Отмечая столетие образования СССР, Язычник вместе с РИА «Новый День» решили вспомнить вербальные знаки своего времени – тех, кто сегодня 40+, 50+ и 60+. Ну, то есть тех, кому генсек Хрущёв обещал жизнь при коммунизме.
Как и все поколения, родившиеся во второй половине 50-х – конце 70-х годов прошлого века – люди разные. И их память о советском детстве- юношестве-молодости разная. Но некоторые словесные образы живут сейчас только в их голове. И, как и все приметы эпох, уйдут в историю вместе с ними.
Спутник, Ленин, Октябрь – подобными ходульными советскими лексемами (пусть и международного значения) Язычник решил не заморачиваться. Он сегодня ближе к народу – любимой категории государственной демагогии еще относительно недавнего советского прошлого.
С обобщающего обозначения этого народа «дорогие товарищи», пожалуй, и начнём.
После Октябрьской революции 1917 года на смену обращениям «господин», «сударыня» пришел универсальный бесполый, внеклассовый термин «товарищ», которым называли не только тех, кого объединило общее дело, но и вообще всех взрослых, ибо, по большому политическому счету, всех советских граждан объединяло строительство коммунизма. Каждого на своём месте: неважно где – у фабричного или балетного станка, на армейской службе или на университетской кафедре. Все были равны и в этом равенстве обезличены «дорогими товарищами». При этом, в бытовом обиходе остались обращения, маркировавшие возраст, – парень, девушка, бабушка, старичок, дядя, тётка. Что же касается равенства – господина заменил «товарищ начальник», а прислугу стали называть домработницами.
После распада СССР «товарищ» быстро исчез из лексикона, оставшись лишь в армии, однако в современной языковой российской культуре адекватная ему замена при обращении к незнакомому человеку до сих пор не найдена. Вернувшиеся дореволюционные обращения до сих пор вызывают много вопросов.
P.S. Изобретателем обращения «дорогие товарищи» является вовсе не какой-нибудь креативный советский деятель. Первым так обратился 19 октября 1818 к собравшимся друзьям на праздновании седьмой лицейской годовщины Александр Пушкин…
Дефицит + фарца
Это, пожалуй, главные слова позднего СССР. Товарный дефицит был заложен в самой плановой системе советской экономики. У этого явления своя история – с несколькими кульминациями, множеством фаз и незаметной смертью. На разных этапах развития дефицит был разный – от нижнего белья и ботинок до персональных авто.
А вот фарцой именовали импортный товар высокого качества типа американских джинсов, европейских шмоток, югославских стенок и чешских унитазов, японских видеомагнитофонов или французской косметики, виниловых пластинок, аудиокассет, польской бижутерии, немецких медицинских оправ и солнцезащитных итальянских «капель», сигарет ( даже болгарских а ля «Стюардесса»), которые можно было купить лишь на черном рынке (покупка/продажа труднодоступного «народу» дефицита была запрещена) у спекулянтов (это старорежимное слово «дорогие товарищи» заменили на «фарцовщиков») или в загранкомандировке.
Но фарца – это не только товар. Это явление, а фарцовщики были сплошь приличные люди – студенты, гиды, переводчики, проститутки, таксисты, рядовые сотрудники посольств и консульств, гостиниц и ресторанов, комиссионных магазинов (советский аналог современных секонд хэндов), то есть те, кто по роду своей деятельности имел возможность выезжать за пределы СССР или общаться с иностранцами.
В 80-е годы, когда прилавки магазинов стремительно пустели в пароксизме горбачевской попытки сохранить несохраняемое, дефицитом стали мясо, бананы, чай и кофе, ветчина и сервелат, творог и майонез, капроновые колготки, дезодоранты и шампуни, югославские стенки и другие товары производства СССР и стран СЭВ.
Снежный ком дефицита необходимого в повседневной жизни главным хобби советских граждан сделал времяпрепровождение в многочасовых очередях или налаживание блатных каналов получения дефицита (по принципу «ты мне – я тебе», либо с неприличной переплатой).
С распадом СССР, открытием границ и вводом рыночных цен дефицит и фарца быстро вышли из словесного оборота. Но фарца все же интересна неразгаданной загадкой своей этимологии.
