В конце лета Урал всколыхнула новость о жестоком убийстве в Березовском. Пятеро подростков забили насмерть 20-летнего инвалида. У одного уже оказалась судимость по уголовной статье, его тут же отправили в изолятор на время следствия. Позже за ним последовал еще один мальчик, два других парня остались под домашним арестом, единственную девочку, которая принимала участие в расправе, пока оставили на свободе, но решение, стоит ли ее изолировать от общества, на следующей неделе примет областной суд.
Многие требовали самой суровой кары для подростков. Но мало кто задумывается ‒ кем выйдут из колонии эти подростки спустя несколько лет, проведенных среди себе подобных? Воспитают ли их в воспитательной колонии и исправят ли ‒ в исправительной? «Новый День» решил узнать, кто и как занимается с малолетними убийцами, насильниками, разбойниками, ворами и наркодилерами. Корреспондент агентства встретился с психологами, которые работают с приговоренными по уголовным статьям ‒ к реальным и к условным срокам.
В Свердловской области есть только одна воспитательная колония, куда отправляют несовершеннолетних преступников, ‒ в Кировграде. Сейчас там содержат несколько сотен подростков из разных регионов УрФО. Тут находятся только мальчики ‒ от 14 до 18 лет. Если заключенный не отбыл свой срок, но уже достиг совершеннолетия, его могут отправить во «взрослую» ИК, но некоторых оставляют здесь на весь срок наказания. И со всеми без исключения работают штатные психологи ФСИН. Ольга Рыжкова ‒ майор внутренней службы и начальник здешней психологической лаборатории. Она встретила журналистов в форме, но попросила дать время, чтобы переодеться в штатское, хотя с подростками, по ее признанию, нередко работает в погонах.
Психологи ‒ одни из первых, в чьи руки попадают малолетние преступники. И те, кто уже осужден, и те, кого арестовали на время следствия (как ребят из Березовского). «В первые сутки мы оцениваем эмоциональное состояние в момент поступления, выявляем признаки деструктивного поведения, на которые необходимо обратить внимание для последующей работы. Но ничего глобального не делаем ‒ это обычная беседа. Осужденный должен адаптироваться, свыкнуться с мыслью, что он поступил в воспитательную колонию», ‒ рассказывает собеседница агентства.
Уже на второй день проводят «углубленное психодиагностическое исследование», рассказывают, с какими вопросами можно обращаться к психологам. На вопрос о том, как удается добиться расположения трудных детей, Рыжкова отвечает, что это просто «умение». «Как и любой человек, оказавшись в новой обстановке, он будет тревожиться, испытывать страх, состояние эмоциональной напряженности. Неизвестно, куда я попал, что со мной будет происходить, какие люди будут на моем пути. Наша задача ‒ адаптировать его жизни в колонии», ‒ отмечает она.
С подростками работают на индивидуальных и групповых занятиях. «Мы читаем лекции по профилактике употребления психически активных веществ, на снятие эмоционального напряжения, на профориентацию. В отрядном звене проводятся групповые занятия на адаптацию к условиям отбывания и изоляции. Это целый цикл. Есть и мероприятия по профилактике криминальной зараженности ‒ это когда люди придерживаются криминальных норм, традиций, употребления жаргонных словечек, нанесения татуировок. Слава богу, у нас здесь такого нет», ‒ объясняет психолог.
На вопрос, почему у молодежи популярна «блатная романтика» и группы АУЕ (признана экстремистской организацией, запрещена в РФ), Ольга Рыжкова вздыхает и долго молчит. «Подросток почему уходит в эти компании, референтные группы? Потому что он не находит поддержки у близких, а там получает то, что недополучил в своей семье, ‒ говорит она. ‒ Подростками легче управлять, их легче заманить, пообещать, обмануть. Например, в семье наложен запрет на что-то, а в такой группе ‒ нет. Сейчас у нас интернет, все в широком доступе, кто-то ходит на эти сайты, ищет все эти АУЕ (признана экстремистской организацией, запрещена в РФ), деструктивные группы».
Вся работа по профилактике склонности к т.н. АУЕ (признана экстремистской организацией, запрещена в РФ) сводится к разговорам о последствиях совершения преступлений. «Мы рассказываем, к чему это может все приводить, если человек будет постоянно находиться в местах лишения свободы», ‒ отмечает она.
