Сегодня исполняется 161 год со дня рождения Антона Павловича Чехова. Язычник с помощью филолога Эммы Прусс решил вспомнить стилистический мастер-класс от классика. И обнаружил, что «и на солнце есть пятна», правда, исключительно по его языческому личному мнению:
«Даже негуманитарии знают, что Чехов предпочитал лапидарность. Фраза из анекдота советских времен «кратко, сжато, остроумно» – ровно про Палыча.
Причем, свой стилистический аскетизм Чехов неустанно шлифовал и активно, чтобы не сказать агрессивно, пропагандировал. Для тех, кто не в теме: Антон Павлович ужасно любил редакторские компетенции. Знакомому издателю – многолетнему товарищу он частенько писал: мол, присылай мне рукописи на правку – очень мне эта практика по душе. И даже денег за редактуру не брал.
Известны, например, варианты нескольких произведений Короленко после «руки» Чехова – они стали неузнаваемы. Короленко их не увидел – ибо и сам редактор Чехов понимал, что подобные метаморфозы могут вызвать неоднозначную реакцию. А человеком он был хоть и увлекающимся, хоть и принципиальным в плане использования выразительных средств, но деликатным. И свои взгляды, что маститым литераторам, что начинающим прививал, только если им это было важно.
Советы Чехова, как правило, имели дружескую форму с элементами иронии по поводу его собственных неудач аналогичного свойства.
Коллеги – из числа великих или просто знаменитых – минимализмом Чехова восхищались. Так Набоков – лектор с одобрением отмечал, что Чехов не пользовался «оранжерейными прилагательными» и «мятно – сливочными эпитетами».
Сам Антон Павлович сформулировал свое стилистическое кредо афористично: «Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и изящен».
Некоторые товарищи по цеху пытались пользоваться инструментарием Чехова. Так возникла целая плеяда «писателей чеховской поры». Что для основоположника «простого» метода – слава, а для литераторов – проклятье. Двух-то Чеховых в литературе быть не может. Однако не будем отвлекаться.
Итак, Чехов не любил эпитеты (и не только «мятно – сливочные»). Из письма просившему совета Горькому: «Вычеркивайте, где можно, определения существительных и глаголов…
У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: «человек сел на траву». Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Здорово, конечно, это уже смешной рассказ – о муках литредактора.
Далее, Чехову были чужды длинноты (а с ними и скобки). Как он сам в одном из писем удачно охарактеризовал свой лаконичный писательский почерк: «Умею говорить коротко о длинных предметах».
Он не терпел двусмысленности (а с ними и кавычки), а также восторги и сопли ( по этой причине избегал восклицательных знаков, за исключением диалогов) – что авторов, что их героев.
Все тому же Горькому (драматургический талант которого выпестовал именно покровительствовавший АМ Чехов) Антон Палыч писал, разбирая его рассказы: «Вы как зритель в театре, который выражает свои восторги так несдержанно, что мешает слушать себе и другим. Особенно эта несдержанность чувствуется в описаниях природы, которыми Вы прерываете диалоги; когда читаешь их, эти описания, то хочется, чтобы они были компактнее, короче, этак в 2-3 строки».
Из советов литератору Лидии Авиловой: «…оставьте Дуню, но утрите ей слезы и велите ей попудриться. Пусть это будет самостоятельная, живая и взрослая женщина, которой поверил бы читатель. Нынче, сударыня, плаксам не верят. Женщины-плаксы к тому же деспотки…
Когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее – это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны».
А еще рекомендовал (Горькому и не только) избегать «очеловечивания» природы, или, как сказали бы академические люди, антропоморфности, типа, «море дышит, небо глядит, степь нежится, природа шепчет, говорит, грустит». Поскольку, на его вкус: «Красочность и выразительность в описаниях природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как «зашло солнце», «стало темно», «пошел дождь» и т. д.»
Бунин вспоминал Чехова по этому же поводу: «Чехов, нервно покручивая шнурок от пенсне… «Море не смеется, не плачет, оно шумит, плещется, сверкает... Посмотрите у Толстого: солнце всходит, солнце заходит... птички поют... Никто не рыдает и не смеется. А ведь это и есть самое главное – простота...»
Чехов – не учившийся на филфаке, считал, что хороший писатель может получиться только из хорошего читателя.
Так, одному литератору (был такой Николай Михайлович Ежов – фельетонист, юморист, не путать с однофамильцем Николаем Ивановичем – «кровавым наркомом») Чехов советовал больше читать, чтобы поприличнее писать:
Вам нужно поработать над своим языком, который грешит грубоватостью и вычурностью…Читайте больше серьезных книг, где язык строже и дисциплинированнее, чем в беллетристике.
Ежов этот (он был сверстником Чехова, но пережил писателя лет на 40), кстати, обиделся, написал про Чехова (уже после его смерти) нелицеприятные воспоминания и с наслаждением называл коллегу «средним» писателем.
Чехов не любил в художественных произведениях и неясного мышления. Например, «придирался» к логике Лидии Авиловой: «Для чего это Вашей героине понадобилось ощупывать палкой прочность поверхности снега? И зачем прочность? Точно дело идет о сюртуке или мебели. (Нужно плотность, а не прочность.) И «поверхность снега» тоже неловкое выражение, как «поверхность муки» или «поверхность песку»…»
А уж банальности и слов-«паразитов» на дух не выносил, зато любил в тексте ритм и мелодию, четкую композицию без лишних деталей.