Некоторые из спецов-лингвистов полагают, что это редукция старого одесского слова «форец» – так называли делягу, «который много говорит и своим красноречием сбивает цену, скупает товар по дешёвке и тут же рядом продаёт его втридорога».
По мнению писателя Б. Н. Тимофеева, высказанному в изданной в 1960-е годы книге «Правильно ли мы говорим?», фарцовщик – это редуцированный жаргонизм «форсельщик». И в его основе англ. for sale в составе стандартного вопроса, с которым фарцовщик обращался к иностранному туристу: англ. Do you have anything for sale? (У вас есть что-нибудь на продажу?»
Брак
Так называли товары советского производства, которые не соответствовали указанным характеристикам. Обычно продавались в магазинах под видом товаров «пониженной сортности» для выполнения плана производителя. Сортов, как правило, было три. И вот этот третий как раз и был чистой воды дефективным, про который «дорогие товарищи» сложили поговорку: «третий сорт – не брак».
Портянки
«Русский чулок», как его называли французы еще с Первой Мировой. Но звезда портянок зажглась после Второй Мировой, когда они неожиданно прижились в армиях стран Варшавского Договора. Из западных европейцев к портянкам прикипели только финны – в их армии портянки наматывали аж до 1990-го.
Эстеты и прочие штатские, конечно, относились к портянкам с брезгливостью, подчеркивая их архаичность цитатой из Ильфа и Петрова: «Понюхал старик Ромуальдыч свои портянки и аж заколдобился». Но служившие в советской армии вовсе не так категоричны. Мол, с учетом качества армейских «сапогов» (во всяком случае, для рядового состава), которые «велики, но жмут» портянки (правильно намотанные, конечно) давали не одну фору носкам и сберегли не одну пару молодых ног.
Поляки и венгры, как и прочие европейские страны соцсодружества, отказались от портянок ещё до распада Варшавского договора – некой альтернативы НАТО на протяжении нескольких десятилетий второй половины XX века.
А наши армейцы полностью перешли на носков только в 2014-15 годах, когда произошла смена кирзовых сапог (как основной солдатской обувки) на берцы.
Авоська
Первыми изобретателями этой сетчатой тары стали шотландские рыбаки. Они приспособили старые неводы для того, чтобы в их более миниатюрных фрагментах нести улов.
Вторично сетки в самом начале 1920-х изготовил чешский предприниматель Вавржин Крчил. Он наладил выпуск модных тогда сеточек для волос (в них ложились спать модники и модницы, сохраняя модерновые укладки – локонами или идеально прилизанными назад волосами), но на них не было необходимого для коммерческой выгоды спроса. Тогда неунывающий пражанин приделал к сеткам прочные нитяные ручки. И стал выпускать их разных размеров. Торговцы и обыватели отрывали новые прочные тары с руками и ногами – они оказались хороши и для транспортировки, и для хранения, и для копчения – овощей, фруктов, мяса и рыбы.
В Советском Союзе их стали называть авоськами с лёгкой руки Аркадия Райкина: в монологе чуть ли не 1939-го года он, иронизируя над всеохватным советским дефицитом, показывал ленинградцам сетку со словами: « А это авоська. Авось-ка я что-нибудь в ней принесу…»
Но автором шутки был не эстрадный артист, а Владимир Соломонович Поляков – один из первых реально советских писателей-сатириков.
Авоськи были не только сетками и аналогами современных полиэтиленовых пакетов. В свое время из них делали сетки для баскетбольных колец на дворовых площадках (иногда это были мини- площадки, которые еще называли площадками для пионербола) – вместо прохудившихся прежних. А мальчишки из квартала, где был стол для пинг-понга умудрялись заменить авоськами свою продранную сетку для игры в настольный теннис.
Эпоха авосек закончилась, когда началась эра полиэтиленовых пакетов – не дефицитных и заношенных, желанных и недоступных во времена тотального дефицита, а дешевых и разнообразных – одного из достижений рыночных 90-х…
Москва, Эмма Прусс
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2022, РИА «Новый День»