Рыжкова утверждает, что распределения ролей в отрядах воспитательной колонии нет. Этот процесс отслеживается и пресекается сотрудниками. «У нас нет такого, чтобы кто-то перетягивал одеяло на себя. Конечно, когда группа занимается, то видно, кто задает тон, ‒ старается отвечать на все вопросы, участвовать. Нет такого, чтобы кого-то подавляли, ‒ рассказывает Рыжкова. ‒ Конечно, есть такие, у кого коммуникативные навыки не развиты. Слово-два сказал ‒ хорошо. К моменту окончания программы он хоть что-то начинает говорить. Очень много зашоренных, зажатых, закомплексованных. Но они никогда не находятся одни. У нас всегда с осужденными кто-то рядом, воспитатели или сотрудники отдела режима. Чтобы кого-то стали осознанно травить ‒ такого не бывает. Они всегда вместе, мероприятия ‒ на весь отряд. У нас очень творческие дети. Такое впечатление, что таланты только здесь и раскрываются».
Психолог считает, что детей развратило отсутствие дополнительного образования. «Раньше было больше детей, которые посещали кружки. Они должны быть заняты после уроков, а не сами себе предоставлены. Часто они идут на преступления, потому что так развлекаются, ‒ рассказывает Рыжкова. – Но чаще всего, конечно, преступлению предшествует конфликт. Выпили, встретили прохожего, попросили закурить ‒ и пошло-поехало. Или в компании поругались и пошли выяснять отношения».
Во время разговора Рыжкова признается, что, несмотря на возможность индивидуальных занятий с малолетними преступниками, работа психологов, скорее, поверхностная и не предполагает коррекции личности. «Мы все не можем затрагивать, мы глубинно не работаем с ними. Тут колония. Нужна глубокая, мощная проработка, скорее всего, это даже работа для психотерапевта. Потому что многие дети имеют психические отклонения, заболевания. Используем, например, арт-терапию, метафорические и ассоциативные карты, сказкотерапию. Это анализ сказки, разбор, какая там проблема затрагивается, как персонажи себя ведут, какова мораль этой сказки», ‒ говорит она.
По ее словам, этот метод работает, несмотря на специфичный контингент. «Все эти барьеры и ограничения – только в нашей голове. Мы анализируем события, и подростки становятся более эмоционально стабильными. Тут школа, воспитательные мероприятия, приезды артистов, и подростки видят, что ничего плохого не происходит. Самое страшное с ними уже произошло. Я им всегда так говорю», ‒ добавляет она.
С тем, чтобы запустить обратный процесс ‒ подготовить подростка к нормальной жизни за «колючкой», ‒ в воспитательной колонии куда сложнее. После выхода из нее подросток предоставлен сам себе. Никакого сопровождения системой не предусмотрено. Данных о том, сколько из «выпускников малолеток» совершают преступления повторно, у психологов из воспитательной колонии нет, поэтому эффективность своей работы они оценить, по большому счету, не могут. «Как будет дальше ‒ уже от них зависит. Потому что если он сам не захочет, он не выйдет из этого порочного круга. В этом можно завязнуть. Рецидивы случаются не потому, что психологи не доработали, а потому что он сам так решил», ‒ заключает она.
***
Совсем другая история – работа психологов с осужденными условно. Тут уже включаются не штатные сотрудники свердловского ГУФСИН, а гражданские специалисты. И методы работы совсем другие. Впрочем, в одном терапия схожа ‒ добровольности нет. «Условникам» приходится ходить на занятия, потому что это прописано в приговоре суда. В Екатеринбурге с малолетними преступниками работают психологи из центра «Форпост». «Если подросток не приходит на занятие, мы должны подать справку в ГУФСИН об этом. Это имеет значение для подростка в будущем ‒ погасят или не погасят судимость», ‒ объясняют в «Форпосте».