Из писем все той же Авиловой (увы, так и застрявшей в разряде «литераторов чеховской поры»): «Затем встречаются и такие штучки: «Никифор отделился от столба ворот» или «крикнул он и отделился от стены…
Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от «по мере того», «при помощи», надо заботиться об ее музыкальности и не допускать в одной фразе почти рядом «стала» и «перестала». Голубушка, ведь такие словечки, как «Безупречная», «На изломе», «В лабиринте», – ведь это одно оскорбление…
Вы нагромоздили целую гору подробностей, и эта гора заслонила солнце. Надо сделать или большую повесть, этак в листа четыре, или же маленький рассказ…
Начинать надо прямо со слов: «Он подошел к окну»... и проч. Затем герой и Соня должны беседовать не в коридоре, а на Невском, и разговор их надо передавать с середины, дабы читатель думал, что они уже давно разговаривают».
В этих замечаниях даже неважно, о каком произведении идет речь, – они могут служить теорией и одновременно методикой для пишущих. Причем, и для тех, кто работает в малой форме, и для авторов «эпических» нетленок.
С такими стилистическими костылями можно довести до эталона любой жанр, не только главную чеховскую форму – рассказ. Впрочем, АП был хорош и как автор повестей, хотя, как он писал Короленко в процессе создания «Степи» (своем первом большом произведении): «…пишется весело, но, к несчастью, от непривычки писать длинно, от страха написать лишнее я впадаю в крайность: каждая страница выходит компактной, как маленький рассказ, картины громоздятся, теснятся и, заслоняя друг друга, губят общее впечатление. В результате получается не картина, в которой все частности, как звезды на небе, слились в одно общее, а конспект, сухой перечень впечатлений».
И в одной из рецензий, запрошенной Буниным на его рассказ, Чехов писал, что это и ново, и свежо, и хорошо, но как-то концентрированно, как «крепкий бульон».
Принципы творчества Чехова полагали обязательными для автора (кроме, разумеется, таланта) впечатления, опыт, просвещенность, кругозор, и «многописание»: «чтобы в беллетристике терпеть возможно меньше неудач или чтобы последние не так резко чувствовались, нужно побольше писать, по 100-200 рассказов в год. В этом секрет». Бунин вспоминал: «Вы много пишете?» – спросил он меня однажды. Я ответил, что мало. «Напрасно, – почти угрюмо сказал он своим низким грудным баритоном. – Нужно, знаете, работать... Не покладая рук... всю жизнь».
В соответствии со своими взглядами, Чехов советовал Максиму Горькому уехать из провинции: «Сколько Вам лет?...мне кажется, что Вам, пока Вы еще молоды, следовало бы покинуть Нижний и года два-три пожить, так сказать, потереться около литературы и литературных людей; это не для того, чтобы у нашего петуха поучиться и еще более навостриться, а чтобы окончательно, с головой влезть в литературу и полюбить ее; к тому же провинция рано старит…
Вы человек молодой, сильный, выносливый, я бы на Вашем месте в Индию укатил, черт знает куда, я бы еще два факультета прошел».
Но критики позицию Чехова, точнее, отсутствие так называемой авторской позиции, ставили ему в вину, называли его «циничным» и «безыдейным». Чехов же в одном из писем издателю изложил точку зрения, актуальную, вероятно, во все времена, и не только для художников – но и для масс-медиа, и вообще для всех гуманитариев:
...Мне кажется, что не беллетристы должны решать такие вопросы, как Бог, пессимизм и т. п. Дело беллетриста изобразить только, кто, как и при каких обстоятельствах говорили и думали о Боге или пессимизме. Художник должен быть не судьей своих персонажей и того, о чем говорят они, а только беспристрастным свидетелем…
Мое дело только в том, чтобы быть талантливым, то есть уметь отличить важные показания от неважных, уметь освещать фигуры и говорить их языком.
По этой же причине, Чехов считал важным не повод или сюжет для произведения, а процесс его создания, в соответствии и с медицинским, и с философским принципом – «смысл жизни – жизнь». На его свободный вкус, писать можно о чем угодно, хоть о пепельнице: «Никаких сюжетов не нужно. В жизни нет сюжетов, в ней все перемешано – глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным…»
Собственно, и в писательском почерке Чехова все перемешано: прослеживается и его наследуемая ментальность от великих предшественников, и оригинальность. Чехов не пишет коротко и ясно, как Пушкин. Не пишет лирично и прозрачно, как Тургенев. Не пишет строго и реалистично, как Лев Толстой. Он пишет коротко и ясно, лирично и прозрачно, строго и реалистично – как Чехов. Мыслитель со своей правдой жизни. Художник, создающий строгую графику «американских горок» жизни… акварельными красками
Только в одном я не могу согласиться с Чеховым. Вот вообще. С тем, что следует отказаться от антропоморфизма как концепции при создании художественных образов.
С тем, что нужно избегать «жалких слов», «общих мест», «трескучих описаний» и всяческих «орнаментов», «писать талантливо, то есть коротко» – никто не спорит. Хотя – чем плох многостраничный Джойс с рассказом об одном дне обычного горожанина?!
Но главное.
Как быть с такой красотой, как эти строки Шелли:
«Вершины гор целуют облака,
А свет луны ласкает море...»
Или с эпистолярной ремаркой Уайльда:
«Венеция встретила нас улыбкой…»
Москва, Эмма Прусс
Москва. Другие новости 29.01.21
За неделю коронавирус подтвердился у 27 южноуральских школьников. / В Челябинске задержали членов банды, грабившей ювелирные магазины. / Челябинск, дыши: в город прибыла делегация федеральных чиновников. Читать дальше
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2021, РИА «Новый День»