Редакция РИА «Новый День» завершает масштабный спецпроект «1917 год. Образ Будущего», посвященный революционным событиям столетней давности и перспективам современной России. Судя по экспертным оценкам, которые были высказаны за последние 12 месяцев, революция-1917 оставляет больше вопросов, чем ответов.
О спорных итогах и самых примечательных аспектах проекта – в материале корреспондента РИА «Новый День» Марии Бузанаковой.
Работа над проектом началась в ноябре 2016 года – за год до столетнего юбилея Великой Октябрьской социалистической революции… или «большевистского переворота» – кому как нравится.
Что произошло в 1917 году? Ожидает ли страну крах по примеру Российской империи? Какой Россия должна стать через 20, через 70 лет? На эти и многие другие вопросы мы хотели найти ответ, обращаясь к ведущим отечественным и зарубежным экспертам, историкам и политологам.
Я лично, воспитанная в семье, как это раньше назвали, трудовой интеллигенции, надеялась еще и на восстановление доброй памяти о советском прошлом нашей страны, так как движение в будущее невозможно без принятия прошлого и осознания настоящего.
Часть 1. Немного о незнании
Итак, как оказалось, первое, с чем нам нужно было определиться – название. Стоит ли называть процессы, происходившие в Российской империи с февраля по октябрь 1917 года, Русской революцией, с определениями «Великая» или «Большая», или лучше дифференцировать их на Февральскую буржуазную и Октябрьскую социалистическую? Сразу скажу – ответа мы так и не получили, единого мнения экспертное сообщество представить еще не готово.
Сейчас, спустя год, я могу высказать лично свою позицию на этот счет, непрофессиональную и весьма пристрастную.
Мне кажется, что проблемы с идентификацией носят вполне объяснимый характер. Франция со своей революцией определилась давно, назвав ее «великой», потому что она повлияла на крах феодализма и изменила экономическую, социальную и политическую сферы общества и в других странах Западной Европы. Французы спустя 228 лет продолжают исторические споры о причинах и последствиях революции, но принимают ее значение и жертвы.
Российское общество, пережив такое потрясение всего 100 лет назад и получив возможность его проанализировать только 26 лет назад, конечно, гораздо менее готово вынести какой бы то ни было вердикт.
Мне кажется, прежде чем объединять Февраль и Октябрь в Великую русскую революцию, следует убедиться в исторической грамотности наших людей: многие до сих пор искренне верят, что последнего русского царя Николая II в 1917 году свергли большевики во главе в Владимиром Лениным (#спасибо_советской_пропагаде_за_это).
После того как в наших головах отложится, что последняя царская дума отказалась исполнять указ Николая о роспуске, что Временное правительство не решалось проводить выборы в Учредительное собрание более полугода, а большевики после Октябрьской революции (переворота) предлагали меньшевикам и эсерам создать вместе с ними социалистическое правительство, мы, я имею в виду мы – непрофессионалы и неисторики – сможем принять 1917 год. А уже потом приживется и официальное название тех роковых событий.
Часть 2. Немного о философии постмодернизма
Что интересно, российское общество получило весьма сухую реакцию властей на юбилей революционных событий. «А что тут праздновать? Это трагедия, это убийства и миллионные жертвы. Давайте закончим, забудем гражданскую войну и помиримся», – это моя вольная интерпретация позиции, которую в той или иной степени транслировала в общество наша власть.
Коммунисты скромно напоминали и достижениях Советского союза, либералы – об ужасах диктаторского большевистского режима, Церковь – о своем угнетении и невинноубиенной царской семьи, от которой, я напомню, сама же отреклась сразу после Февральской революции, признав законным падение монархии.
Запад сначала обвинял Кремль и, в частности, президента РФ Владимира Путина в страхе перед повторением беспощадного «русского бунта» и революций в целом, а потом в лице профессора Принстонского и Нью-Йоркского университетов Стивена Коэна напомнил, что государство совсем не обязано предоставлять народу официальную оценку исторического прошлого страны.
И действительно, в век свобод и расцвет демократии каждый из нас имеет право на собственную позицию, право оплакивать жертв «красного» или «белого» террора, а может, и зеленоармейцев.
Но вот в чем проблема. Можно сколько угодно говорить о том, что государственная позиция – это пережиток тоталитарного мышления русского человека, который не привык самостоятельно мыслить и веками жил в рабстве, но дьявол прячется в деталях.
«Многие философы постмодернизма говорят о том, что нет одной истории, есть много историй, что нет одной истины, есть много истин, что нет самостоятельного субъекта в историческом процессе. Если кто-то пытается осмысливать исторические процессы с точки зрения истины, то это уже тоталитарное мышление. Мы видим, что идеологи (неоконсерватизма) борются с основами социализма и самого просвещения», – сказал немецкий философ Хауке Ритц, выступая в ноябре в Москве.
Чем опасен постмодернизм и неоконсерватизм, можно отдельно прочитать здесь, а я отмечу, что, если бы нам – непрофессионалам и неисторикам – дали бы возможность обсудить, узнать о событиях 1917 года, нам было бы проще «примириться», и понять, что «эволюционный путь развития лучше, чем революционный». Власть же действительно настолько парализовал страх перед революцией, что всё обсуждение было примитивно сведено к царскому адюльтеру с балериной.
