22 августа 2018, 08:03

Архив
«Травматика и шокер не для нас. Менталитет не тот»: интервью с главврачом скорой Екатеринбурга Игорем Пушкаревым

Приближается осень – горячий сезон для медиков, когда число вызовов скорой резко возрастет. О том, сколько непрофильных сигналов приходится принимать специалистам, сколько должны получать врачи и фельдшеры СМП и как служба борется с утечками информации похоронщикам и защищается от пациентов-дебоширов, в интервью «Новому Дню» рассказал главный врач Станции скорой медицинской помощи имени В. Ф. Капиноса Игорь Пушкарев.

Любопытную статистику Татьяна Савинова приводила по итогам ЧМ, что во время игр сборной России число обращений в СМП снижалось на 10 %...

Скажем так – до 10 %. Мы разговаривали с коллегами, кто работает давно в скорой помощи, они говорили, что когда шел сериал «Санта-Барбара», была тишина. Народ смотрел. Так и тут ‒ люди очень сильно болели за нашу сборную, смотрели матчи, некогда было думать о себе.

Еще надо сказать спасибо нашему населению, все понимали, что мы обслуживаем серьезное мероприятие – мундиаль. Хотя мы дополнительно раскрывали десять бригад для населения, чтобы не почувствовали нехватку скорой помощи. Потому что в дни матчей у меня до 25 бригад дежурили на площадках ‒ на стадионе, в фан-зоне, гостиницах.

Новый День: Трамватика и шокер не для нас. Менталитет не тот: интервью с главврачом скорой Екатеринбурга Игорем Пушкаревым

В гостиницах?

Там, где находились команды, бригады сутками дежурили.

С языковым барьером проблем не возникло во время ЧМ?

В диспетчерской круглосуточно работали два волонтера. Были студенты-медики, лингвисты, которые что-то понимают в медицинской терминологии. Почему два? Потому что один обязательно англоязычный, а второй – владеющий другим языком, на период пребывания гостей из разных стран. Были со знанием японского, французского, немецкого, португальского, испанского. Мы очень серьезно к этому подходили. У нас был график перемещения болельщиков и команд: уезжают испанцы, приезжают французы – все, не нужен испанский, нужен французский переводчик. Но обращений напрямую по линии «03» было немного, всего 56 за месяц. Потому что все население не Российской Федерации прекрасно понимает, что вызов скорой – очень дорогое удовольствие. И если вызов необоснован, то вы будете платить штраф или страховая вам выставит огромный счет.

Так же, как и россияне, когда ездят за рубеж, просто так скорую не дергают.

Совершенно верно. Тут, может, даже была боязнь, потому что когда мы дежурили на стадионе, гости могли обратиться по какой-то ерунде. Наши волонтеры, например, регулярно прибегали с мозолями. Знали, что мы всегда им поможем, дадим пластырь или таблетку от головной боли. А вот иностранцы – с опаской немного. По закону у нас экстренная помощь бесплатная, в том числе ‒ в стационаре. И у них были вот такие глаза: «Как это – бесплатно»?

А проблем с языками не было никаких – на стадионе работали переводчики, а в наши мобильные бригады, которые стояли на трибунах, брали ребят со средним базовым знанием английского языка.

Премию-то получили сотрудники за работу на ЧМ?

Премии получили. Но еще ждем благодарности от минздрава Свердловской области. Хочется, чтобы и грамоты, и благодарственные письма были у сотрудников.

Хорошие премии?

Небольшие. Много было средств затрачено на оснащение скорой помощи по требованию ФИФА. Мы приобрели, например, 80 дефибрилляторов. Это огромное количество. Это переносные для машин СМП, они и в сигвеях лежат. А еще мониторы реанимационные, аппараты ИВЛ. Суммы были сумасшедшие – враз бы мне никто такое количество средств на оборудование не дал.

Сколько в среднем за смену одна бригада вызовов… обслуживает? Дурацкое слово.

Мы уже к этому привыкли. В 2012 или 2013 году медицину приравняли к услугам, мы теперь попадаем под закон о защите прав потребителей. Что касается вызовов, то существуют разные профили бригад. Например, среднее время вызова по городу для бригады общего профиля – 68 минут. Это от момента принятия до момента окончания вызова. Убираем время приема пищи, получается где-то 15 вызовов за 24 часа. Реанимация – 9,5. Педиатры – их мало осталось, к тому же по травме и хирургии единственная многопрофильная больница ‒ ДГБ № 9. Представляете, детская бригада поехала с Химмаша в «девятку»? Все, на три часа я про нее забыл.

