Попытка после Октября-1917 построить в России «новый мир» и создать «нового человека», уничтожив традиционные социальные институты, во многом была противоестественной, что подтверждает не только отечественная история. Такое мнение высказал в интервью РИА «Новый День» известный российский политолог Глеб Кузнецов в рамках спецпроекта, посвященного революционным событиям в 1917 году и перспективам современной России.
«Любая революция – это трагедия для народа. Но то, что является трагедией для народа, является также исторической неизбежностью. Я бы не сказал, что это была необходимость для страны, но в ситуации, когда спор консервативной модели и модерна является неразрешимым в рамках эволюционного развития, все страны прошли через революцию – кто-то раньше, кто-то позже. Это не необходимость, а неизбежность», – сказал Кузнецов.
Он обратил внимание, что события, подобные Октябрю-1917, всегда ставят задачей построение «светлого будущего» для «нового» человечества, но на практике это нереализуемо. «Человечество нужно ввести в новый мир, в новое время, в мир света и прогресса, но когда люди пытаются реализовать эту задачу на практике, выясняется, что человечество не очень этого хочет, что человечество консервативно, что люди привержены своим консервативным институтам: вера, соседство, семья», – отметил Кузнецов.
В этой связи эксперт напомнил, что во время Великой Французской революции, как после русской революций и протестантских «революций» в Германии, вроде Мюнстерской коммуны в 16 веке, отменяли семью, обязательно отменяли церковь и государство, однако потом выяснялось, что без семьи, церкви и других традиционных институтов – вроде армии, спецслужб – карательного аппарата – управлять государством невозможно.
По его мнению, борьба большевиков с церковью не была «уникальным опытом» и не была причиной их «мистической ненависти» к ней. «Это была традиционная ошибка всех людей, которые верят, что можно создать «нового человека», «избавив его от привязанностей и ограничений, связанных с традиционными институтами и традиционными способами общественных взаимодействий». Нельзя создать «нового человека» – человек всегда одинаковый. И вот мы видим, что Наполеон возвращает католическую церковь, Иосиф Виссарионович (Сталин) начал процесс возвращения православия, а германские князья превращают энергию протеста раннего протестантизма в обычные церковные институты – опору государства», – отметил политолог.
При этом, как считает Кузнецов, революция-1917 была все же неизбежна для России. «Даже если бы Россия существовала в абсолютно безвоздушном пространстве, революция была бы неизбежна по мере развития общества. Основной проблемой является спор консерватизма и модерна, когда общество и технологии опережают в своем развитии механизмы управления государством. Когда вода замерзает, лед разбивает закрытую банку изнутри, – это происходит, не потому что банка хорошая или плохая, а потому что по-другому никак», – пояснил Кузнецов.
В то же время, по его мнению, революция в России была «внутренним феноменом». «Нет такой внешней силы, которая могла бы раскачать крупнейшую мировую державу, если бы в ней все было в порядке, если бы не было никаких внутренних противоречий. Это вопрос не внешних сил, а неумолимой исторической логики», – считает Кузнецов.
По его оценке, объяснений феномену Октября-1917 много, в чем и заключается суть буржуазной демократии, которую Временное правительство пыталось построить 100 лет назад.
«В советский период у нас было одно-единственное допустимое объяснение: проклятая кровавая царистская клика довела многострадальный русский народ до такого состояния, что он не мог ничего сделать, кроме как восстать, выгнать белых и начать строить счастливую жизнь», – напомнил политолог.
«Сейчас интерпретаций много, – продолжил Кузнецов. – От этой (про царистскую клику) до конспирологической интерпретации о том, что проклятые рептилоиды убили царя и взбунтовали богобоязненный русский народ, и если бы не внешнее давление и не внешнее участие, то не было бы ни первой, ни второй революции. В этом и есть суть буржуазной демократии и модерна – доступны все интерпретации. А их конкуренция – это конкуренция за статус «мэйнстримной», то есть наиболее ресурсной интерпретации».
Как полагает эксперт, в 1917 году для России был возможен другой вариант развития событий. «Бесспорно, Временное правительство могло при немного других условиях, при другом качестве людей и другой работе, предотвратив Октябрьский переворот, пустить страну по обычному варианту развития европейских буржуазных демократий. Мы любим себя сравнивать с Португалией, к примеру, по внутреннему валовому продукту; полагаю, что не случись Октября у нас было бы шансы иметь сегодня среднее европейское провинциальное общество вроде португальского», – считает он.
Оценивая роль последнего российского императора, Кузнецов отметил, что в 1917 году Николай II уже был не способен повлиять на ситуацию в стране. «Оценку Николаю поставила история. Он стал абсолютным монархом в стабильной развивающейся стране, а закончил свои дни в подвале. Говорить о его силе и эффективности не приходится», – сказал политолог.
Однако в то же время эксперт отметил, что трагичность судьбы последнего русского императора – бесспорна, при этом его участь в какой-то степени стала отражением тяжелой доли всего русского народа.
«Его судьба трагична, и судьба его детей трагична, и судьба всего этого поколения людей трагична. Как государь в теории монархии воплощает собой весь народ, так и судьба царя стала воплощением судьбы народа, всех этих бесконечных расстрелов в подвалах с 1917 по 50-ые годы, этой непрекращающейся гражданской войны. Ему можно посочувствовать, но ни в коем случае не возводить на пьедестал, как несчастную невинную жертву, которая не могла ничего изменить», – пояснил он.
Еще одной трагедий, по оценке Кузнецова, можно назвать саму гражданскую войну в России, которая последовала за Октябрем-1917.
«Все было очень сильно перемешано, поэтому война и называется – гражданской, братоубийственной. Буквально – брат шел на брата. Люди, в том числе и случайно, попадали в те или иные войска. Белыми становились совсем бедные люди, которые теоретически, если смотреть издалека, могли бы быть исключительно за большевиков, а пламенными большевиками становились миллионеры и наследственные аристократы. В этом-то и была трагедия гражданской войны – общество перемешалось самым причудливым и чудовищным образом, взаимодействия в нем разрушились, а новые выстраивались мучительно и болезненно. В Красной армии оказалось больше офицеров царской армии, чем в белой. Говорить о том, что эта война носила классовый характер, как учили в советское время – неправильно. Это была настоящая гражданская война со всеми вытекающими последствиями», – считает политолог.
Размышляя о современной России, Кузнецов выразил уверенность, что в обозримом будущем повторение революционных событий 1917 года невозможно, потому что сегодня нет серьезных противоречий между обществом и государством.
«Революция не является исключительно российским явлением, в Европе тоже были революционные события, во всех странах прошли революции, но сейчас ничто повторения не предвещает. Ни у нас, ни в Европе. Я бы сказал, что в настоящее время государство более модернизировано, чем общество. Государство больше «европеец» и больше современно, чем общество, которое верит в рептилоидов, в Обаму и прочие вещи. Революция не происходит, когда государство более модернизировано, она происходит, когда общество более развито, чем государство», – заключил Кузнецов.
Москва, Мария Вяткина
Москва. Другие новости 18.11.16
Валерий Хомяков: Россия могла стать нормальной демократической страной 100 лет назад. Последнее интервью известного политолога. / Олег Матвейчев: Россия рисковала повторить судьбу сегодняшней Украины после Октября-1917. … нам повезло, что победила группировка Сталина, а не Троцкого. / Алексей Мартынов: Революция-1917 не позволила России стать единственной сверхдержавой. Читать дальше
© 2016, РИА «Новый День»