Часть 3. Много о параллелях 1917-2017
Итак, тема революции в 100-летнюю ее годовщину покрылась если не льдом, то, как минимум, полыньей государственного молчания. Многие эксперты во время интервью меня всячески пытались убедить в том, что параллели между 1917 годом и 2017 – абсурдны, нелепы и не могут иметь серьезный характер.
И все же, поскольку заключительное слово за мной, я выскажу свое пристрастное мнение и на этот счет, а чтобы оно казалось менее непрофессиональным, я использую для этого некоторые цитаты из проекта.
«Экономика России задыхалась в результате внешнего воздействия. В это же время российская бюрократия не могла и не хотела решать нарастающие проблемы, а предприниматели то и дело натыкались на неспособность власти проводить реформы», отмечалось в материале о ситуации в России накануне 1917 года (или это о ситуации в РФ 2016-2017 годов?).
Тогда же «иностранный капитал контролировал 40% крупнейших банков России, которые держали 75% всего банковского капитала», «огромная часть промышленности находилась в долгах и под контролем зарубежного финансового капитала, начиная от нефти, заканчивая машиностроением. Она на 2/3 была под контролем западного капитала: электротехническая компания – немцы, современное оборудование – немцы».
«Помилуй Бог, капуста продавалась еще осенью по 20 рублей сотня, картофель дошел до рубля за пуд, лук въехал в 8 рублей за то же количество. Овощи, в которых у нас никогда не было недостатка, сделались такой редкостью в хозяйстве, что ими дорожат, как масло», – ситуация в канун Февральской революции (или это о нынешней рекордно низкой инфляции и ситуации в современной экономике?).
«Долго продолжать войну значит окончательное разорение и безграничную экономическую разруху <…>Это значит ряд внешних неудач, замешательство во внутренней жизни, это значит отвлечь все мысли от задач внутреннего преобразования к задачам внешней борьбы», – ситуация в разгар Первой мировой войны (или это о нынешней сирийской кампании и несуществующей официально «гонке вооружений»?).
Справедливости ради, надо признать, что часть историков и политологов все же видят параллели. Конечно, полной кальки нет, но ситуация заставляет, как минимум, задуматься, в том числе, над словами, например, специалиста в области истории СССР Геннадия Бордюгова:
«Если сегодня ты молодой работник банка – твой потолок $5 тысяч в месяц. Дальше все закрыто чьими-то родственниками и так далее. Представляете, сколько таких людей – белых воротничков, синих воротничков, платиновых, золотых, которые понимают, что дальше у них дороги нет. Они могут сыграть роль толчка, пускового механизма».
Или над словами известного интеллектуала Анатолия Вассермана:
«Февралисты» по идеологии практически совпадают с нынешними «белоленточниками». Россия переживает период восстановления после тяжёлой болезни – либерального разложения страны, хозяйства, сознания».
И все-таки Она – Великая!...
Когда я училась в старшей школе, мое любимое стихотворение было «К Чаааеву» Александра Сергеевича Пушкина – то, где он еще писал «И на обломках самовластья напишут наши имена». Я, как вы понимаете, романтизировала революцию.
Еще я была уверена, что поддержала бы революционеров 1917 года, стояла бы на баррикадах с большевиками, а потом разочаровалась бы в идеях коммунизма, стала бы борцом с режимом и сгинула в каком-нибудь из лагерей.
После проекта я изменила свое мнение. Сейчас я понимаю, что разочаровалась бы не в идеях коммунизма или социализма, а в том, как они были реализованы. В людях, которые в результате системных ошибок и случайностей оказались во главе огромной и великой страны, но не удержали ее.
Сегодня, закрывая проект, я бы хотела для себя подвести черту, поэтому я попытаюсь ответить на еще один вопрос, который так или иначе всплывал весь этот год – на ком лежит ответственность за 1917 год?
Я считаю, что в 1917 году в Российской империи не было правых и виноватых. Все объективные и субъективные причины, известные политические и революционные деятели могли бы не сыграть своей роли, если бы долготерпимый и многострадальный народ промолчал и тогда.
Как писал в «Войне и мире» Лев Николаевич Толстой, описывая настроения в русской армии перед Бородинской битвой, в итоге «исход битвы» зависит не от главнокомандующих, а от того чувства, которое есть «в каждом солдате».
«А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они, или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава» (Л.Н. Толстой. «Война и мир»).
Мы не должны бояться споров об истории. Мы должны бояться, что по незнанию, мы сделаем неправильные выводы, что будем терпеть и ждать до последнего, что не сможем пойти эволюционным путем, снова дождемся революции.
В конце концов, никто никогда не мог еще предсказать революцию, но сейчас у каждого есть шанс решить за себя, какой путь он выбирает.
А если вернуться к французской революции и основаниям, по которым народ считает ее «великой», конечно, Октябрьская революция имеет все права на такое определение.
Идеология, которая навсегда изменила карту мира, остановила (хотя и на время) колониальную политику Запада и позволила многим государствам развиваться самостоятельно, бесспорно, заслуживает защиты.
Москва, Мария Бузанакова
Москва. Другие новости 07.12.17
Писатель Бажов, убийца царя Ермаков, фотограф Метенков. Чью сторону заняли сливки общества после Октября 17-го (ФОТО). / Дежавю: долг по зарплате и кредитам 33 млн. Как в 1917 году заводы Тагила переживали кризис. Спецпроект «К 100-летию революции» (ФОТО, ДОКУМЕНТЫ). / Революция-1917 и Прибалтика: установка на независимость. Читать дальше
© 2017, РИА «Новый День»