Отсюда вопрос про целесообразность восстановления больницы скорой помощи.

Но больница скорой помощи в Зеленой Роще была только для взрослых. Педиатрия ‒ это 11-я детская больница, «восьмерка» в Чкаловском районе, 15-я инфекционная, 40-я ‒ тоже детей с инфекциями принимает. И девятая.

Не могу сказать, нужна ли больница скорой помощи. Потому что она тоже где-то должна находиться. Давайте снова ее построим здесь. А если с Химмаша везти? Так рядом 20-я больница. А если с ВИЗа? Там рядом «шестерка». Наши клиники все равно многопрофильные, приближены по районному принципу. Город давно поделен на сектора. Непростые люди сидели и продумывали их. Мой зам по оперативной работе Николай Першанов – он работает 38 лет на скорой помощи, знает Екатеринбург, как любую подворотню, – рассказывал, что сидели и считали, советовались, когда строились и открывались стационары, когда профильность их выбирали. Все учитывалось. Считаю, что в крупных стационарах, как 40-я больница, должны быть отделения emergency, большие приемные отделения, если больше 50 пациентов в сутки поступает. Сейчас тренд такой по России есть. А у нас в «сороковку» – до 100-110 в сутки. Это надо делать. А чтобы одна больница скорой помощи была? Может быть. Но тогда на наше полуторамиллионное население надо строить не одну, а три.

Заговорили про логистику. Я не смогла найти информацию по поводу выделенных полос: СМП может по ним ездить?

Сам не знаю. Вообще мы приравнены к спецтранспорту, а с другой стороны – если инспектор стоит, он пропустит скорую с мигалками по выделенке. Но есть фиксация автоматическая, и в неделю я получаю постановлений от ГИБДД вот такую толпу. Пример: мы едем в 36-ю на Компрессорный по Россельбану. Пациент крайне тяжелый после ДТП. Водитель давит на гашетку, превышает, конечно. Камера сфотографировала, пришел штраф. Я обязан по закону обжаловать. И вот мы начинаем писать объяснения – водитель, старший бригады, который дал указание водителю включать мигалки из-за тяжелого состояния пациента. Конечно, потом не штрафуют, снимается административное нарушение, но это столько бумаги, столько работы! И так работает вся Россия.

По выделенкам то же – приходит постановление, если отписываем, что машина ехала на включенный вызов, штраф снимается, а если неотложный вызов – платите штраф.

Получается, маршрутка может, а скорая – нет?

Только если идет экстренное задание. Неотложка – не может. У нас даже были ситуации, когда нам – не буду говорить кто ‒ указывал, зная наши поводы, мол, у вас это четвертая срочность – почему вы там поехали?

Недавно в Португалии служба скорой помощи выпустила социальную рекламу о том, что в стране примерно 75 % вызовов – безосновательные. На картинку Неймара поместили. Есть ли подобная статистика по Екатеринбургу?

У нас другое законодательство: обращения на скорую помощь всегда должны закончиться либо вызовом, либо перенаправлением пациента в другое лечебно-профилактическое учреждение. Как это делается? Если поступает вызов и не требуется экстренной помощи, мы передаем этот вызов по онлайн-системе в неотложную помощь, либо советуем пациенту обратиться в поликлинику. Что касается градуировки вызовов «не для скорой», то статистика ведется – за прошлый год было выполнено 388 тысяч вызовов, 25 тысяч ‒ безрезультатные.

Что значит безрезультатные?