Впрочем, с некоторыми ребятами удается найти контакт, и они перестают воспринимать терапию как принудиловку. «Но это происходит не с первого занятия, надо сначала доверительные отношения установить, и тогда находятся те, кто понемногу пускают в свой внутренний мир. Им становится проще, когда они понимают, что их никто не будет строить, что мы ‒ не продолжение суда или полиции, мы не будем им рассказывать, какие они негодяи или как надо жить правильно. Это, скорее, совместное исследование причин поведения», ‒ говорит психолог Светлана.
Специалисты «Форпоста» объясняют, что практически у всех их подопечных есть проблема с волевым компонентом. «У них один вопрос ‒ зачем я буду делать то, что я не хочу? Зачем себя преодолевать? Часто у них нет навыка прогнозировать последствия своих поступков. Плюс они сильно зависят от группы», ‒ перечисляет собеседница агентства.
Кстати, директор «Форпоста» Юлия Дерягина говорит, что повального увлечения группами АУЕ (признана экстремистской организацией, запрещена в РФ) ‒ по крайней мере, чтобы это перерастало из субкультуры в реальные преступления ‒ нет. «Из тех, кто к нам приходит, очень мало детей было, которые погружены в криминальную субкультуру. Впрочем, если они в ней находятся, то они и ходить не будут к нам. Потому что для них угроза «если не будешь ходить, то тебя посадят» не является угрозой, ‒ рассказывает Юлия Дерягина. ‒ Проблема не в популярности АУЕ (признана экстремистской организацией, запрещена в РФ). Подростки эту тему подхватили, буквы эти пописали ‒ и на этом все закончилось. Проблема начинается там, где авторитет семьи сходит на нет, а авторитет референтной группы возрастает. За счет этого многие попадают в криминальные истории. Потому что главная задача для подростка ‒ уйти из-под контроля родителей. Поэтому мы и говорим: «Воспитывайте, пока он поперек лавки лежит, потом поздно будет».
Кстати, по ее словам, подростки из Березовского, которые принимали участие в расправе над Дмитрием Рудаковым, познакомились как раз в группе по реабилитации для трудных детей. Поэтому психологи «Форпоста» считают, что индивидуальные занятия куда лучше, чем групповая терапия. «Мы свою программу начали еще в 2006 году, и я сразу сказала, что у нас групповых занятий не будет. Иначе они тут у нас посидят, скажут то, что от них хотят услышать, дадут социально желательные ответы, благодаря нам же командообразуются, а потом выйдут отсюда ‒ и будет готовая ОПГ. У нас был проект, мы брали десять детей, которые состоят на учете в ПДН, и десять из необеспеченных семей. Проводили с ними групповую работу. Так за три недели все 20 стали курящими, хотя до этого курила только половина», ‒ рассказывает Юлия Дерягина.
По ее словам, индивидуальная работа с подростками эффективнее. «Первое время нас не признавали, принимали тяжело, но получились хорошие результаты. Повторные преступления совершают только в 5-10% случаев, когда российская статистика говорит о другом ‒ 50 на 50», ‒ рассказывает Юлия Дерягина.
Была в Свердловской области и другая программа по реабилитации трудных подростков ‒ «Молодежный сертификат». Правда, по признанию психологов, работала она только до того момента, как департамент молодежной политики региона возглавила Ольга Глацких, сократившая финансирование. «Смысл был такой: один ребенок – один наставник, которым мог быть член комиссии ПДН, социальный педагог, психолог, полицейский, и так далее, ‒ поясняет Дерягина. ‒ С согласия родителей наставник мог прийти в дом, познакомиться. Ребенка тестировали, выясняли, что он хочет – грубо говоря, петь или танцевать, пристраивали в секции. При этом наставнику платили тысячу рублей в месяц за ребенка. Детей после этой работы ‒ а курс длился пять месяцев ‒ снимали с учета. Но, увы, проект остался и без этого финансирования».
В материале использованы фото РИА «Новый День», LiveInternet, «ВКонтакте»
Екатеринбург, Екатерина Норсеева, Семен Саливанчук
Екатеринбург. Другие новости 20.11.18
Кулаченко зарубила предложения по газификации сел, обвинив жителей в медленном подключении. / Ветеринары убедили минфин в необходимости обезопасить скотомогильники с сибирской язвой. / Из-за сильного тумана в Кольцово несколько рейсов отправили в Челябинск и Тюмень. Читать дальше
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2018, РИА «Новый День»