.

«Новый День»: Поделитесь примером из вашего опыта…

Валерий Расторгуев: Приведу пример из самого начального опыта, полученного до «похода во власть», когда меня многое удивляло. Еще в 91-м году, сразу после расстрела Белого дома и на заре тех изменений, которые либеральные пропагандисты назвали демократизаций и крушением тоталитаризма, хотя в действительности правильнее было бы говорить о возникновении глубокой имущественной пропасти, разделившей общество, я подготовил документ под названием «Кредо президента». Подготовил по просьбе высокопоставленного чиновника. В этой записке об организации первых президентских выборов содержались предложения по селекции и подбору актуальных проблем и тем, с которыми может и должен выступать президент. Важно было, чтобы он мог позволить себе говорить с народом только о том, в чем хоть немного лично разбирается и во что сам безусловно верит. Это, по-моему, азы государственной пропаганды. Естественно, сам тематический перечень для президента в результате анализа получился не слишком широким, многие темы должны были озвучивать другие лица… Но от них, от отраслевых чиновников и «говорящих голов», никто и не ждал, да и сейчас не ждет особой искренности. От президента ждут, да и право на то имеют…

«Новый День»: Каков был результат?

Валерий Расторгуев: Насколько я знаю, мои предложения использовались в выборной кампании первого президента. Во всяком случае, как мне объяснили люди из близкого окружения, благодаря этому им удалось организовать его личную поддержку моей программы – программы развития Тверской области (территории Великого водораздела), которая была первым опытом реализации региональной стратегии. Именно с этой программой я, кстати, и был избран сенатором. И уверен, что не обманул своих избирателей: Тверская программа была включена в число важнейших федеральных программ и успешно осуществлялась около 6 лет. Надеюсь, придет время, и региональные власти вернутся к нашей программе, учитывающей природную и культурную специфику Тверской земли, где берут начало три великих реки России – Волги, Западной Двины и Днепра. И это уже вовсе не пропаганда, а научно обоснованный вывод.

Москва, Кристина Славинская, Лариса Михайлова

© 2015, РИА «Новый День»