Например, отказ от вызова скорой – 5 тысяч в год. Это когда скорую вызвали, бригада приезжает, а им говорят: «Уже не надо», и даже дверь не открывают. Бывает отказ от осмотра – таких случаев 6 400. Сердобольные родственники вызывают скорую, а пациент, находясь в полном сознании, говорит: «А мне не нужна помощь». Случаев, когда адрес не найден, стало меньше, около 400 в год, потому что у нас есть ГЛОНАСС и система картографии у диспетчера. Раньше было так: называют адрес, диспетчер направляет бригаду, не имея карты города, а такого адреса не существует, поэтому бригада приезжает и не может найти этот дом. Раньше таких случаев были тысячи. Но все равно иногда путают адреса. Еще один момент – нет пациента на месте. Таких случаев в год около 8 800. Например, вы идете по улице, лежит пьяный бомж. А мы же все социально ориентированные, мы набираем «112» или «103». Бригада приезжает, а человек уже проспался, ему стало хорошо, и он ушел. В прошлом году было 402 случая хулиганства. Мы приезжаем, адрес и фамилия совпадают, а там говорят, что скорую вообще не вызывали. И еще бывает, когда вызов снимается по разным причинам. У нас существует правило, что если идет сигнал, но нет свободных бригад, направляется машина из другого района. Допустим, что-то произошло в Ленинском, а свободная есть ‒ только на Химмаше. Мы обязаны ее отправить. Но тут освобождается бригада в Ленинском, с той вызов снимается, этой передается.

И получается, что именно «скоровских» вызовов, ‒ 50 %. Остальное ‒ неэкстренные поводы, когда пациент мог обратиться либо в неотложную помощь, либо в поликлинику, либо сам доехать до приемного покоя и стационара. Кстати, за прошлый год мы почти 14 % вызовов перенаправили в неотложную помощь. С 2013 года действует эта программа, и она разгружает СМП от непрофильных вызовов.

Вы упомянули случаи, когда скорую вызывают к сильно перепившим гражданам. На такие случаи действительно должна скорая реагировать? Везти их в приемный покой?

У нас правило такое: пациент, пострадавший, клиент, как угодно назовите, находящийся в общественном месте, должен быть госпитализирован, если есть хоть малейшие признаки, что ему необходима медицинская помощь. Грань между алкогольным опьянением и отравлением очень тонкая. Оставим мы его на улице, а через 15 минут у него пойдут органные патологии. И кто будет виноват? Поэтому мы везем. Раньше была хорошая система вытрезвителей. Они были при МВД, потому что это не функция здравоохранения. Если медик видит, что его помощь не нужна, а просто куда-то этого человека надо увезти, чтобы он проспался, увозили в вытрезвители, где дежурили медицинские работники, по крайней мере, средний медперсонал. Проспался, заплатил государству, ушел. И всем было хорошо. А сейчас ситуация такова, что полиции тоже некуда ‒ в «обезьянник» повезут? У них и так завал полный. А кто больше? Социальные структуры этим не занимаются. Вот и получается, что приемные покои обязаны выделить какую-то комнатушечку.

Вопрос есть про численность работников. Хватает людей?

Не хватает. Сегодня, прямо сейчас бы, с удовольствием взял около 50 врачей и 150 фельдшеров. У меня сейчас работают 283 врача и 1 178 фельдешеров. Но этого недостаточно. Люди работают на полторы ставки – сутки через двое, а с нашей работой, чтобы организм восстанавливался, надо хотя бы 1,25 ставки, то есть сутки через трое. Но нужны кадры, а их нет.

Почему?

Первое и самое главное – когда-то была программа модернизации здравоохранения. И тогда полились федеральные деньги в стационары и поликлиники. А скорую в программу не включили. У нас всегда априори зарплата была процентов на 10-15 больше, чем в стационаре. И когда пошла модернизация, зарплата в стационаре и поликлиниках увеличилась, народ ушел туда. Мы остались в одинаковых условиях по зарплате, а условия работы у нас какие? Грязные подъезды, темные дворы, постоянно на машине, некогда порой в туалет сходить. На адресе иногда просим: «Можно у вас сходить»? Считаю, что «скоровики» должны получать процентов на 15-20 больше, чем все другие медики, и пусть на меня обижаются. Но тогда пусть попробуют у нас поработать.

Второе – произошло изменение федерального образовательного стандарта. Раньше как было? Врач заканчивал медакадемию – шесть курсов, год интернатуры, и он приходил в скорую. И когда он пришел, мы ему уже разрешали работать. Теперь – шесть лет университета, два года ординатуры, только потом ты имеешь право работать. Хотя в первичное звено – в поликлинику – можно сразу после окончания, а потом выбирай. Но не к нам. А мы тоже первичное звено, мы тоже служба первого контакта, и нам не надо эти два года и семь пядей во лбу. Мы прошли свою программу экстренной медицины, мы заточены на нее, у нас же основное – предположительный диагноз и тактическое решение. Мы ведь не ставим клинический диагноз, у нас нет тяжелого оборудования, комплексов биохимических. Мы считали, что нам тоже разрешат. Пока не разрешили. Если разрешат, к нам ребята пойдут.

Подвижки есть по этой теме?

Я член профильной комиссии Минздрава России, и мы постоянно говорим об этом в Москве, пишем, но пока тишина. Нам все говорят: не отчаивайтесь, скорее всего, скорую помощь в это дело включим. Но мы так не отчаиваемся уже два года.

В соцсетях вижу очень много вопросов по зарплате работников скорой.

Отдать должное – не знаю кому – мне, моей команде, управлению здравоохранения – мы на сегодня по зарплате… Конечно, не берем Москву и Ханты-Мансийские Эмираты, как я их называю. Если брать другие города-миллионники, мы стоим на втором месте по заработной плате после Санкт-Петербурга. Средняя по прошлому году по врачам на полторы ставки ‒ 64 тысячи, по фельдшерам – 41.

Но это полторы ставки.

Да. Вот если бы у меня на ставку врач 64 зарабатывал, я бы просто пел и плясал. Но, к сожалению, пока так. Мы стараемся премиальные давать, но это не те деньги, чтобы удержать сотрудников на скорой. Врачу надо платить на ставку тысяч 70, фельшеру – 50. Вот тогда люди будут работать и не будут измыленные. После суток ты пришел – это минимум 6-7 часов поспать, если это еще и мама – с детьми посидеть, дома прибрать, с мужем побыть, а следующий день ‒ единственный, когда ты можешь для себя что-то сделать. И потом снова на сутки. При этом у нас 42 % сотрудников – почти половина – семьями работают. Например, она фельдшер, а он водитель. Или оба врачи. Вот у нас есть семья – Георгий и Марина Кейль, фильмы были про них! Оба врачи-реаниматологи. Конечно, работают в разных бригадах. Он сегодня на стуки, она – завтра на сутки. И один день у них, когда они встретились. И эти люди работают больше 20 лет на скорой помощи. Вот такие герои у меня сотрудники.

Про героизм как раз хотела спросить. Часто в новостях видим, как нападают на работников скорой. Позавчера фельдшер в Подмосковье даже выстрелил в нападавшего из травмата. Как у нас обстоят дела? И есть ли результаты по последней истории с нападением на водителя?

Пока нет, идет расследование. Но вы все знаете и видите. По количеству противоправных действий настоящий бич был в 2015-2016 годы.

Почему?

Не знаю. То ли народ озлобился, то ли еще что. У меня в год доходило до 52 случаев. И некоторые были тяжелые. Помните, у нас бригаду реанимации избили в Чкаловском районе? Это был 2015 год. Когда бригаду заставляли насильно реанимировать труп, который два часа уже пролежал. В лифт потом затолкнули и избили.

А мы писали. Куда только не писали! Предложения наши брали и Национальная медицинская палата, и Государственная дума, и вроде Минздрав проект закона готовил. Но ‒ тишина. Когда была прямая линия с президентом, я писал на сайт вопрос, но не прошел он – сколько еще должно пострадать людей? Ведь не только скорая. Ведь были в Екатеринбурге случаи, когда на участковых врачей, пришедших к детям, спускали собак. Когда разъяренный папа выпихнул пожилого участкового, и она кубарем катилась с лестницы. Да, скорая больше от этого страдает – мы выезжаем на драки, на огнестрелы, на разборки, к наркоманам на передозы. Две хрупких девчонки-фельдшера и водитель. И что делать? Предлагали разное. Помню, Кузбасс предлагал шокеры. Кто-то еще из регионов травматику хотел выдать. Но у нас менталитет у нас не тот – мы ведь спасать едем.

Как выходите из положения?

Сейчас у нас у всех врачей планшеты. Кроме того, что там поступает вызов, там есть красная кнопка – ее нажимаешь, и мы тут же знаем, что что-то случилось, оперативный отдел получает информацию, и мы, даже не связываясь – иногда это невозможно, сразу сигнал в полицию, и она выезжает. Я благодарен полицейским, просто мухоментально, как я говорю, реагируют. Мы ведь всегда вместе работаем – ГАИ, полиция, мы на всех дорогах и ЧС вместе. Они поняли, и проблем нет. Зная, что медики в тяжелой ситуации, пэпээсники приезжают за 2-5 минут.

Про похоронщиков не могу не спросить…

У меня целая комиссия по этому работает – на каждый случай, на каждую жалобу мы проводим внутреннее расследование. Я как администратор сделал все, чтобы не было утечки. Были случаи в 2014-2015 годах, когда раньше скорой даже приезжали, ‒ была утечка на этапе приема вызова. Мы МВД и ФСБ вызывали, потому что машина стояла рядом с нами со сканером и слушала разговоры в оперативном отделе. Мы заменили радио на цифровую радиосвязь, она не прослушивается. Мы сделали планшеты, так что даже не все видят повод к вызову, только старший бригады знает. У нас доступ в оперативный отдел имеет ограниченный круг лиц, даже не все мои замы. Человек приходит на смену в оперативный отдел – сдает сотовый телефон. Это неудобство для сотрудников, особенно у кого дети или пожилые родители, но лишь бы нас не обвиняли. Плюс там глушилки. Диспетчер пошел отдохнуть, 15 минут раз в час он имеет право, – тогда иди за территорию и разговаривай.

Но все равно проскальзывают случаи, хотя их стало намного меньше. В этом году четыре жалобы.

Как можно этого избежать вовсе?

Мы делали предложение, собирались сообществом скорой медицинской помощи РФ, ‒ сделайте одну государственную службу. Мы приехали и констатировали смерть, а после нас родственники остаются один на один с этим горем. И что делать? Не дай бог, конечно, но у меня тоже нет ни одного телефона, я тоже в интернет полезу. А если была бы государственная похоронная служба, мы бы передавали сведения, как мы передаем в полицию, по каждому летальному случаю.

Про жалобы вы сказали, а благодарности от пациентов приходят?

Идут. За прошлый год обоснованных жалоб – три. Благодарностей ‒ 997. В день по три-четыре идут. Спасли пациента, а через месяц, когда он пролечился в стационаре, вспоминает и звонит на «03», все фиксируется.

Пару недель назад в Москве раздули жуткий скандал, загнобили медсестру со скорой за фотографии в инстаграме*. В Екатеринбурге есть запрет на снимки с рабочего места?

Никаких ограничений. Кроме одного – нельзя селфи с пациентом, с места вызова. Это 152-й закон о защите персональных данных. Если хотите показать, какая вы красивая пришли на смену – пожалуйста. Если хотите показать тяготы и будни работников скорой и выложить фото после смены – пожалуйста. Я, когда восемь лет назад пришел в СМП, иногда после смены людей не узнавал. Измочаленные донельзя. Но если хотят рассказывать о своей жизни – пусть. У нас полувоенная организация, но не до такой же степени.

С появлением линии «112» облегчилась работа по приему вызовов?

Легче стало пациентам, потому что еще есть номер, куда позвонить, если по «03» или «103» не дозвонился. Плюс раньше не все сотовые операторы могли топографировать звонок. Идет вызов из Первоуральска, а переводят на нас. И как быть? Прямых телефонов станции Первоуральска у не было. Но сейчас минздрав реализует единое информационное пространство: попал вызов на СМП Екатеринбурга, мы его перебрасываем на ту станцию, откуда пришел. А «112» сразу видят, откуда поступил звонок, и сразу понимают, куда надо его передать – в Екатеринбург, Березовский, Первоуральск или Полевской. В этом отношении здорово. К тому же по трассам есть провалы связи, а у «112» система хорошая – если нажали кнопку и пошел звонок, даже если нет сети, когда она появятся, вам перезванивают. В плане нашей работы – мы с ними на прямой связи. Может, это чуть замедляет время приема вызова, потому что диспетчер «112» ‒ не медик, он спрашивает, где и что случилось, сколько человек пострадали, а мы уже дальше просим описать жалобы и симптомы. Но «103» и «03» не надо убирать, хотя есть постановление правительства, что с какого-то года их не будет, а будет единая служба.